Ангел-Хранитель

               
 В рассказе использованы               
 оригинальный сюжет и стихи
 Виктора Киселёва.
               
               
Виктор Павлович Ковалёв сидел на кухне с сигаретой в зубах, листая
журнал «Наш Современник». Под его ногами тёрся кот Кеша – породы
Турецкий ван. В этот момент, поэт был похож на Родриге Дутерте
- президента Филиппин, который подписывает очередной смертный приговор
коррупционным чиновникам. Его жена Ольга мирно сидела на «Однокласс-
никах» в соседней комнате. И вдруг его сердце сдавило кольцо острой боли.
Виктор Павлович ойкнул и бросив курить схватился рукой за грудь.
Но тут сознание его помутилось, и он упал с табуретки прямо на пол.
На звук падения прибежала жена. Её благоверный, с которым они прожили
душа в душу около сорока лет, лежал на спине, в старых трениках, с
обнажённым торсом, и казалось совсем не дышал. Его кот внимательно
обнюхивал лицо хозяина и жалобно мяукал. Ольга схватилась за телефон и
стала набирать телефон неотложки. Котейка, до приезда бригады скорой
помощи, не отходил от Виктора, ни на шаг. Он лизал ему руки своим
шершавым языком, как бы пытаясь привести его в чувство. Большие пальцы
рук еле заметно пошевелились. «Живой, однако!» - пронеслось в голове у
Ольги. Приехавшие медики первым делом осмотрели голову пациента,
чтобы убедиться, что она не разбилась при падении. Слабое дыхание
сопровождалось лёгким подрагиванием век. Измерив пульс, фельдшер
что-то вколола Виктору в вену. Медбрат – небритый верзила в синем
халате, тревожно взглянул в глаза Ольги и не задавая лишних вопросов
произнёс: - Инфаркт! – Придётся везти в кардиоцентр. Готовьте вещи и
документы. Вы с нами?!
- Да, да. Конечно: - выходя из ступора отвечала Ольга. – Сейчас.
Только паспорт и полис найду.

В приёмном отделении Кардиологического центра миловидная медсестра
начала заполнять бланк медицинской карты мелким убористым почерком: -
«Ковалёв Виктор Павлович. 1959 года рождения. Пенсионер.
Лечится от сахарного диабета. Доставлен в отделение в постинфарктном
состоянии. Рекомендация лечащего врача: - Необходима срочная операция по
установке двух стентов в коронарный сосуд. Дата. Подпись».
У Ольги больше не было сил. Продиктовав данные и отдав документы, она
заснула прямо на кушетке с пакетом в руках, в котором были лежали вещи
мужа. Самого-же Виктора, уже укатили и подняли на лифте в отделение
реанимации похожие на добрых молодцов санитары в сиреневых халатах.
Кроме десяти палат интенсивной терапии на пятом этаже располагалась и
сама операционная, свет галогеновых ламп в которой, не гас двадцать четыре
часа в сутки. А пока новоприбывшего пациента уложили на белую железную
кровать-трансформер, усеяв его торс всевозможными датчиками. Из его
левой руки торчало жало капельницы, по змеевику которой каждые тридцать
секунд пробегала бусинка физраствора. А до операции оставалось,
оставалось менее часа. На скуласто-округлом лице Виктора Павловича
выступила испарина. Он не спал. В голову лезли тревожные мысли: -
«А что, если он щас возьмёт, да и помрёт, прям здесь, на этой железной
 кровати, весь в проводах и датчиках?»
 Сердце от волнения застучало как бешенное. Пульсоксиметр зафиксировал
учащения пульса до ста двадцати ударов в минуту, и заверещал. Тут же
вбежала молодая медсестра с расширенными от волнения глазами. Но
сердцебиение успокоилось само по себе, как по мановению волшебной
палочки. Девушка удивлённо пожала плечами и вышла из палаты.

