Золотой апельсин

 

  В начале марта наши издательские дамы ожили. Вернейший признак, что пришла весна. Они тщательно закрашивали седину, выщипывали брови, обновляли причёски, делали маникюр, озабоченно ощупывали малость округлившиеся за зиму формы, вздыхали, покупали обновки. Надвигалось восьмое марта.

  То есть седьмое. Как генеральная репетиция, которая зачастую покруче премьеры будет. Потому как восьмое - дома или в гостях. А седьмое - на работе. И весь наш дамский (за исключением шефа) коллектив придут поздравлять наши драгоценные авторы. Или не придут.
Поток их значительно редел перед праздниками. Зайдёшь - обязательно поздравить надо. Ждут же. Тетки же. А тётки они такие - всегда чего-нибудь да ждут. Те же, кто решит таки поздравить (по разным, порой весьма меркантильным соображениям) натащат гиацинтов, чересчур хорошо пахнущих, желтой этой гадости сыпучей, мимоза которая, конфет, состарившихся в коробках, ненужной ерунды в виде сувениров. Самые продвинутые принесут подарочные карточки "Рив Гош". Шеф, как обычно, приволочёт торт из "Севера". Два. Один секретарше и себе, другой - всем остальным.

  Шестого утром позвонил Горин, поинтересовался - буду ли завтра на месте. Вот от кого я, кстати, никаких поздравлений не ждала - он существовал в параллельном мире, где не было места глупостям типа официальных праздников и вполне мог вообще не помнить о женском международном. Так и есть. Пришел, когда я была не у себя, а в общем, так сказать, зале, гиацинт нюхала, только что вручённый мне Н, еще не успев одуреть от запаха.

  Раскланялся с каждой из нас по-отдельности. Шеф как раз за тортами в очереди стоял, но Горин сказал, что он, собственно, ко мне, хочет перевод первой части большого романа странного, но супер-модного американца отдать, вторая на подходе, но пусть я первую гляну - вдруг у меня какие-нибудь замечания. Смешной! Какие у меня к его переводу могут быть замечания?

  Папку мне вручил и к ненаглядной своей старушенции Вере Палне направился, задержавшись буквально на мгновение у чахлого лимона, печально пылящегося в треснувшем горшке на давно некрашеном подоконнике сто лет как немытого окна. Споткнулся что-ли? Или в окне что-то увидел, если через него вообще что-то можно увидеть?
Поворковал по-французски с птичкой нашей, посмеялся, ручку облобызал и вымелся, оставив кумушек судачить, а Веру Палну вздыхать тихонько.

  Вечером, запирая кабинет, я уловила странный, нежный и тонкий запах, витающий в издательстве. Провоняло всё гиацинтами! Никакой фантазии у мужиков! Вышел из метро, а там эту вонючую гадость в полиэтиленовые фунтики расфасованную продают. Дешево и сердито! Подарил каждой по штуке - все счастливы. А то, что голова начинает от запаха болеть очень скоро, так кого это интересует?

  Назавтра дома меня мальчишки поздравляли, цветы дарили и даже праздничным обедом кормили. Я нахваливала, что было сил. Умилили. Вечером в кино с подругой сходила. Дурацкое. Банальное и сладкое настолько, что я аж всплакнула, а назавтра застала на работе странную жужжащую тишину. То есть говорили все, но почему-то шёпотом, сбившись в плотную кучку у окна. Я подошла.

  На облупившемся подоконнике в обширном терракотовом горшке невиданной формы цвел довольный жизнью... апельсин? То есть плодики тоже были, небольшие ещё зеленые плодики, больше всего похожие на крошечные апельсинчики. Но! Это я лет сто назад сунула в горшок с засохшей геранью лимонное зёрнышко. Чай себе с лимоном делала, дольку отрезала и выскочившую из дольки косточку в горшок сунула, а она возьми и прорасти. Герань самоликвидировалась, рассыпавшись прахом, а лимон рос. Страдал, конечно. Тощий, кривой, облезлый, с унылыми, подсыхающими по краям листьями. От пыли страдал, от табачного дыма, невнимания и батарей, но упорно цеплялся за жизнь. А теперь на его месте нагло сияло блестящей листвой пышное ухоженное полутораметровое деревце, усыпанное белыми цветочками.

