Кузькин отец Часть III Глава II

Вот если бы кошисты у входа на свою выставку поставили копию статуи своей свободы, или окончательно сойдя с ума, припёрли бы оригинал и его поставили, это могло бы вызвать большой скандал на тему высокой политики. Кстати, интересно, а как выглядит низкая политика, или бывает только высокая?

Этот авангардизЬм можно было истолковать, и наверняка истолковали бы, как неприкрытое оскорбление и издевательство на общественно–политический строем Советского Союза – социализмом.

Несложно догадаться и догадались бы, в первую очередь, конечно, ответственные товарищи всех уровней и мастей, а потом уж, разумеется, и народ, что на самом деле символизирует эта статуя и к чему призывает.

Конечно же помните, что из себя представляет это «безобразие»: баба, закутанная в простыню, в одной руке факел, а на голове корона, а в руках книжка какая–то. Она факел этот над головой подняла, стало быть, путь освещает. Мол, народ, дикий–неразумный, чего вы там во тьме и дикости барахтаетесь и копошитесь? Свобода и культура с цивилизацией вот здесь, идите скорее сюда, а я вам подсвечу, чтобы не заблудились! А за спиной у неё как раз выставка и расположилась, где куда ни глянь, всюду свобода и культура с цивилизацией. И как бы в противовес везде, вокруг выставки, темень кромешная, собаки гавкают, грязи по уши и сплошная дикость.

Додумались до этого кошисты или нет – неизвестно. Может быть и додумались, да последствий побоялись, а может быть и не додумались, и подсказать было некому, только не было никакой статуи перед входом на их выставку. План выставки был, а статуи в исподнем не было.

А вот организаторы советской выставки додумались и не побоялись установить перед входом на свою выставку копию статуи «Рабочий и колхозница». До того, чтобы привезти и установить оригинал – не додумались, а может быть соответствующих указаний сверху не последовало, а жаль, неплохо бы смотрелось.

Здесь тоже была закопана высокая политика, но политика до того высокая, что не долетишь и не допрыгнешь.

Женщина с факелом – символ страны, так и мужик с бабой с инструментом в руках – тоже символ. Но эти хоть одеты более менее, а та вообще, стыд и срам.

И если первая одета так фривольно, потому что работать не работает, а сидит дома и неизвестно чем занимается, то вторые, как и положено серьёзным людям, на производстве и в колхозе работают, на работу ходят и зарплату с трудоднями за это получают.

А если без зубоскальства и «чернухи» с «белухой», то получается: первая статуя – символ только и делает что обещает, причём обещает что–то непонятное. Мол, ты самое главное заходи, а там тебе всё объяснят, что к чему. Есть такое жаргонное слово – замануха, вот это как раз об этой статуе.

А вторая статуя говорит прямо и без кривляний: здесь, куда ты пришёл, все работают, жизнь свою и своей страны лучше делают, поэтому и тебе надо будет работать, много и долго. А если не хочешь работать как все и даже лучше чем все, вали отсюда к такой–то матери, может быть как раз к той, что в простыню закуталась, без тебя обойдёмся. А что если она в простыню закуталась, потому что ей одеть нечего, а?

***

Советская выставка начиналась сразу же с преимуществ в виде статуи, как над кошистской выставкой, так и над кошистским государством, но на этом преимущества, можно сказать,  заканчивались и вот почему.

Уж неизвестно, специально это было сделано или ответственный товарищ такой попался, коммунизмом с материализмом сверх меры одарённый, только посвящена была советская выставка в основном тому, как советский человек трудится и как ему это нравится.

Хорошо хоть то, что к разработке общей концепции выставки привлекли специалистов различных областей, не только партийно–производственных, но и партийно–культурных. Если бы без культуры, то можно было бы ограничиться тем, что привезти цех какого–нибудь завода, смонтировать его, и нате, любуйтесь!

Оно конечно, так чтобы одно производство никто даже и рта не раскрывал, за это по шапке, и не только по ней, можно было запросто получить. Но и сплошная культура с бытовыми условиями тоже никуда не годится. Это что же получится? Получится, что советский человек только и делает, что ничего не делает, а это политически неверно и вредно, для всех вредно, без уточнения гражданства.