Самой операции Виктор не помнит. Потому-то закись азота, севорон,
деприван, и эфир – это тот «коктейль Молотова», который выключает мозг,
расслабляет тело и вводит человека в состояние абсолютного покоя. При
большой концентрации наркоза, пациент впадает в искусственную кому
и сердце останавливается. На всё-про всё, у кардиохирургов есть пять минут,
что бы не наступило кислородное голодание мозга. Для справки: - стент –
это специальный пластиковый каркас (в виде сеточки), который помещается
в коронарный сосуд в месте зауженного участка. Как ни странно, но будучи
в состоянии клинической смерти Виктор Павлович не видел, ни туннеля, ни
ангелов, ни яркого манящего света… А, всё потому что, он был
материалистом. Для него существовало только то, что можно потрогать
руками, попробовать на зуб, или в крайнем случае лицезреть со стороны. Тем
не менее, Виктор испытывал неземное блаженство, он впервые за
пятьдесят восемь лет, выспался. Но из мира грёз его вернули мощные
разряды дефибрилляторов. Сердце, которое решило на пять минут «выйти в
курилку», вдруг ёкнуло, дёрнулось, и вновь взялось за работу.
Ковалёв очнулся на своей прежней кровати-трансформере от непомерного
ворчания над ухом какой-то старой женщины. В голове шумело и в животе
слегка подташнивало. Картинка перед глазами плыла. Когда он наконец
сумел повернуть голову на звук, перед ним размахивала шваброй
уборщица: - Да, заткнёшься ты, поэт долбанный!
- Щас, вон как дам шваброй! - И читает, и читает! – Спасу нет!
Виктор Павлович, как воспитанный человек хотел было извиниться перед
дамой, но язык прилип к нёбу. Он только-только вышел из комы.
- Пить! – первое что он попросил, придя в себя.
Но техничка, выпустив пар, махала шваброй уже в другом конце палаты.
Как позже выяснил Виктор, в реанимации кроме него, лежало ещё человек
шесть, таких же как он, коматозников, чьи души, не так давно метались
между жизнью и смертью.
В замутнённом сознании Виктора стали рождаться странные,
фантасмагоричные образы. Над ним склонился врач, с красным опухшим
лицом, в руке которого дрожала склянка со спиртом. Пришелец окатил его
спиртово-чесночным перегаром, и прошептал в самое ухо: - Лежите, лежите
голубчик, поправляйтесь. А главное, берегите свои печень, селезёнку и
почки. Скоро они будут вам без надобности. А мы, я вам обещаю, найдём им
достойное применение. - Хе-хе-хе!
Ковалёва охватил неописуемый ужас. Ему даже показалось, что
сквозь розовую лысину врача пробиваются маленькие чертенячьи рожки.
Сердце снова тревожно забилось в груди.
«Меня, на органы?» – пронеслось у него в голове.
«Нет уж, дудки! – Живым я им не дамся!» Он сорвал с себя все датчики
облепившие его торс, и одним рывком встал с кровати, оттолкнув от
себя нетрезвого субъекта, и в одной простыне, как римский народный
трибун, бросился прочь из палаты интенсивной терапии.
Пытавшийся его остановить санитар в очках, получил хук справа.
Очки слетели, и тот встал на четвереньки, чтобы их подобрать. Второму,
(практиканту), достался удар левой под дых. Но сзади на него насели двое
верзил в сиреневых халатах, и по ментовски заломили руки за спину.
Уже будучи в палате, они привязали его ремнями к кровати, а медсестра,
вколола ему пять кубиков димедрола. Виктор Павлович успокоился и
заснул. Проснувшись, он увидев себя связанным, и заметался.
Но спустя минуту успокоился и обмяк. Лишь только его затуманенный
лекарствами мозг, продолжал борьбу с несправедливостью. На следующий
день, он буквально зубами избавился от «пут».

На этот раз, он успел добежать до дверей грузового лифта. Как раз, в это
время санитары поднимали очередного больного из санпропускника.
Виктору опять что-то вкололи, и он буквально через минуту затих и
скуксился. Очнулся он уже глубоко под вечер в своей привычной палате,
связанный по рукам и ногам, как офицер Вермахта, пленённый партизанами
в лесах подмосковья. Несмотря на мощные успокоительные, его подсознание
лихорадочно готовило третий побег.

