Сухари для подруги
Нет, не исчез этот знакомый запах! Он уже не такой крепкий, густой, как раньше, но аромат от смеси одеколона и табака всё еще улавливался.
Редко надевал муж единственный костюм, купленный по случаю свадьбы в лавке «Торгсин»: берёг, по деревенской привычке, хранил для торжественных случаев наряд из добротного бостона , но какие праздники у работяги, который с утра до ночи пропадал в мастерской.
Серафим привык дышать опилочной пылью и вкалывать, как заведённый.
Паша в обед приносила ему домашний квасок и картошку с хлебом, а муж, потный , разрумянившийся и счастливый от того, что работы было много и она спорилась, лучезарно улыбался и благодарно целовал жену. Как давно это было!
Солёные слёзы катились по лицу солдатки, тело тряслось в плаче:
- Эх, война проклятущая! Милый, желанный, родимый! Где ты сейчас, Серафимушка? Жив ли?
Второй месяц с фронта от него не было писем.
-Куда увели военные дороги ? В какие края попал ,ненаглядный? Каково тебе там, вдали от семьи и от дома, в котором всё сделано умелыми плотницкими руками? Может, в госпитале раны залечиваешь или на передовой фашистских гадов бьёшь. Извелась в ожидании, истосковалась!
Павла замирала , когда к дому с деревянных мостков сворачивала почтальонка. Страшные вести возила та в своей большой сумке . Солдатка всякий раз читала молитву «Отче наш» и дрожала, завидев , как тётка Анфиса открывает калитку . Почтальонка поправляла платок на седой голове и кричала:
-Хозяйка! Почта! Иди сюда!
Во рту у Паши в тот момент всё пересыхало, а к груди подкатывала горячая волна, ноги становились ватными.
Паша вечерами стояла на коленях пред образами и молила Господа уберечь Серафима , вернуть его в родные места живым и невредимым. Трое ребятишек у них с мужем. Как же деткам без отца?! Невозможно, нельзя! И всякий раз беда стороной обходила их дружный дом.
Шел второй год войны . Великий Устюг, город храмов и мастеровых людей, расселил эшелон эвакуированных и превратился в тыловой . Прибывших в вологодские края женщин и подростков принял на работу винный завод. Оказывается,боевые сто граммов на фронте были нужны так же, как махорка и снаряды.
Паше выдавали паёк в виде порции мутного супа и куска хлеба. Иногда работниц премировали чекушкой водки, которую на рынке можно было обменять на литр молока и пару яиц.
Невкусную похлёбку Паша переливала в бидон и несла детям. От ломтя хлеба отщипывала кусочек и долго-долго катала во рту мякиш, запоминая вкус .
Летом спасал клевер, который ошпаривала кипятком, толкла пестиком и запекала в русской печке.Мякина,превращённая в лепёшки без муки.
Павла сильно исхудала, её щёки впали, глаза блестели нездоровым блеском. По утрам тошнило. Чтобы привести себя в чувство, Паша литрами пила кипяток. Бодрость появлялась , но ненадолго. Живот безобразно урчал и разрывался от боли. Постепенно схваткообразные приступы становились нестерпимыми, Павла каталась по полу и кричала, закусив губы. А потом начался кровавый понос.
Старшая дочь Павлы, десятилетняя Валюша, постелила на полу матрац, набитый соломой. Бедная женщина лежала на нём в испражнениях . Было понятно, что в мучениях умирала .
Отчаявшаяся Валя побежала к соседке, тетё Варе. Та явилась вместе с фельдшером Жерихиным. Он бессильно развёл руками: лекарств нет, до больницы Павла не дотянет.
Варя ринулась домой и весь свой хлеб, что сберегла для дочки и сына, пустила на сухари. Вот оно, горелое лекарство! Угольки из пайкового хлеба, в них Пашино спасение, Пашина жизнь!
Варя обмыла подругу тёплой водой, переодела в собственную новую холщовую сорочку. Приподняла голову умирающей, раздвинула ложкой бескровные губы ,просунула в рот слабеющей Павле домашние сухари, влила теплую воду. Та активнее зашевелила челюстями, поглощая горькие комочки. Лекарства получилось много. Ела всю ночь.Ничего вкуснее и не было, как ей казалось.
К утру Павла открыла глаза и... поднялась .Не было жара, зловонного поноса. Появились силы и желание жить!
Спасла-таки Варвара свою подругу, вытащила с того света. Вот она , русская женская душа!
Свидетельство о публикации №220030701850