Поэтому выставка представляла собой этакий торт, состоящий, ну как любой торт делают, из коржей, а коржи между собой кремом да вареньем намазаны. Только выставочный «торт» получился…, даже не знаю какое слово–то придумать, из тех, которые знаю, ни одно не подходит, а матом я не ругаюсь, и никому не советую. Ладно, пусть будет «оригинальным, на любителя», в смысле, «торт» получился оригинальным и на большого любителя, если не сказать, на извращенца.

Судите сами, коржи были разделены между собой двумя способами: где повидлом да кремом, а где солёными огурцами и солёной же капустой, и всё это составляло единое целое. А сверху, как украшение, только не из крема или безе, а из металла – статуя «Рабочий и колхозница»! Как вам такое?

Ясно дело, крем с повидлом, это искусство с культурой и условия жизни советских граждан, ладно, науку тоже можно сюда, а огурцы с капустой, это производство, как промышленное, так и сельскохозяйственное. Ну а соотношение примерно шестьдесят на сорок, догадайтесь, в пользу чего?

С искусством дела обстояли более–менее нормально. Например, писатели у них мал–мал есть, но не так чтобы очень много. Это в Советском Союзе прикурить попросишь, ан глядь, у классика мировой литературы прикуриваешь, в смысле, много их. С композиторами ещё лучше, а про художников и скульпторов, так счёт вообще тысяча–ноль в нашу пользу. Вот это и представили, и широко представили, потому что есть чем гордиться.

Опять же Советский Союза – страна многонациональная. Правда, КОШЭ тоже многонациональная, но многонациональность у них совсем другая, пришлые они все, вот в чем дело.

Ихние учёные на все ноты и падежи доказывают, что КОШЭ и есть прародина человечества и цивилизации, и что именно с них и у них началось всё то, чем сейчас пользуется человечество. Правда некоторые пользоваться не очень-то и хотят, заставлять приходится, но это временные трудности…

Вот только все эти теории с доказательствами и без принимаются за правду–матку сугубо внутри ихней страны. За пределами КОШЭ в это мало кто верит, а некоторые уже откровенно смеяться начали. Нее, конечно же есть такие которые верят. Правда верят они на уровне «делают вид, что верят» и лишь для того, чтобы Большой брат, а вернее Хозяин, косточки не забывал подбрасывать и бил не очень больно.

С многонациональностью картина в принципе схожая. И те, и те, вернее их предки, однажды пришли неизвестно откуда и остались жить там, где сейчас ихние государства расположены. Откуда пришли? Да какая разница! Остались жить, сначала между собой перезнакомились, а потом уж и породнились. Так и получился один, единый, народ. Вот только если в одной стране предки пришли и поселились так давно, что никто толком и не помнит когда, то в другой стране и пятисот лет не прошло. Так- то!

***

На выставке хотели было показать всё многообразие национальностей через их быт и культуру, да вовремя опомнились. Ведь, но это отдельная тема и повестка как для партийных, так и для профсоюзных собраний, получается что многонациональность видна только в деревнях, и то в тех, что поглуше, а в городе… А в городе, да будь ты хоть марсианин, всё одно, всё как у всех, у не марсиан.

Но это ещё полбеды, хуже другое… Ясно дело, что в КОШЭ многое уже сделано, а ещё больше делается для того, чтобы простые люди – эдемийцы знали о Советском Союзе и о жизни в нём как можно меньше. А то что и было дозволено знать, выглядело бы так, что впору с тоски завыть.

Вот и получилось бы… Начни показывать многонациональный уклад жизни советского народа, а он весь в деревнях находится. Так эдемийцы, не кошисты, тем ничего и показывать не надо, подумали бы, что народ в Советском Союзе живёт в исключительно в деревянных избах, да в юртах, в деревнях и стойбищах, а городов с большими домами у них вообще нету. Выкрутились бы конечно, но выглядело это не так привлекательно как хотелось. Вот и пришлось налегать на тему построения коммунистического общества, а это как раз в первую очередь производство с сельским хозяйством и есть.