Но утром, к ним в палату заглянула симпатичная, светловолосая
медсестра. Виктору даже показалось, что от неё исходит некий солнечный
свет. Он в первый раз за пять дней увидел живую человеческую улыбку.
Бежать куда-то сразу расхотелось. К тому же, она первой завела разговор.
- Здравствуйте, Виктор Павлович. Как вы себя чувствуете? – спросила
девушка, глядя своими большими голубыми глазами в его шорские-карие.
- Плохо мне, добрая девушка. Связали меня окаянные «добры молодцы»
аки Змея Горыныча.
Девушка негромко рассмеялась: - Так зачем было убегать? Вам же три дня
назад операцию на сердце сделали. Именно сейчас, как никогда, вам нужен
отдых и покой.
- Вчера, ко мне в палату приходил какой-то врач-маньяк, подшофе.
Еле на ногах стоит. Морда красная. Он сказал, что мои старые потроха, могут
сгодиться ещё кому-то, кроме меня. Другими словами, он намекал, что меня
здесь держат как донора по пересадке органов…
Медсестра снова залилась эльфийским смехом.
- Ну и выдумщик, вы, Виктор Павлович. Вы же в областном кардиоцентре,
а не в центре трансплантологии. К тому же наши врачи не пьют на рабочем
месте всякую гадость. Скорее всего, это побочный эффект таблеток и уколов.
- Да, возможно. - А, позвольте узнать, как звать величать мою гостью?
- Надя. Я учусь в мед-академии на третьем курсе. Здесь на практике.
- А вы откуда родом, сударыня?
- Из Новостройки. Это практически Кемерово.
- А я родился в посёлке Мирном, в леспромхозе. Простите, Надежда,
будьте так добры, налейте мне пожалуйста водицы, а то пить ужасно
хочется.
- Да, да, конечно.
И она, достала из белой пластиковой коробочки одноразовый десятикубовый
шприц (без иглы), и набрав в него воды из стакана, стала поить Виктора,
медленно давя на поршень. Первый раз в жизни его поили таким образом. Но
Виктору Павловичу эта процедура почему-то понравилась.
- Спасибо, Надя.
- Да на здоровье, Виктор Павлович. Эта моя работа.
- А хотите, я вам своё стихотворение прочитаю? «Воспоминание юности»
называется.
- Простите, Виктор Павлович, но давайте отложим декламацию до
следующего раза. Ведь меня, кроме вас, ждёт ещё с десяток пациентов.
Не успел Ковалёв сказать: - «до свидания», как медсестра белым облачком
выпорхнула из палаты. Но состояние полного умиротворения, ещё долго не
покидало его мятежную душу.

На следующий день практикантка Надя вновь нанесла визит в палату
Ковалёва.
- Доброе утро, Виктор Павлович! Надеюсь вам уже лучше?
- Да, немного отпустило.
- Я поговорила с лечащим врачом, с вас сегодня наконец-то снимут эти
ремни. Да, и ещё. Я принесла стаканчик-поилку, что бы вас больше не
мучила жажда.
И она поставила на его прикроватную тумбочку пластиковый цилиндр с
вертикальным соском, полный воды.
- Спасибо, Надежда. Вы само совершенство.
- Да, бросьте, Виктор Павлович. Это всего лишь забота о пациенте.
- А давайте, я вам в качестве благодарности прочитаю обещанное
стихотворение?
- Читайте, я с удовольствием послушаю: - и с этими словами девушка
с сияющими как небо глазами присела на краешек табуретки.
И Виктор Ковалёв начал декламировать вслух:

                ***

Восемнадцать. Ещё не курю.
Утром воздух черёмухой сладок.
И, уже я люблю! И дарю
я улыбки прохожим в подарок!

И живу так легко не грешу…
Без врагов, без долгов, без помарок.
И наивные письма пишу
на листочках из школьных тетрадок.

…А, вокруг, распогодился май!
И девчата открыли колени,
и в наполненный солнцем трамвай
рвутся ветви цветущей сирени.