- Красота, - сказала я, - кто такое чудо притащил, и куда мой многострадальный лимон дели?

- Это он и есть, Анна Сергеевна, лимон ваш, - робко сказала Наташа - самая молодая из наших сотрудниц.

- Наташенька, деточка, этого просто не может быть, потому как это вообще не лимон, а неизвестно что, во вторых лимон был на последнем издыхании, а у этого экземпляра жизнь явно удалась - цветущий, пахнущий... Подшутил над нами кто-то и намекнул - окно давно пора отмыть до блеска и подоконник в порядок привести. И субботник устроить. А то по сравнению с этим великолепием ужас ужасный у нас.

  Кстати запах-то тот же самый, позавчерашний, не гиацинтовый вовсе, а цитрусовый. То есть он уже тогда зацвёл - позавчера вечером? Только внимания никто не обратил. Но это однозначно не лимон, да и горшок совсем другой. Этакое срезанное сверху и снизу яйцо из терракоты. Изысканное, покрыто патиной времени, типа - давно здесь стою, вон высолы на боку, и зеленца.

- Но, Анна Сергеевна, никаких следов на подоконнике не осталось, а ведь должны были - пыльно же, пыль как лежала, так и лежит, не видно , как один горшок на другой меняли, а они ж тяжеленные.

- Детка, ты читаешь слишком много детективов, хотя у тебя работа такая - детективы читать. Ладно, Шерлоки, расходимся, шеф вон по лестнице поднимается, слышите - пыхтит?

  Наш курятник мгновенно разлетелся по своим насестам, только Вера Пална задержалась у цветущего растения, плоды которого на глазах меняли цвет с зеленого на оранжевый. Коснулась несколько раз тугих жестких листьев сухонькой своей лапкой в перстнях, глянула на меня с улыбкой и пошла к себе вся такая счастливая и загадочная.

  Был только один способ проверить - шутка это или чудо. Детективный. Каюсь, несколько дней назад я курила у лимона в форточку и окурок сунула в сухую землю - боялась быть пойманной с поличным - курить в издательстве шеф запрещал строго-настрого. Я стояла вот здесь, окурок сунула сюда, земелькой чуть присыпала. Однако! Окурок был на месте. Мой. Вне всяких сомнений мой.

Я пошла к шефу, уже буркнувшему всем - сдобрымрабочим, занялась насущными делами. Однако лимон не шел у меня из головы. Ни у кого не шёл - барышни весь обеденный перерыв отмывали роскошное наше окно с текучими рамами в стиле модерн, драили подоконник, хлопотали вокруг цитруса. Секретарша вернулась с обеда с маленькой манерной леечкой - воду настаивать и с книжкой по уходу за домашними растениями. Одна Вера Пална не принимала в этой суете никакого участия. Оно конечно не по возрасту, да и не по статусу, но!

- Вы ведь знаете - что это, а? Вера Пална? - Спросила я её тихонько.

- Это подарок.

- Это абсолютно точно мой лимон, только он теперь не лимон.

- Он кумкват, Анечка. Золотой апельсин.

- Но как?

- Не знаю. Не спрашивала, да и не собираюсь. Ты же видела, как он у лимона задержался. Вы споткнулись? Спросила я его. Посмеялся - нет-нет, я не споткнулся, я готовил подарок. Сюрприз. Он совершенно чудесный мальчик, хоть ты, дорогая, его и не любишь.

  И всё. Ничего больше я от неё не добилась просто потому, что она ничего больше сказать мне не могла, свято веря в чудо преображения и не пытаясь разобраться в его механизме, а вечером, когда все ушли, я присела на подоконник, сорвала с колючей ветки солнечный плодик. Он был - как жизнь - кислый, сладкий и горький одновременно.