Описывать это, ну то что там показать решили ей Богу скучно, поэтому не буду. А теперь представьте, пришёл человек на выставку, заметьте, отдохнуть пришёл, а ему под нос опять те же станки, паровозы да трактора подсовывают те, которые ему и на своей работе надоели дальше некуда. Это как в старом полускаберзном анекдоте: приехала женщина на юг отдохнуть, а к ней и там мужики пристают…

Вот и получилось, что проигрывала советская выставка кошистской, почитай по всем параметрам проигрывала, вчистую. Так что по её окончании главного задумщика, и не только его, уже поджидало высокое начальство с тем, чтобы осчастливить большим нагоняем, а то и строгим выговором.

Но как известно дьявол кроется в мелочах. Вернее будет сказать, что кроется он в тех вещах, которые никто всерьёз не воспринимает и поэтому почти не обращает на них внимания. А они есть, они обязательно присутствуют, и не обязательно на выставках, но и вообще, повсеместно, на каждом шагу. Мы их не замечаем, а если и заметили, не обращаем внимания, отмахивается, а потом удивляемся^ почему оно так получилось–то, не должно же было?!

Скрывался дьявол и на выставках, причём на обоих. Правда на одной из выставок внимание на него обращали, но дьявол на то он и дьявол, что не знаешь чего от него ждать. Ну а то, что он умеет удивить, с творческим подходом у него как раз вс` в порядке, никто никогда не сомневался. Скоро увидите, чего такого он отчебучил…

***

Прав оказался Никита Сергеевич когда настаивал на том, чтобы в первом полете совершить три витка вокруг Земли, а не один. Как ни крути, а три с половиной часа всё–таки лучше, чем час с небольшим.

Когда корабль вышел на орбиту, все ненужные запчасти от него отвалились и наступили тишина и невесомость, Никита Сергеевич первым делом принялся смотреть в иллюминатор.

На невесомость он особого внимания не обратил. Сам он был пристёгнут к креслу да так, что особо то и не шелохнёшься, а кроме него летать в космическом корабле было некому и почти нечему, да и тесновато в кабине.

Поэтому всё его внимание было обращено туда, в космос. Оказалось, что звезды, ну то что их гораздо больше чем с Земли видно – понятно, все разноцветные, да и сам космос вообще представляет из себя яркую, цветную картинку на сарафан похожую.

Земля вообще выглядела так, что аж дух захватывало, до того она была красивой. Как будто на глобус смотришь, только очень большой. Но в отличии от глобуса, который на подставке стоит и крутится туда куда крутанёшь, этот, «большой глобус», крутится туда, куда ему надо, и всех на нём живущих с собой крутит.

Суша на этом «глобусе» не разделена границами на государства и не раскрашена в разные цвета. Здесь всего три цвета: зелёный – леса стало быть, жёлто–коричневый – пустыни да горы, и белый – льды и снега.

И очень хорошо видно, даже высчитывать не надо, что зелёного цвета больше чем двух других. Значит живого на Земле больше, чем неживого, хотя и в пустынях, и среди льдов и снегов тоже кто–то живёт.

И конечно же океан, то ли голубой, то ли синий, непонятно, но очень большой. Наверное только глядя из космоса, когда видны сразу два побережья того же Атлантического океана становится понятно насколько он большой!

«А ведь она живая, ей Богу живая! – подумал Никита Сергеевич и сам удивился поэтичности своих мыслей. – Наверное это невесомость на меня так действует. – решил он. – Надо будет сказать, чтобы поэтов с композиторами сюда отправляли, песни сочинять, хорошие песни получатся».