- Браво, Виктор Павлович! Вы, наверное, известный поэт?
- Да, известный в узких кругах. Я могу подарить вам свою книгу
с автографом, если хотите.
- Да, да конечно. Я буду очень рада. – Ой, а у вас испарина на лбу!
И она, не дожидаясь ответа вытерла пот со лба Виктора Палыча, сухой
медицинской салфеткой.
- Спасибо. – Только и смог вымолвить Ковалёв.
Когда она клала свою руку поверх его, от этой девушки исходило какое-то
материнское тепло и ангельское спокойствие.
- Простите, Виктор Павлович. Заболталась я тут с вами. Меня ждут
пациенты. До свидания.
И она белым лебедем выплыла из палаты интенсивной терапии.

Третье посещение добрейшей, как Мария-Тереза, медсестры было
последним, так-как, Ковалёва переводили из отделения реанимации в
отделение общей терапии. Девушка продолжала излучать теплоту и любовь
всем своим видом, словами, и поступками.
- Здравствуйте, Виктор Павлович. Как ваше сердце сегодня поживает?
И с этими словами, присела на краешек кровати в его ногах.
- Да, Слава Богу. Всё хорошо.
- Наверное, ваша жена дённо и нощно молилась о вас?
- Ольга? - Да, на кой…? – Я же не крещённый.
Глаза цвета неба расширились от удивления.
- Как? Вы что не верите в Бога?
- Ну, допустим в Бога я верю. А, попам - нет. – У них у всех золотые кресты
и ездят они на «работу» отнюдь не на троллейбусах. – Не люблю я таких
посредников.
- А, как же Рай? – Неужели вы не хотите туда попасть?
- Нет. – Рай – он не «Там», он здесь, на земле. – Это когда человек жив и
здоров, и ему хватает на пиво и сигареты. Рай – это когда твоим стихам
хлопают маленькие дети в школе и зэки в тюрьме. Рай – это когда, сын,
ушедший из дома, вдруг возвращается, и говорит: - «Прости меня, папа.
- Я тебя люблю».
Девушка хотела было что-то возразить, но вместо этого взяла его руку
в свою, и нежно погладила.
- Возможно, вы и правы. – Наконец, произнесла она. - Каждый верит в то,
что хочет верить. Я вот, на пример верю в то, что когда через неделю вы
выйдите отсюда, вас будет ожидать настоящий земной Рай, и в то
что вы, в недалёком будущем, напишите целую поэму, и вас заметят
и услышат, открытые сердца простых людей.
- Спасибо, Надежда: - расчувствовался Ковалёв, и пожал её руку в ответ.
- Простите, Виктор Павлович: - встрепенулась медсестра, - Но мне
надо идти. - Не забудьте про обещанную книгу. – До свидания,
И она бесшумно встала и пошла по направлению к выходу. И в это время,
над головой Виктора зазвонили невидимые, небесные колокольчики,
и затрепетали белые больничные шторы словно от ветра, или от взмаха
гигантских крыльев неведомой птицы…

Через несколько дней его перевели в отделение общей терапии. Виктор
Палыч позвонил жене по-городскому, что бы она принесла ему смену
белья и сигарет. А, затем вдруг спохватившись добавил:
- Да, Оль, чуть не забыл, прихвати пожалуйста пяток моих книг, и тетрадку с
ручкой, может что и накропаю.
Когда жена привезла Ковалёву «посылку», тот сиял словно новый
«олимпийский рубль». Он готов был расцеловать Ольгу от счастья.
Но в реале, Виктор лишь слегка приобнял её и сказал: - Спасибо, дорогая!
Он первым делом подписал одну из книжек практикантке Наде из отделения
реанимации. К тому же в голове вертелось двухстишие, пролог для нового
стихотворения:
                «Как без проблем до старости добраться,
И новых по пути не обрести?»
………………………………..
………………………………

