Детство. Осень 56-го

    
     Осень 1956 года. ГДР. Маленький поселок Шперенберг в 30 км южнее Берлина. Мой отец – Константин Николаевич ждет замену. Замена — это офицер, который должен приехать из Союза в часть, где служит мой отец, и заменить его. А мы – батюшка, мама и я - тогда можем уезжать в Союз на место приехавшего офицера. Союз – так мы называли свою страну СССР, откуда мы приехали в Германию. Отец отслужил к этому времени в Германии уже 6 лет.
В начале 50-го, сразу после моего рождения, отец был направлен из Ленинграда в Нюрнберг, известный судебным процессом над нацистскими преступниками. В то время было запрещено офицерам брать свои семьи к месту службы в Германии. Отец говорил, что это был приказ Берии. После ареста Берии в 1953 году нам с мамой разрешили отправиться к отцу в Германию. К этому времени отец получил повышение в звании и был переведен в другую часть. Теперь он служил в городе Бернбург.
А тогда перед своим отъездом за границу весной 50-го года мой батюшка был новоиспечённым молодым лейтенантом, только что окончившим ускоренные офицерские курсы в Ленинграде.
Мы прибыли в Бернбург вскоре после смерти Иосифа Сталина и Лаврентия Берия в 1953 году. На платформе, как только мы вышли из поезда, маму поразило – было полно немецких детей, которые просили у приехавших что-нибудь поесть. Среди просящих были и взрослые немцы.
Отец встретил нас на военном открытом «Виллисе». Мы сели в машину. Вещей было не много. Мама много и не могла взять. Дорога была дальняя и надо было кроме вещей ещё смотреть за мной. Вскоре мы были в военном городке Бернбурга. Городок располагался в живописном месте на берегу широкой и быстрой реки Заале. Она была видна за шлагбаумом. Когда мы гуляли около дома, то видели, как мимо части по дороге проезжали машины, а также довольно часто немцы ездили на небольших деревянных тележках, в которые были запряжены большие собаки. Нам очень нравились эти красивые тележки. Так хотелось на них покататься.
Мне было тогда три года, но я хорошо запомнил первое впечатление о новой комнате, где мы стали жить. Самым ярким было впечатление – на полу у стены стоял красивый портрет Сталина. И что интересно – я уже знал – кто это. Хотя первые мои три года жизни я прожил в родной деревне моей мамы под Гдовом среди дремучих лесов и озер. Деревня так и называлась – Озерцы. Очень красивое место.
Но о жизни в деревне, а потом в Германии я напишу позже. Как это ни странно, но о том времени я помню многое.
Дом в Германии был вероятно раньше казармой или гостиницей. Длинный коридор, много дверей с обоих сторон. В конце коридора большая кухня, где у каждой семьи был свой столик. Здесь женщины готовили еду на нескольких печах. Печи были белыми, как современные газовые печи. Топили печи брикетом или углем. Тогда меня поразили туалеты с белыми унитазами. Такого я еще не видел раньше. В Ленинграде и в деревне такого я не видел.
Следующим утром я вышел гулять на улицу и здесь меня увидел мой сверстник. Не помню, как его звали. Мы познакомились и договорились дружить. Новый друг предложил прогуляться по подвалам разрушенных в время войны домов городка. Вот в подвале такого дома я впервые увидел пулеметные ленты, кучи автоматных патронов. В общем мы стали мечтать – найти здесь какое-нибудь оружие. Настоящее! А то эти игрушечные пистолетики, в которые вставлялись пистоны и щелкали с дымом при выстреле, уже надоели. Искали долго, но ничего не нашли.
В 1954 году отца перевели в часть рядом с поселком Шперенберг, где он командовал ротой специального саперно-десантного батальона. Батальон входил в резерв командования Группы советских войск в Германии и подчинялся непосредственно командующему этой группы Гречко Андрею Антоновичу.
Многие знают, чем был знаменит 1956 год. По странам Восточной Европы прокатилась волна подготовленных попыток свержения власти, ориентированной на социализм. Польша, Венгрия, Германия. Ну и Суэцкий кризис осенью 1956 года или англо-франко-израильская война против Египта за Суэцкий канал и за свержение власти Гамаля Абделя Насера - президента Объединенной арабской республики (Египет).
Мне уже 6 лет. Однажды осенью в октябре отец пришел домой после обеда из части в шинели с пистолетом в кобуре. Маме он сказал, что их переводят на военное положение. Он будет жить в казарме со своими солдатами. Вокруг обстановка накаленная. В Венгрии начинается мятеж. Немцы тоже зашевелились и вот-вот могут начать восстание. В Египте началась война с англичанами и израильтянами. Я тогда хорошо запомнил, что англичане начали войну, хоть и не знал - кто они такие эти англичане. Потом отец продолжил, что возможно и их часть отправят на эту войну. Отец с мамой собрали небольшой чемоданчик с вещами. Они называли его «тревожный чемоданчик». С этим чемоданом отец ушел в казарму, а мы с мамой остались в нашей комнате одни. Мама тихо плакала. Во всех комнатах нашего семейного общежития было тихо-тихо и, наверное, также женщины плакали. Ну а мы - дети жались к своим мамам.
