Город

Вот и он. Наконец-то Иван сподобился посмотреть на город — один из десятков тысяч разбросанных по суше, одинаково квадратных, одинаково одноэтажных. И одинаково пустых. Собственно, кроме этих городов, на планете ничего и не было. Один океан, большой. Один материк, тоже большой. На материке редкие скудные речушки да чахлая травка на каменистой сухой земле. И эти города.

Странные города. Те, кто их покинули, не оставили после себя никаких следов. Ни костей, ни инструментов, ни вещей, ни любых непременных атрибутов цивилизации. Уходя (улетая?), бывшие жители как будто тщательно прибрались и захватили с собой даже весь мусор, оставив только то, что забрать не могли — дома. На землях вокруг тоже не было никаких признаков разумной деятельности. Просто планета, вполне себе пригодная для кислородной жизни (сила тяжести только повышенная), девственная в своей чистоте. И пустые города — прилетайте, живите, планета к вашим услугам, сдаем недорого.

Конечно, люди Ойкумены не стали здесь жить. Все экспедиционные базы, так и не достигшие ни малейшего результата, в итоге были свернуты, места их расположения тщательно, по местной традиции, прибраны — так, словно никто здесь и не бывал. Этот мир объявили заповедником, музеем, артефактом. И как у всякого артефакта, у него осталась своя тайна.

Иван приземлился совсем рядом с городом и вскоре уже стоял в начале одной первой попавшейся улицы. Город был квадратный, и дома в нем были квадратные, чуть выше человеческого роста, с плоскими крышами, сложенные из крупных белых минеральных блоков. Обязательные квадратные окошки с каждой стороны, а на парадной еще и квадратная дверь. Конечно, без всяких рам и косяков — просто пустые дыры. Внутри за ними скрывались пустые квадратные помещения.

Иван зашел в самое первое здание. Да, внутренний вид мало отличался от наружного. Но сразу бросилась в глаза неестественная, невероятная чистота. По идее, за много тысяч (а хоть бы и десятков) лет ветер должен был намести на пол, в углы пыль, песок, камешки, какие-нибудь остатки травы. Но было чисто и пусто, как будто некто прямо перед приходом гостя прошелся здесь мощнейшим пылесосом. Пол, сделанный из того же материала, что и стены, отливал матовой гладью, словно его даже помыли.

Здесь положено было быть призракам. Иван представил, как он заходит в одно из зданий, и его взгляду предстает престарелый седой дед, сидящий в углу с поджатыми коленками. «А где все?» - судорожно сглотнув, спрашивает Иван. А тот отвечает: «Улетели, сынок, улетели.» «А ты?» - «А я остался.» - «А чем же ты живешь? Чем питаешься? Здесь же ничего нет!» - «А я уже не живу, сынок...»

Или его тень вдруг раздваивается, и одна часть быстро удаляется вдоль по улице.

Иван на своем веку никогда не видел призраков, и это помогло ему заткнуть фонтанирующий фантазиями разум. Да, где-то призраки встречаются, но не здесь. По крайней мере, не сейчас и не ему. Он вышел наружу и отправился дальше.

Прошел один квартал, другой. Повернул налево. Еще квартал. Направо. Улицы, тоже чистые, как вчера подметенные, расчерчивали город мелкой квадратной сеточкой. Ни площадей, никаких центральных зданий, все одинаковое, все квадратное. Еще один дом внутри, и еще один. Иван остановился. Маленькое желтое солнце поднималось в зенит и начинало припекать — близился полдень. Что здесь еще смотреть, что ловить? Мистический холодок где-то внутри, прорывающийся периодическими мурашками? Для него тоже нет больше пищи — бесконечное квадратное однообразие сделало свое дело. Стало скучно.

Вздохнув, Иван пошел обратно. Он представлял, как, вернувшись на корабль, обстоятельно и со вкусом опишет этот город в своей тетради, не забыв, конечно, и про призраков и, может быть, даже про голоса. И еще будет кофе, и один из сотен старинных фильмов, и Книга, запечатлевшая судьбу одного народа и целого человечества…

Ввух! - громыхнуло где-то справа, а потом еще справа и слева, и сзади и спереди. - Ввух! Ввух! Ввух!  Звук дошел до сознания раньше, чем зрение сумело воспринять новую картинку.

Дома рушились. Один за другим. Тяжело, но не поднимая пыли, оседали на свое основание и рассыпались на куски, потом куски прямо на глазах распадались на мелкие кусочки, те  на еще более мелкие и еще более мелкие. В конце оставалась просто минеральная труха. Иван застыл и так достоял до того момента, когда вокруг него не образовалось пустое пространство, усыпанное мельчайшей белой крошкой. Подул сильный ветер, принес пыль, песок, камешки, какие-то обрывки растений. Иван видел, как стихийный ковер из всего этого постепенно покрывает площадь бывшего города. Он просто стоял и смотрел.

Потом все кончилось. Вокруг было обычная пыльно-каменистое поле, подобная всей поверхности материка. Недалеко стоял корабль. Иван посмотрел на свои ботинки. Они были по щиколотку засыпаны новым земляным покрытием. Иван переступил, и под ботинками на несколько секунд обнажилась поверхность бывшей улицы, которая, впрочем, под действием неведомой силы, тоже была быстро засыпана. От города не осталось ничего. Иван еще раз осмотрелся и медленным шагом направился к кораблю.

Подумалось: если кто-то приходит купить или снять квартиру и уже осматривает ее, и вроде бы готов поселиться, а потом вдруг отказывается, то хозяин… Хозяин в досаде может что-нибудь в ней сломать. Когда характер соответствующий.

У корабля Иван обернулся. И не удивился. На месте города была не просто земля. На ней уже росла знакомая чахлая травка. Теперь это место совсем не отличалось от окружающего ландшафта. Все, переговоры закончены, предложение снято. Валите домой. Почему такого не происходило, когда здесь все промеривали и прощупывали экспедиции? Может быть, потому, что это были именно экспедиции? А не гости.

Иван закрыл люк и прошел в кают-компанию, скорее просто каюту, потому что никакой компании на корабле не было. Докладывать о происшедшем или не докладывать? По-хорошему, надо бы доложить. С другой стороны, поднимется совершенно лишняя суматоха, а  количество неразрешенных загадок не только не уменьшится, но, напротив, увеличится. А то и не поверят, скажут, что глюки от одиночества. Это будет совсем плохо.

Нет, он поместит свое свидетельство только туда, где никто не узнает о нем раньше времени. В свою тетрадь.

Каллиграфическое письмо успокаивает.