Счастливая Женька. Начало 9

ГЛАВА 9
Мать истошно кричала что-то по телефону. Женя спросонья не разобрала ни слова. Голова раскалывалась так, будто в каждый висок ей молотом забивали стальные конусы. Вчера обмывали майорские звезды начфина Кравцова. Интересно, Мистюков дождется этого когда-нибудь или так и будет до пенсии в капитанах бегать… Да, что она так орёт-то, господи ты, Боже мой, — проносилось галопом у Женьки в голове.
— Не кричи, пожалуйста, — выдавила Женя, — Что случилось, я не понимаю ничего…
— Надька, Надежда Ивановна, то есть, умерла сегодня ночью! — визгливым голосом, но уже членораздельно, проговорила мать. Я от бабушки звоню, ей плохо совсем, меня не узнаёт, гонит, тебя все ищет и Надю… Приезжай, дочь, я не знаю, что делать, если нужно с детьми, я могу забрать к себе пока… Ирине, дочке Надиной, я позвонила, они вылетают сегодня, — мать заплакала. Жене казалось, что она увязла в каком-то страшном, нелепом снеи если стараться, то она вот-вот проснется и опять все будет хорошо:
— Как это умерла?… Надежда? Почему? А как же Костик? С ним что будет? А бабГаля?...
— Да причем тут Костик? У него родители есть, пусть они думают, говорю же, вылетают сегодня! Ты понимаешь, вообще, что это значит! Твоя бабушка в таком состоянии, что её нельзя оставлять одну в квартире, — Зинаида Евгеньевна всхлипнула и продолжила, — А Нади теперь нет под боком, что нам делать!? Пока мать все это говорила, Женька немного собралась с мыслями и заговорила спокойно и четко:
— Я приеду сейчас, а ты постарайся успокоиться. Мужу на службу, так что Аня едет со мной. Посмотрим по обстоятельствам, если нужно будет, то заберешь её, а мужики какое-то время справятся и без меня.
Женя говорила и сама удивлялась своему хладнокровию. Это спокойствие не было ничем обоснованно и подкреплено, но интуиция подсказала самый верный в той ситуации метод: действовать пошагово, без суеты и паники. Маленькими шажочками. Закончив разговор с матерью, Жене после долгих препирательств с регистратурой удалось вызвать по телефону к Галине Аркадьевне её лечащего онколога и медсестру. После этого она снова разговаривала с матерью, затем дозванивалась в похоронное бюро. Она и не заметила, как ушел Сергей. Димка завтракал в одиночестве и никуда не спешил, ему в школу во вторую смену.
— Доедай, и живо за уроки, я еду к бабушке. Скорей всего задержусь, — Женя давала указания сыну, вызывала такси и одновременно собирала хныкающую, не желающую просыпаться Аню.
Глядя на мелькающие за окном в тумане, обнаженные и мокрые деревья, Женька никак не могла сосредоточиться на текущих делах и все думала о Костике, где он теперь будет жить и, главное, с кем. Когда мамина одноклассница и подруга, красавица и умница Ирина вышла замуж за такого же умного и красивого, да ещё и обеспеченного молодого человека, никому и в голову не могло прийти, что у таких блестящих молодых людей может родиться не ангелоподобный вундеркинд, говорящий сразу на трёх языках, а совсем наоборот. Но именно так и случилось. Сначала у них, так же, как и у Зинаиды с Валерием, вообще долго никто не рождался, но в отличие, от Женькиных родителей, — абсолютно сознательно. Сначала Ирина доучивалась, она шла на красный диплом, нельзя было отвлекаться, потом работа в солидной фирме. Только через шесть лет появился на свет чудесный розовощекий младенец, но, к сожалению, с лишней 21-й хромосомой, т.е. синдромом Дауна. Ирина и её многообещающий супруг, явно не ожидали такой подлости от Вселенной и были глубоко несчастны и раздавлены. Вся эта ситуация усугублялась тем, что Владлен Шефер, новоиспеченный отец и муж Ирины, русский немец, готовился отбыть с семьей на ПМЖ в Германию, где у него уже несколько лет благополучно проживали родители. У Владлена был небольшой автомобильный бизнес на родине, а в славном немецком городе Хамме, его отец уверенно разрабатывал почву для того, чтобы их семейный бизнес процветал не только на юге России, но и на родине Гете и Шиллера. И вдруг такая оказия, некондиционный ребенок. Как такое вообще могло произойти в их семье: не пьют, не курят, занимаются спортом, едят только здоровую пищу!?