И тут же, словно в подтверждение своим мыслям запел:
«Крутится, вертится шар голубой. Крутится, вертится над головой… – певческого таланта у Никиты Сергеевича не было, да и со слухом не очень, но душа требовала, поэтому он и запел… - интересно, а откуда это тот, кто песню сочинил, – Никита Сергеевич не помнил, а может быть просто не знал фамилии автора слов этой песни. – узнал, что Земля голубая? Он что, в космос летал? Или догадался? Надо будет спросить…»

Управление кораблём особых хлопот не доставляло, да вообще никаких не доставляло. С Земли следили, да и сам корабль, он как бы в дрейфе находился, а в дрейфе зачем им управлять? Он сам собой управляется. Поэтому Никита Сергеевич в основном смотрел в иллюминатор и любовался красотами, которых до него никто из людей не видел.

Наверное так оно и есть. В те времена человечество ещё не изобрело всяких там инопланетян и контактёров, поэтому похищать хоть и было кого, похищать было некому. Так что вряд ли кто из землян мог увидеть такую красотищу.

Правда были, и то немного, всякие разные медиумы и ясновидящие, но они специализировались по тем кто из «подземелья», а тех кто «сверху» пока не трогали. Конечно же Никите Сергеевичу и в голову не пришло думать об этих всех чудаках и шарлатанах, других мыслей хватало.

 Глаза оставались здесь, на корабле, а мысли были там, на Земле:
«Оказывается Земля–то, живая. И мы на ней живём, а значит тоже живые. Интересно, а почему отсюда, из космоса, кажется, что места за Земле много, а там, внизу, кажется, что мало? – наверное мысли Никиты Сергеевича пролетая над КОШЭ случайно зацепили ихнего президента, ну и всех тех, кто над ним и под ним».

Ничего не поделаешь, политика, она и в космосе политика и неизвестно куда надо улететь, чтобы она оставила тебя в покое, и оставит ли?

«И чего им не живётся? Глянь, сколько места! – думал Никита Сергеевич глядя на территорию КОШЭ сверху, из космоса. – Оно понятно, шпана она и есть шпана…».

***

А ведь верно подметил Никита Сергеевич насчёт шпаны. Это как во дворе. Заведётся такая вот мразь, соберёт вокруг себя тех кто послабее, да потрусливее, запугает, а потом использует по своему усмотрению. Деньги у детишек отбирает, да и вообще, тем кто послабее, но не подонок, житья не даёт. Мол, или будь со мной, а значит будь таким как я или же я тебя со свету сживу. Вот так и терроризирует весь двор, никому проходу не даёт и властью своей безраздельной упивается.

Но живёт по соседству, окна в тот же двор выходят тот, который подлость и всё что с ней связано не принимает и подонка этого откровенно не боится. Те кто не хочет быть таким как тот, который хулиган, ясно дело, к доброму и смелому парню–то и жмутся, стараются поближе к нему держаться.

А тот, другой, он сильный. Мало того, что он сам себя таким считает, так ещё шушера, что вокруг него вертится, ему об этом с утра до ночи повторяет. На самом же деле боится он того парня и очень сильно боится. Боится он, а вдруг как шушера опомнится да одумается и переметнётся? Тогда останется он один одинёшенек, тогда и по карманам, как у шушеры, так и у тех кто послабее, спокойно не пошаришь, да и вообще, один останешься и некому будет о его якобы силе и величии песни слагать и орать их дурным голосом на весь двор.

Поэтому ничего не остаётся, как гадости всякие про того, смелого парня придумывать и пакости разные устраивать, стало быть, измором брать. А другого выхода нет! Если по честному, один на один, вмиг без зубов останешься. Тогда прощай якобы сила и власть, тогда ничего не остаётся, кроме как встать на колени и повиниться или же идти со двора, куда глаза глядят.

Наверное и правда, как–то по особенному действует на Никиту Сергеевича невесомость, если ему в голову такое пришло…

Оказывается здесь, на орбите, очень хорошо думается. Наверное, сам того не сознавая, Никита Сергеевич и настоял на том, чтобы сделать три витка вокруг Земли для того, чтобы подумать в спокойной обстановке, где нет ни телефонов, ни секретарей.