Ночью за окнами дома со стороны леска раздались выстрелы.
Наш дом – это длинное двухэтажное здание с длинными коридорами и множеством дверей, за которыми и были наши комнаты. В каждой стояла печь размером с платяной шкаф. Печи были отделаны изразцами или кафельной плиткой белого цвета. Топились они прессованной угольной пылью. Он назывался брикет. Однако в то время в Германии было всегда тепло – и летом, и зимой. За три года моей жизни там я видел снег только один раз. Выпал он утром, а к середине дня он растаял. Но вернемся событиям осени 1956 года.
Все проснулись и выскочили в общий коридор. Женщины и дети столпились у окон в коридоре. Я помню какое-то страшное напряжение у женщин. Я это видел по их взволнованным лицам и тихому перешёптыванию. В коридоре горел слабый электрический свет. В больших окнах было темно. Только падающий из окон свет освещал ночной лес вблизи окон. Я запомнил, как в темноте промчались мимо дома среди деревьев какие-то тени в сторону забора военного городка. Через мгновение я увидел вспышки и грохот автоматных очередей. Пробежали мимо окон в темноте солдаты. Женщины шептались о том, что прогнали каких-то диверсантов. Я решил, что, наверно, это были немцы. Стрельба отдалилась и вскоре все стихло. Постепенно все начали расходиться по комнатам укладывать детей. Мы с мамой тоже ушли в нашу комнату на втором этаже.
Утром после завтрака встретились с другом Витькой. Ему тоже было 6 лет. Обсудили ночное происшествие. Кто чего видел и слышал ночью. Над Шперенбергом летали самолеты и вертолеты. Сбрасывали немцам листовки. Они мелькали на солнце в голубом небе, как стаи белых голубей, часто машущих крыльями.
Договорились с Витькой после обеда взять по куску хлеба с солью и отправиться на разведку за пределы нашего военного городка. Надо было посмотреть – нет ли там за забором диверсантов.
Встретились за солдатской столовой. За ней был каменный забор, отгораживающий военный городок от немецкого поселка. Прошмыгнули быстро мимо печей кухни. Топки печей кухни солдатской столовой выходили на улицу в сторону забора. Здесь мог быть солдат-истопник. После нашего недавнего с Витькой «теракта» с печами - мы подкинули в огонь печей найденных в подвалах автоматных патронов, которые начали стрелять в печах и пробили один из котлов кухни - теперь истопник почти постоянно следил, чтобы мы опять не набедокурили. Истопника рядом не было, и мы быстро пробрались к нужному месту забора, укрытому кустами и высокой травой.
Здесь у нас была проделана дыра в низу забора и завалена большим камнем. Отвалили вдвоем тяжёлый камень, и Витька заглянул через дыру на немецкую территорию. «Вдруг враги рядом». «Врагов» не было видно, и мы выползли в густую траву за забором.
В небе опять вертелся военный вертолет и иногда быстро проходили наши самолеты. Параллельно забору шла дорога, а за ней было кукурузное поле с еще неубранной кукурузой. Туда мы все лето лазили и проверяли - появились ли початки. Надо сказать, что початки оказались не обычными желтыми, а темно красными. Они были твердыми и невкусными. Зато в высокой кукурузе нам нравилось играть с ребятами в прятки и в войну.
В кукурузу мы и собирались отправиться сейчас. Неожиданно из-за поворота выскочил открытый «Виллис» (это типа нашего уазика теперешнего), а за ним пошла колонна грузовых машин, кузова которых были закрыты тентами. Эти машины мы называли «Студабеккерами». Мощные были эти машины и красивые. Взрослые говорили, что эти машины американские.
Мы с напарником упали в траву у забора и смотрели на машины. Мы же были «разведчики». Машины подняли такую пыль, что не стало видно ни дороги, ни неба. Дорога была сельской, пыльной.
Когда машины проехали, мы в облаках пыли быстро перебежали дорогу и спрятались в кукурузе. Стебли кукурузы были уже сухие и белесые. Початки созрели, но почему-то ее никто не убирал, хотя была вторая половина октября. Было тепло.
Мы сломали несколько засохших стеблей кукурузы, постелили их на землю, и улеглись на эти стебли. Початки оторвали, очистили и попытались погрызть. Бесполезно. Зерна были твердые, как камешки. Тогда достали из карманов свои куски хлеба с солью и устроили себе полдник.
Над нами по-прежнему летали самолеты и вертолеты. Никаких немцев мы так и не увидели. А хотелось увидеть ночных диверсантов. Солнце клонилось к вечеру, а все было спокойно. Решили, что немцев-диверсантов поймали или они убежали далеко и наша помощь не нужна. На дороге тоже было пусто, и мы вернулись в городок через дыру в заборе. Было немного обидно, что ничего опасного мы не увидели. В общем разведка не удалась.