В своем «праведном» гневе они как-то упускали из виду, что для появления дополнительной хромосомы все это совершенно не имеет значения. Правильная и умная Ирина совместно с мужем Владленом, стоя уже одной ногой в благополучной и сытой Европе решают оставить не отвечающего высоким требованиям их семьи ребенка, как есть, в роддоме, т.е. отказаться от своего не вполне полноценного сыночка. Но здесь на авансцену вышла мать Ирины Надежда, всей своей полногрудой красой, вкушающая радость от нового для неё статуса бабушки. Надежда Ивановна изначально задумывалась самим Провидением, как хлебосольная, добрая и многодетная мать большого дружного семейства. Но не случилось. В природе тоже бывает, что что-то идет не так. Свою единственную дочку Ирочку она почти боготворила и очень ею гордилась. Ещё бы: умная, красивая, серьёзная. Школу окончила с золотой медалью, университет с «красным» дипломом. И как у неё могла появиться такая дочь? Мать даже немного робела в её присутствии. Боялась сказать или сделать что-нибудь не так. Вдруг Ириша рассердится или ей будет стыдно за неё. Она же такая неуклюжая, толстая, малограмотная баба. И мужа дочка нашла себе под стать:красавец, с высшим экономическим образованием, бизнесмен. Такая великолепная пара, как с обложки журнала. Надя не всегда решалась даже говорить в присутствии зятя с дочкой. Только кивала головой и поддакивала: «Правильно говоришь, доченька», «Верно, верно, Ириночка». Но когда они удумали такое: родного дитя оставить, как щенка беспородного, Надежда Ивановна молчать перестала. Она высказала и своей великолепной Ирине, что она думает, о таких, с позволения сказать, матерях и своему хитроумному (Надя употребила здесь другое прилагательное) зятю, этому павлину надутому, фашисту проклятому, рассказала, чтобы она с ним сделала и куда б отправила вместе с его бизнесом и всем его немецким отродьем. Затем, немного отдышавшись, (давно не практиковалась в очередях, да и сами очереди, почти исчезли), оглядев невидящим взглядом притихших Иру с Владленом (дело происходило на скамье, возле приемного отделения родильного дома), добавила:
— Значит так, мои хорошие, оставите ребенка, я его заберу и усыновлю все равно, но только уже прилюдно! Ославлю так, что слышно будет в этой вашей расчудесной Германии! Ясно? Мне отдадут, не переживайте, мне всего-то 45 лет, и квартира у меня, и муж имеется, да и кому нужны инвалиды, — Надежда помолчала и уже спокойно закончила, — Или вы забираете своего дитя, как и положено любящим родителям, мы оформляем у нотариуса доверенность или что там нужно и катитесь в свою Германию на здоровье, — Мы с Володей будем растить…Костика, — назвала она внука первый раз именем, которое давно, кто знает, почему согревало её душу. Ничего, Бог даст, вырастим. И Бог дал. Целых 27 лет. Именно столько было сейчас Косте. Но только воспитывала его баба Надя одна. Володя её, всю жизнь работавший автослесарем, после развала Союза, вдруг оказался очень востребованным мастером по ремонту иномарок и круто пошел в гору. Первые несколько лет, было удивительно и ему самому, и тем более Наде, что не нужно больше жить от зарплаты до зарплаты. Володя стал приносить немалые деньги, причем каждый день. Они никак не могли привыкнуть к этому. Но к достатку, как и ко всему остальному человек привыкает быстро. С деньгами Владимир, который и раньше-то не был образцовым семьянином и уж точно никогда верным мужем, вдруг, в глазах противоположного пола обрел ещё большую значимость и вес. Уже несколько лет он жил на две семьи. В новой семье родился