«А ведь получается, – думал Никита Сергеевич. – что Советский Союз воюет против КОШЭ и постоянно воюет. Только воюет не так как принято: танками да самолётами, а тем что существует и развивается. Вот они и воспринимают это как военные действия, потому что Советский Союз, как таковой, для КОШЭ – погибель…».

***

…думалось там хорошо и думалось бы дальше и ещё но: «Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны!», в смысле: вам на Землю пора, государством руководить. Товарищ, покиньте космос, пожалуйста!

К радости тех, кто на Земле, кто полётом руководил и управлял, все закончилось, вернее, начало заканчиваться. Оставалось совершить мягкую посадку, и можно будет праздновать и ордена обмывать. Но мягкая посадка, она по сложности и по нервному напряжению похлеще старта и всего полёта будет.

Старт корабля, это начало. Сам полёт, соответственно середина, а приземление – финал. Когда первые две части полёта получились и прошли без сучка, без задоринки, те нервы и переживания, которые загодя были приготовлены для них, полностью растрачены не были и оставались невостребованными…

Короче то, что не донервничали и не допереживали во время старта и самого полёта надо было обязательно потратить, так сказать, выплеснуть, не оставлять внутри, для здоровья вредно. К этому ещё прибавьте нервы и переживания для посадки специально приготовленные, вот и получится, что посадка – мероприятие самое ответственное, в смысле, мандражеобильное и есть.

«Ну, давай! Чуть–чуть осталось! Давай, миленький, садись! Ну что тебе, трудно что ли?! – если кто и причитал подобным образом, то был это какой–нибудь мелкий служащий или простой работяга. Начальство, в лице руководителя полёта, его помощников и наблюдателей внешне выглядели спокойными, весь мандраж он у них внутри происходил».

Оно и понятно, всем хотелось чтобы первый полёт человека в космос закончился благополучно. Приятно осознавать себя причастным к одному из самых великих событий в истории человечества, которое не забудется пока жив будет род человеческий. Но было ещё кое–что и это кое–что щекотало нервы, ну чтобы они мандраживровали посильнее.

Если всё закончится успешно, тогда все причастные к этому полёту – герои! Премии, ордена, да много есть такого чем государство может отблагодарить за беспримерный подвиг, а то что они тоже совершили подвиг почти никто из причастных к полёту не сомневался.

А вот если, даже писать про это не хочется… А вот тогда хоть сам лети туда и прыгай за землю без парашюта. Тех кто пониже да помельче, тех пронесёт, а тех кто повыше да покрупнее обязательно зацепит.

Преемник Первого как раз и начнёт с того, что примется всем причастным, да и непричастным к полёту тоже, задницы наизнанку выворачивать. Сама процедура и её последствия – врагу не пожелаешь, поэтому лучше об этом не думать, а думать о том и всё делать для того, чтобы всё закончилось хорошо, то есть, мягкой посадкой.

Команды подавались те, которые надо было подавать именно в тот момент. Кнопки,  тумблера и переключатели нажимались, включались или выключались и поворачивались именно те, именно тогда и туда куда надо, это о переключателях. Так что работа по приземлению космического корабля с Никитой Сергеевичем на борту шла без истерики, а наоборот, неторопливо, спокойно и слаженно.

Никите Сергеевичу опять пришлось испытать все «прелести» перегрузки, но было это не так сильно и не так страшно. И вот открылся парашют. Спускаемый аппарат сильно дёрнуло. Это говорило о том, что раскрылся парашют и теперь только и делов, оставалось ждать когда аппарат коснётся земли.

Единственное, чего не то чтобы боялся Никита Сергеевич, а просто не хотел, так это приземления, а вернее будет сказать, приводнения в какой–нибудь пруд или озеро. Опять же, если на крышу какого–нибудь дома, тоже ничего хорошего.

Поделать тут ничего не поделаешь, потому что в первый раз, а значит ничего ещё не отработано. Поэтому приходилось надеяться, что Земля–матушка, которая в космосе выглядит просто красавицей примет своего первого космонавта там, где ему будет удобнее всего, а именно в каком–нибудь поле и чтобы народу вокруг никого не было.