Платеро и я. Лорд

  Не знаю, Платеро, сможешь ли ты увидеть эту фотографию. Я, помнится, показывал их другим людям на поле и никто в них ничего не увидел. Итак, Платеро, это Лорд, щенок фокстерьера, о котором я тебе иногда говорил. Посмотри на него. Видишь? - это он, на пуфике в мраморном патио среди горшков с геранью наслаждается зимним солнцем.

   Бедный Лорд! Когда я рисовал там, в патио, он прибежал со стороны Севильи. Белый, почти бесцветный, будто состоял из света, полный, словно дамские бедра, целеустремленный и стремительный, будто водная струя, текущая в рот. Здесь и там ночными бабочками чёрные пятнышки. Его сверкающие глаза были, что две маленькие бездны благородства. Чудной он был: иногда, без причины, начинал головокружительно кувыркаться в лилиях мраморного патио, которые разукрашивают всё в мае, красным, синим, жёлтым, словно солнечные зайчики, проникшие сквозь крышу галереи, подобно голубям, которых рисует дон Камило... Остальных он подбрасывал к кровле, и помогал гомонящим птенцам  вернуться в стрижиные гнезда. Макария мыла его каждое утро и он всегда так же сиял, Платеро, как зубцы террасы при ясном небе.

   Когда умирал отец, он всю ночь наблюдал за ним, не отходя от кровати. Как-то раз, когда моя мать чувствовала себя плохо, он лёг ей в ноги на кровать и так пролежал месяц, отказываясь от еды и воды. И однажды сказали, что его покусал бешеный пёс. Его отнесли во двор у замка и там привязали к апельсиновой дереву, подальше от людей.

   Этот его вид, что остался со мной даже снаружи, на улице, будто бы так и остался незаживающей раной в моём сердце, Платеро; также, как и свет погасшей звезды все ещё светит, пережив своё исчезновение, с экзальтированной яркостью мучительного чувства. Всякий раз, когда физическое страдание пронзает мне сердце, передо мной возникает, долгий, как тропинка из жизни в вечность, словно ручей к Пино де ля Корона, вид, с которым Лорд остался в нём навечно, словно вмятина...