сын Володька, рыжий, горластый и жизнерадостный, как отец. Но он все не решался уйти от Нади, что-то его останавливало. Ему было удобно с ней, привычно и спокойно. Очень много значит, когда веришь человеку, чуть ли не больше, чем самому себе. А в Надюхе Володя был уверен. Всегда. Они поженились, когда он был, молодым, никому не известным слесарем, с третьей автобазы. Закомплексованный, сельский парнишка, но Наде был всегда нужен только он сам и ничего больше. Если бы он протянул руку и сказал: «У меня ничего нет и, видимо, никогда не будет. Ты пойдешь со мной?» И Надька бы пошла, не раздумывая. Он это знал. Но, с другой стороны, Лиду тоже можно понять. Молодая, красивая, три года ждет, когда же он определится, наконец. Даже такому ангельскому терпению, как у неё может прийти конец. В последнюю встречу, он это отлично почувствовал. И пацан растет без отца, считай. Неожиданная развязка этой ситуации пришла с рождением их внука с синдромом Дауна. Владимир хорошо понимал дочь, и не осуждал её в решении оставить больного ребенка, да и сами врачи это советовали. Жену он тоже поддерживал, не по-христиански это, взять и отказаться от своего ребенка. Но после того, как Костик стал жить с ними, он выдержал только первые несколько месяцев. Родной внук пугал его до нервной икоты, кроме того, Владимир никак не мог привыкнуть к постоянному крику. Даже когда на то не было никаких видимых причин, ребенок мог кричать безостановочно часами. У Надежды хватало терпения носить на руках и укачивать его полночи, у него нет. Но не только специфическая внешность и плач, настораживали Надиного мужа, но и другие, мягко говоря, особенности малыша. Например, Костику было абсолютно все равно, кто его брал на руки, свой или чужой человек. Он не проявлял никаких признаков узнавания, или тем более, радости, когда он или его жена подходили к кроватке. Головку стал держать лишь после трёх месяцев. Иногда, с опаской заглядывая в кроватку, потому что вдруг устанавливалась подозрительная тишина, он смотрел, как Костик непрерывно мотает головой со стороны в сторону. На это было невыносимо смотреть, но он почему — то все равно смотрел, и только через некоторое время, с трудом, прилагая невероятные волевые усилия, отходил от кроватки своего внука и долго потом, в машине, в смотровой яме, или бессонной ночью, ему чудилось круглое личико с монгольским разрезом глаз и маятниковыми движениями головы с плоским затылком.Когда мальчику не было и пяти месяцев, Владимир объявил Надежде, что уходит. Не может больше. Он рассказал ей всё и про незаконную жену Лидию, и про сына Володьку. И признался, что, скорей всего, так и не решился бы уйти, если бы не Костик.
— Ты, пойми, не могу я больше, он мне всюду мерещится, — муж перешел на шепот, — на работе, в гараже, даже во сне, — Везде он, смотрит на меня, будто преследует. Самое удивительное и несуразное в этой всей истории было то, что рассказ Владимира о том, что у него уже не первый год имеется другая семья, прозвучал как-то так, между прочим. Как само собой разумеющееся. Гораздо больше переживаний он испытывал, когда речь заходила о малыше. Видимо, Надежда ожидала от мужа что-то подобное, так как не сильно и удивилась. По её невозмутимому виду было совершенно не ясно, знала она о существовании любовницы и ребенка с самого начала, или просто не хотела демонстрировать свои чувства. Ей только было не понятно, как можно не любить такого чудесного, солнечного ребенка.А тем более пугаться и бежать от него. Надя искренне силилась понять, но не могла. Владимир ушел в тот же день. Собрал вещи, отдал ключи от дома, обещал помогать. Затем сел в машину и уехал.Навстречу молодой жене, здоровому сыну и новой жизни. А Надежда осталась. И Костик остался с ней, на целых двадцать семь лет. Но теперь её нет и совершенно не ясно, что будет дальше с Костиком.
