Портал в безвременье Глава 11

Данила Приходько зашёл в землянку. Запах духов, стоящий там, говорил, что мать была здесь не так давно. Он стоял и вспоминал все свои ночные вылазки следом за матерью, вспоминал, как красива она была в молодости и как выглядела Ганка, сидя на берегу реки.

В своём детстве, когда он стоял в укрытии и наблюдал, то первое время ему хотелось выйти до того, как мать полезет наружу, для того, чтобы дать ей понять, что он здесь, по эту сторону портала, и что нуждается в её любви не меньше, чем тот раненый. Женщина всегда в ответе за своего ребёнка, если произвела его на этот свет.


Он постоял ещё немного и полез наружу. Данила сразу же, по каким-то неуловимым признакам, смекнул, что в этот день 1942 года портал его ещё никогда не выводил. Вроде панорама посёлка была та же самая, но что-то поменялось, что-то не видное глазу, но до боли привычное, засевшее глубоко в подкорке подсознания.

Мужчина услышал выстрелы, они не были одиночными, как будто где-то неподалёку идёт неравный бой. Движимый какими-то своими природными инстинктами, Данила пошёл на звуки выстрелов и они привели его прямо в центр посёлка, к зданию комендатуры.

Группа партизанского отряда вступила в бой, чтобы отбить тела повешенных и придать их земле. Хозяин дома, в сарае которого скрывался раненый Геннадий Ямпольский, и в самом деле был связником у партизан. Он рассказал в отряде о раненом офицере и собирался вывезти его к ним в лес, чтобы уберечь его от опасности, но не успел.

Здание комендатуры было окружено, с той и другой стороны раздавались выстрелы. Данила, пригнувшись, пробирался ближе. Его трофейный пистолет был с ним, лежал в кармане брюк. Когда он подполз к тому месту, откуда вёлся прицельный огонь по немцам, то сразу же всё понял.

Тело матери и ещё двоих, покачиваясь, висели неподалёку. Вначале, от увиденного, сына женщины просто парализовало, он не мог понять, что за комок застрял внутри него и не даёт вырваться наружу громкому крику отчаяния и боли.

Он вытащил оружие и стал стрелять в сторону фашистов, ведя по ним
прицельный огонь. В пистолете не хватало только одного патрона, но вскоре патронташ опустел. Партизан, притаившийся неподалёку, молча бросил в его сторону автомат своего убитого товарища, который лежал рядом с ним, опрокинувшись навзничь.

В комендатуре было немного людей, группа мотоциклистов с утра отправилась на боевое задание, поэтому защищать коменданта и кучку его испуганных подручных было попросту некому. Партизаны после боя сняли тела троих повешенных и погрузили их вместе со своими ранеными и убитыми.

Данила Приходько ушёл с ними в лес и стоял молча, когда хоронили всех. Он стоял рядом с могильным холмом, под которым покоилась его мать и думал о том, что наконец её душа нашла свой последний приют и упокоение. Именно тогда ему удалось её понять, после чего простить и отпустить.

Назад к землянке брёл уже совсем другой Данила Приходько, тот, которым ему надлежало быть с самого начала. Угрюмый взгляд его глаз был непроницаем, но желваки на лице ходили ходуном.

Он спешил, потому что чувствовал, что портал вот-вот закроется. Ему жизненно необходимо было вернуться, по ту сторону его ждали Тамара и их ребёнок, которому ещё только предстояло появиться на этот свет.

Он должен попытаться всё исправить, хотя бы ради ребёнка, чтобы у малыша было будущее без войны. Да и ради себя самого он должен попытаться. Данила подошёл к земляной насыпи. Земля вокруг портала содрогалась, словно от землетрясения.

Мужчина вошёл внутрь и увидел, что зеркало, которое всегда висело здесь, сколько он себя помнил, лежит, разбитое на множество осколков, на полу землянки. По всем признакам ему пора было выбираться наружу.

Он спешно полез наверх и как только выбрался, землянка тут же осыпалась, погребая под собой вход и одновременно выход в портал. На месте земляной насыпи осталась почти ровная поверхность, только чуть изрытая, как будто здесь пытались копать землю под фундамент.

Данила лежал на земле и плакал. Он наконец вытолкнул комок , мешавший ему это сделать там, по ту сторону Зазеркалья. Слёзы градом катились по его испачканному гарью и порохом лицу, оставляя на нём грязные следы и потёки.

Мужчинам позволительно плакать, когда их никто не видит. Он плакал ещё и потому, что теперь мог с полным правом называть себя сиротой, каковым по сути являлся всегда, даже при живой матери.

Это были слёзы прощения и некоего покаяния за свои деяния в прошлом. На земле лежал совсем другой Данила Приходько. Перемены эти начались задолго до его приезда в родной дом, примерно с год назад, когда в его жизнь вошли смысл и желание созидать, а не разрушать.

Он поднялся и пошёл к дому, чтобы взять на память о своём детстве одну только фотокарточку, на которой были изображены он и мама. Сколько ему там лет, Данила не помнил. Но он очень хорошо помнил тот день, когда они вдвоём пошли фотографироваться в фотоателье.

Кроме того, в его памяти отчётливо запечатлелось, как по дороге мать купила ему эскимо на палочке и он шёл рядом с ней счастливый, оттого, что сегодня не один. Погода в этот день стояла отличная, солнце ярко светило и заставляло его щуриться. Это он тоже хорошо помнил.

Он нашёл фотографию в коробке со старыми документами, а рядом с фотокарточкой лежал листок бумаги, весь исписанный убористым почерком матери. Женщина напоследок написала сыну письмо, в нём она просила у него прощения.

В письме она назвала ему имя его отца и просила помнить, что он прежде всего является сыном Геннадия Ямпольского, офицера Красной Армии и героя Великой Отечественной войны.

Потрясённый Данила сразу понял о ком шла речь, потому что только что лично присутствовал на похоронах старшего лейтенанта Геннадия Ямпольского и своей матери.

Он спрятал фотокарточку и письмо в карман рубашки и вышел из родного дома, где прошли его детство, отрочество и юность. Больше в этом доме ему было делать нечего.

В посёлке потом ещё долго гадали, куда делась Виталина Приходько. Все сошлись в едином мнении, что она уехала в Киев, к своему сыну бандеровцу, никому ничего не сказав и ни с кем не попрощавшись.

Вскоре об этом случае забыли, а местные кумушки принялись с не меньшим воодушевлением судачить о других событиях в монотонной череде поселковых будней.

Мужчина сел в свой автомобиль и помчался по пыльной дороге, спеша к той, которая наполнила его жизнь смыслом и светом. Больше он никогда не вернётся в эти места. Его ждут другие дела, которые никто кроме него не сделает и не доведёт их до логического конца.