Через несколько дней отец зашел к нам с мамой. Пообедал и сказал, что наши вывели на улицы в Берлине и других городах танки. Сразу все утихло. Больше никаких попыток мятежа не было.
23 октября приехал офицер из Курска на замену. Мы собрались и отправились в Союз. Домой! Ехали долго. Сначала ехали в Берлин на военной машине в виде автобуса. Машина  завывала своим мотором на подъёмах. Я сидел у бокового окна. Проплывающие мимо пейзажи раскачивание машины на дороге вызвали у меня «морскую болезнь». Остановились. Меня вывели на улицу. В глазах продолжалась езда. Постепенно кружение в глазах прекратилось. Меня посадили рядом с водителем на колени к отцу. Сказали, что если смотреть в передние окна, то голова кружиться не будет. Действительно, это помогло.
В Берлине вечером сели в поезд, идущий в Москву. Вёз нас паровоз. Мимо окон тянулись облака белого дыма. На следующий день мне поставили в коридоре небольшую деревянную лесенку-стремянку. Они использовались в купе для залезания на верхние полки. А мне нравилось сидеть на верхней ступеньке лесенки и смотреть в окно. Странно, но в поезде мелькающие за окном вагона виды не вызывали головокружения. Плывущие мимо облака дыма паровоза успокаивали. А запах дыма почему-то даже был приятен. Проехали Германию и Польшу. На границе с СССР долго стояли. Каждый вагон поднимали вместе с пассажирами домкраты и заменяли под ними тележки с колёсами. Дальше железная дорога была шире, чем в Польше и Германии. Замена колёс занимала несколько часов. И снова в путь.
Когда в окне стала видна Москва, то она, как и все города того времени, была в дымке. Дымили паровозы, трубы кочегарок и печей каждого дома и каждого завода, фабрики, магазина.
Снова переезд – с Белорусского вокзала на Курский на такси. Ехали на большом ЗИМе. В «Победу» мы бы не поместились со своими чемоданами. На вокзале сдали свои вещи в камеру хранения и поехали навестить папиных сестер и братьев, живших в Москве и под Москвой. Проехать мимо родственников – это обида. Поэтому собрались все в маленькой комнате коммунальной квартиры у тетушки Кати. Родственники знали из телеграмм, когда мы приедем. Вот все и собрались. Позвонить тогда не было возможности. Телефоны были редкостью. Комнатка была маленькая – гости могли только сидеть за столом. Но было весело. Дядя Коля играл на красной гармошке, с которой он прошёл всю войну до самого Берлина. Пели песни, смеялись шуткам. Хорошо было на Родине, как-то спокойно, даже мне. Через три дня снова сели в поезд, идущий на юг. Снова бегущие мимо окон пейзажи и облака паровозного дыма.
2 ноября 1956 года мы наконец приехали в Курск. По дороге с вокзала в гостиницу «Курск» таксист, рассказывая о городе сказал, что Курск — это вторая столица СССР. Вот так. Я это хорошо запомнил. Гостиница, куда мы приехали с вокзала, стояла на Красной площади в центре города. На следующий день, когда мы вышли на центральную улицу Ленина посмотреть город, то увидели множество одно- и двухэтажных домов, оштукатуренных как украинские хаты. Большинство домов были еще дореволюционной постройки. После войны город ещё не смог восстановиться. На подоконниках первых этажей стояли цветы в горшках. После Германии Курск явно не показался мне столицей. Тем более большинство родственников отца жило в Москве, а мамины сестры - в Ленинграде, где я и родился. Однако, в этом городе я пошел в школу имени Александра Сергеевича Пушкина, имевшей особый статус и методики обучения. Отец в этой школе на вечернем отделении учился в 10-м, а я в первом классе. Здесь я стал подростком, пока мы снова не уехали за границу. Здесь появились новые друзья. Со временем этот город как-то незаметно стал мне родным. Я полюбил ходить здесь в планетарий и краеведческий музей, расположенные тогда в бывшем доме настоятеля Знаменского собора. Этот собор тогда был перестроен в большой кинотеатр «Октябрь». Через несколько лет мы снова вернулись в Курск, где я стал студентом политехнического института, а потом преподавателем в нем. Здесь я встретил свою любовь и соединил свою жизнь с самой лучшей для меня девушкой.
Мой батюшка в юности не смог закончить учебу в восьмом классе школы, так как был призван в армию осенью 1944 года. Восьмой и девятый класс он закончил в Германии. Я помню, как он ездил на поезде в свою школу в город Ютербог (Йютербог, нем. Juterbog).
Так началась моя новая жизнь в новом и очень древнем городе Курск. Правда, через 6 лет наша семья снова отправилась за границу - теперь в Венгрию. Но об этом позже.