Женя, глядя на строгое и торжественное лицо покойной Надежды Ивановны, думала о том, как непредсказуема и пугающе бесстрастна жизнь. Надя, которая не только с роду не лежала в больницах, но даже чихала в своей жизни крайне редко, в тот вечер, ухаживая за тяжело больной Галиной Аркадьевной, почувствовав себя неважно, спустилась в свою квартиру, легла на диван и умерла. А Женина восьмидесятиоднолетняя бабушка, у которой уже третья стадия рака, в настоящий момент плачет у гроба своей верной подруги. Такие минуты, когда она находилась в относительно ясном сознании, когда её не мучили страшные головные боли или головокружения, во время которых она не могла самостоятельно передвигаться, становились все более редки. Галина Аркадьевна крепко ухватилась за Женю, рука её дрожала, она все время что-то бормотала и всхлипывала. Здесь же находился и Владимир. Он стоял, низко опустив седую голову. Рядом с ним стоял и широко улыбался всем присутствующим, прибывающий в счастливом неведении его внук Костик. Своим разумом шестилетнего ребенка он силился и не мог понять, почему баба Надя лежит, а вокруг много людей смотрят на неё. А она все не просыпается и не зовет его обедать. А он очень хочет кушать. Блуждая в своем солнечном мире Костику было не ясно, почему этот мужчина, который даже ростом ниже — его дедушка, и почему онтак сильно держит за руку и не отпускает. И почему нельзя разговаривать. И для кого все эти пирожки, если ему разрешили взять только один. Даже самая добрая из всех присутствующих, его подружка — Женя,сегодня заставила его надеть чистую рубашку, сказала, что к нему приезжает мама, чтоб вел себя хорошо, и совсем не заинтересованно глянула на новые иконки, которые подарили ему в церкви. А ещё ему сказали, что бабу Надю забрал боженька. Ну, это вряд ли! Костика даже позабавило, — вот же она лежит, баба Надя. Он решил немедленно сообщить об этом присутствующим, но ему не дали этого сделать, а зашикали и отвели на третий этаж к противной Марине. Костик нахмурился и смотрел исподлобья. Ему велели сидеть тихо и слушаться её. На этот раз обычно крикливая Марина говорила тихо, ласково, гладила его по голове и налила целую тарелку горячего супа. Потом дала несколько ярких журналов, ножницы и сказала, что он может вырезать любые картинки.
После смерти Надежды Ивановны, самым трудным было пережить отъезд Костика за границу. За все то время, которое понадобилось Ирине, чтобы уладить формальности с документами, Костик ни разу сам не подошел к ней и не заговорил. А он был малый очень словоохотливый. Даже свою коллекцию иконок, которую он охотно демонстрировал кому угодно, от Ирины прятал.
«Как они будут жить вместе?» — наблюдая все это, переживала Женя. Детей у них с Владленом так больше и не было. Ирина ни с кем не откровенничала, поэтому было неизвестно, это их сознательный выбор или трагическая усмешка судьбы. Костик в отношении матери немного оттаял, лишь, когда та заказала торжественную панихиду на сороковой день по его бабушке и своей матери усопшей Надежде. Ирину здорово удивило трогательное и доброе отношение служителей и некоторых прихожан к её сыну. Его приветствовали, с ним заговаривали, ему улыбались. И он в этом месте как-то неуловимо изменился: приосанился, взгляд стал осмысленным, движения более степенными. Он многих знал по именам, расспрашивал о здоровье, о детях и внуках. Видя, что вошедший нерешительно оглядывается по сторонам, подходил, говорил об иконах и о том, какому святому и о чем лучше молиться.В тот день из церкви они пришли вместе. Ирина по дороге рассказывала ему о том, какие прекрасные храмы есть в стране, в которой они будут жить все вместе: папа, мама, он и собака Грета.И какая чудесная комната его ждет! Костик молчал, сопел и недоверчиво улыбался.
Женька поняла, что никогда не забудет его крик в день отъезда. Её родители провожали Ирину и её сына в аэропорт. Костик причесанный, нарядный, сел к Женькиному отцу в машину, с ним рядом впорхнула изящная и красивая Ирина.Вдруг Костик повернулся к заднему стеклу и, увидев Женьку, сквозь слезы, приветливо машущую рукой, зашелся в истошном крике и попытался выйти из машины. Двери заблокированы, отец выехал со двора и последнее, что видит Женя, это развернувшаяся к подруге и её великовозрастному ребенку Зинаида Евгеньевна, пытающаяся как-то успокоить Костю, обнимающая его Ирина, и он сам, перекрывающий все их голоса воплем отчаяния и безысходности. Так кричит, загнанный в ловушку или смертельно раненый зверь, интуитивно чувствуя свою погибель. Женька отвернулась, чтобы не видеть красного, заплаканного лица Костика. У подъезда стояла Марина, и, глядя вслед уезжающей «Волге», задумчиво произнесла:
— И чего орёт, спрашивается? Везут тебя в нормальную страну, радоваться только, а он надрывается, вот уж, действительно, — больной! — она обернулась к Женькеза поддержкой, и услышала:
— Ты что ль, здоровая? Что ты понимаешь, вообще, «больно-ой» — передразнила она Марину, — Да он самый нормальный из нас, ясно тебе! — Женька побежала мимо соседки к подъезду.