Но дальше этих строчек с вдохновением что-то явно не ладилось. И Виктор
Палыч понял в чём дело. Ему срочно надо было увидеть ту самую медсестру.
И он, дотелепав до поста дежурной сестры, вкратце изложил ей свою
просьбу.
- Сударыня, я тут у вас недавно лежал на излечении и всё это время за мной
ухаживала медсестра, Надей зовут. С её слов, она вроде как практикантка.
Я вот, ей презент принёс. Книгу стихов с автографом.
Дежурная сестра непонимающе вперилась в чудного пациента линзами
роговых очков.
- Фамилию скажите! – выдавила из себя дородная женщина в белом халате.
- Чью фамилию?
 - Медсестры.
- Да, откуда я знаю. На вид лет двадцать пять. Волосы тёмно-русые. Глаза
голубые. Говорила, что учится на третьем курсе мед-академии. А здесь,
на практике. Она такая добрая и заботливая.
- У нас тут все добрые и заботливые. Сейчас ещё гляну…
И пальцы дежурной-медсестры, быстро-быстро забегали по клавишам
ноутбука.
- Извините, Виктор Павлович. Но в нашем отделении, вообще нет ни одной
практикантки. Лишь дипломированные врачи и интерны мужчины. И среди
медсестёр нет ни одной Нади. Одни Тани, Оли, и Наташи.
- Извините, сударыня, что отвлёк вас от работы. Пойду я. До свидания.
- До свидания, мил человек.
И тут сознание Виктора Ковалёва захлестнула волна вдохновения,
в голове, одна за одной стали рождаться строчки:

                ***

Как без проблем до старости добраться,
и новых по пути не обрести?
На костылях труднее вниз спускаться,
с инфарктом вниз по лестнице идти.

И смерть однажды стала мне аукать,
душа плутала, как грибник в тайге.
И вот я в коме – где тепло и сухо, -
мне вреден холод с биркой на ноге.

Жене врачи молиться наказали…
Я был во тьме… И голос прозвучал:
«Тут за тебя слегка похлопотали,
ты расскажи, чего не рассказал…»

И я хрипел и связки содрогались,
я каялся за все свои грехи…
«Больной, молчите!» - доктора метались. А я хрипел…
 Я им читал стихи.

Как только Ковалёв добрался до своей палаты, он тут же бросился
записывать строчки своим крупным, размашистым почерком. А когда же
наконец он закончил опус, то лёг на заправленную байковым одеялом
кровать и задумался: - «Как такое может быть? - Девушка приходила и
ухаживала за ним целых три дня. А ему говорят, что такой девушки нет,
не было, да и быть не могло. Не может же галлюцинация длиться так долго
и так натуралистично? – Да, ему кололи успокоительное. Но это же не
наркотики и не поганки…  Да, здесь явно что-то не так. – Ну, не призрак же
она в самом деле?» Так ничего и не решив на сей счёт, Виктор Палыч решил
покурить, первый раз за две недели. И что с того, что курилка (наподобие
домика в детсаду) находилась на улице, а столбик термометра застыл на
отметке минус тридцать градусов. Стоял суровый декабрь 2016 года.
Не смотря на мороз в курилке было многолюдно. Там жамкали синими
губами и врачи, и пациенты, и посетители. Но привычный запах быстро-
тлеющего табака навевал Виктору Палычу мысли о доме, о недочитанных
журналах, о не выложенных в «сеть» фотографиях…

Через неделю Ковалёва выписали с различного рода рекомендациями:
- «Не пить, не курить, не есть жирной пищи, не волноваться, и не
подниматься выше второго этажа, без лифта». Его жена привезла ему
тёплую зимнюю одежду, включая шапку пуховик и ботинки. Проходя с
супругой по коридору, под руку, он вдруг заметил Её. Медсестра по имени
Надя с папкой под мышкой не спеша шла к дверям лифта. Из-за её плеч
явственно проступали лучи восходящего солнца…
- Гляди, Ольга, эта та самая медсестра из реанимации, про которую я тебе
рассказывал! – и он взмахнул рукой в куда-то в сторону окна.
Ольга повернула голову в направлении его пасса, но ничего не увидела,
кроме яркого солнечного света в конце коридора.
- Да, нет там никого. Виктор, у тебя опять галлюцинации.
- Ольга, при чём тут галлюцинации? – Я только что видел её, напротив окна,
как будто солнце вставало у неё из-за спины.
Супруга глянула на своего благоверного со стороны и с укоризной покачала
головой.
- Пошли уже домой, «поэт».
И она нажала на кнопку вызова лифта. И всё то время, пока они спускались,
над их головами звенели невидимые небесные колокольчики. Виктор
почувствовал прикосновение к своей руке, теплой женской ладони. Он даже
зажмурился от удовольствия. А когда он открыл глаза, то увидел Ольгу
уверенно державшую его под руку.