— Ненормальная! Иди проспись! — услышала в спину, — Да пошли вы все…Ну чего встала, развесила уши — закричала она на дочку, — бегом домой.
Это был завершающий этап перед окончательным уходом Галины Аркадьевны. Долгий, тяжелый и изнурительный. Для всех. Для неё, потому что светлых промежутков уже или не было вовсе, или они были настолько крошечными, что испарялись практически незамеченными. Для Зинаиды, которая разрывалась между долгом, старыми обидами, мужем и сыном. Для Жени, которая почти совсем переехала к бабушке, чтобы за ней ухаживать. Для Сергея, которому невозможно было объяснить почему, его жена не находится дома, а смотрит за умирающей бабкой, которая орет дурным голосом от страшных головных болей, которая никого не узнаёт и помочь ей ничем нельзя.Для их детей, которые почти не видели матери и все жили порознь: Сергей с пасынком, которого недолюбливал в военном городке, Анечка с родителями Жени. Если муж уезжал, привозил и Димку к теще и тестю. Когда Зинаида подменяла Женю, Валерий Михайлович, который привозил жену, вторым рейсом отвозил дочку с внучкой к ним домой, и семья ненадолго воссоединялась.
Медикаменты, которые опять передал Лёня через Тусю заканчивались. Женя с ужасом думала, что будет потом. С помощью вездесущей и надежной Туськи удалось отыскать хорошего покупателя на колье, свадебный подарок Элеоноры. На советы матери и той же подруги, что деньги нужны живым больше, чем мертвым, и на пожелание вспомнить, что у неё дети, в конце концов, Женя устало отмахнулась, — зато есть деньги на лекарства, как же вы не понимаете!
Потекли дни и ночи, Женя, бывало, теряла им счет и путала их. Мать подменяла её иногда, но недолго, так как Галина Аркадьевна еду от Зинаиды не принимала, кричала на весь дом, что она хочет её отравить, уколы ставить тоже не давала. Интуитивно распознав шприц, отведенный Зиной за спину, начинала вопить: «Убийца! Убийца! Евгеша, на помощь! Где же ты!» Такая ситуация длилась уже полгода. Женя круглосуточно находилась в режиме ожидания и повышенной боевой готовности. Последние недели были особенно мучительны, Галина Аркадьевна кричала практически беспрерывно. Лекарства приносили совсем незначительное облегчение. Иногда Жене казалось, что ещё немного, и она не выдержит. Но выходя в кухню, если бабушка ненадолго засыпала, натирая ей овощи на терке, или выбегая на минутку, чтобы покурить, она всё время невольно замирала и слушала, не проснулась ли бабГаля, не зовет ли её. То чего очень боишься, но точно знаешь, что это случится, все равно происходит неожиданно. Невозможно быть готовым к смерти близкого человека. Она всегда ни к месту, и всегда застаёт врасплох. Женя сидела на бабГалиной кухне и невнимательно слушала мужа, который только что приехал с объекта, а дома ни жены, ни детей, ни горячего ужина.
— Как всегда, то есть у нас это уже обычное дело! — выговаривал Сергей в трубку, — голодный и холодный дом, у меня уже интересуются, женат я, или это какая-то мистификация! А я уже и сам не знаю, вот ты мне ответь, может я уже разведен, а ты просто забыла в известность меня поставить, уведомить так сказать...
Женя нехотя отвечала: «Женат, конечно, женат, ну что я могу сделать…». Сергей уже кричал:
— Сиделку нанять! Сколько раз говорили об этом? Просто нанять сиделку. И всё. Женька чувствовала, что тоже закипает: усталость, хроническое недосыпание, нервное перенапряжение, растущее беспокойство о детях, муже, умирающей бабушке, дали себя знать и Женя со слезами в голосе выпалила:
— Да не сможет ни одна сиделка с ней, пробовали уже! Да и денег едва на лекарства хватает, ты хоть раз поинтересовался, сколько элементарный трамадол или кодеин стоят? А это не самые дорогие препараты. Что ты от меня хочешь? Бросить её и ехать готовить тебе ужин? Мне, ты думаешь легко? Ане в этом месяце три года уже исполнилось, а я где была, да здесь старалась купировать очередной приступ! — Женя уже плакала навзрыд, — Сереженька, я понимаю, что это неправильно, но не могу я её бросить особенно сейчас, когда ей так плохо… — Женя посмотрела в сторону комнаты и скорей угадала, чем заметила какое-то движение там, — Я перезвоню, Сережа…. В два прыжка она оказалась у кровати бабушки. Та сидела необыкновенно прямо в своей постели и, улыбаясь, ласково смотрела на внучку.
— Евгеша, я сейчас во сне видела Женечку. Твоего родного дедушку, ах как он улыбался и махал мне рукой. И только я собралась к нему, он растаял, как облако. И сразу же я увидела, что лечу в самолете, в таком же мы с Николаем в 1980-м году летели в Симферополь, даже кресла такие же. Мы в то лето отдыхали в Крыму. Так вот, лечу я в самолете, а рядом сидит генерал, да такой важный, и говорит мне: «Посмотрите, Галина Аркадьевна, какой чудный город внизу, это наш город. И мы соседи с вами...» Я глянула, а внизу совершенно одинаковые ровные домики, и на каждом имя и фотография жильца. А самолет так низко летит, что некоторые фотографии даже можно рассмотреть, и я все смотрю, смотрю так внимательно, и тут проснулась, — бабушка продолжала улыбаться и всматривалась куда-то сквозь Женьку, — Еремеев Иван Васильевич, — вдруг громко и раздельно произнесла Галина Аркадьевна.
— Это кто, знакомый твой? — спросила Женя, выжимая в миску губку для обтирания. БабГаля вздрогнула и непонимающе уставилась на внучку, как будто только сейчас её заметила.
— Так звали генерала, что летел со мной в самолете… Странно, откуда я это знаю, он же не представлялся. Евгеша, лекарство, моя голова… И тут же, без всякого перехода, закричала,повалилась набок, схватилась руками за голову. Женя уже набирала шприц правой рукой, а левой привычно обхватила бабГалю за плечи и легко ввела иглу. Галина Аркадьевна затихла только через час, продолжая удерживать внучку за руку. Женя попыталась встать, — хоть бабушка уже ничего не могла принимать, кроме пары-тройки ложек жидкой кашки и слабенького, травяного чая, всё-таки нужно было что-нибудь приготовить. «И поесть к тому же самой, неизвестно, какая ночка её ожидает, хотя почему неизвестно, очень даже известно…обычная… среднестатистическая…варфоломеевская ночка…» — мысли текли не спеша и вязли на каждом слове, как муха в густом сиропе, Женя опустилась в сон, как в тотальный вакуум, ни звуков, ни действий, ни переживаний.
Она вскочила глубокой ночью, бабушка хрипела. Началась агония, и к рассвету Галина Аркадьевна скончалась. На дворе стоял хмурый, серый, больше дождливый, чем снежный, февраль 2003-го. Женя не любила этот месяц, уже и не зима, которая к этому времени изрядно поднадоела, но и до настоящей весны далеко. Хотя в этот раз погода точно соответствовала её внутреннему состоянию. Слез уже не было, Женя вообще ничего не чувствовала сейчас, осталась только безграничная, какая-то вселенская усталость и апатия. Ещё была смутная горечь от утраты, сама себе она казалась одинокой, покинутой и несчастной. Она знала, что ей будет очень не хватать бабГали, но сил на то, чтобы осознать и прочувствовать это по-настоящему, у неё уже не осталось. Она обратила внимание на свежую могилу недалеко от бабушкиной, сплошь заваленную живыми и искусственными цветами. Памятника ещё не было, но над венками Женя заметила цветной портрет нестарого мужчины в офицерском мундире и генеральскими звездами, прикрепленный на деревянном щите и надписью на нём большими печатными буквами: Еремеев Иван Васильевич 29.01.1943–16.02.2003.