Последнее поздравление

               
     Ох, уж эти создания из ребра! Мои первые поздравления были матери и бабке: в первом- третьем классе это были какие-то вышивки, которые на уроках труда мы старательно выделывали к торжественному дню. Потихоньку, в тайне от них, день за днем, крестик за крестиком. Не путать нитки, цвета, правильные узелки, чертовски сложно, труд почти целого месяца. Одна из вышивок - гриб с роскошной красной шляпкой в порослях такой же роскошной зеленой травы потом долго превращался то в подставку, то в маленькое покрывало, пока не сгинул где-то на даче. Собственно, это была первая и, наверное, последняя вещь, которая была мной сделана правильно, после чего, увы, врожденная асимметрия и деструктивные импульсы накладывали на все производимые изделия печать законченной интеллектуальной неполноценности.
    В третьем же и четвертом классе, а может быть даже в пятом, экономя на завтраках или на мороженом в течении четверти, шел в огромный универмаг, где после долгих сомнений покупал самый маленький и естественно, самый дешевый флакончик духов для матери и бабки. Наверное, это были единственные искренние поздравления и подарки, за которыми не стояло ничего, кроме любви ребенка. Мысленно возвращаясь в те времена удивляюсь тому терпению и решимости этого маленького человека, когда он постигал все неизвестные ему еще муки выбора, колеблясь между бесчисленными вариантами подарков и возможностью просто прогулять сэкономленное в кино и на мороженном. Лиха беда начало… О том, как эта подарочная активность была воспринята теми, кому она предназначалось, у ребенка, оказывается, не осталось никаких определённых представлений, из чего можно заключить, что любовь к внуку и сыну позволяла принять от него многое.
    Неизбежное взросление, отчуждающий привкус официозности, государственный ритуал, пустышка, весенняя пьянка,  – поводы поздравлять если и были, то они были исключительно романтические. Или, увы, позже – деловые.
    Последнее поздравление, обращенное  ко всему противоположному гендеру, было рождено в невероятных муках и творческом поту: вскоре после окончания института, и работая в здании на Смоленской, взялся написать в газету к этой самой дате. Но по мере  неумолимого приближения срока все яснее становилась невозможность исторгнуть из себя ни строчки, которая бы одновременно совпадала с тем официальным  поздравительным мурлыканием, которое предполагалось творчески воспроизвести в газете, и с собственным представлением о том, как следует писать и говорить.  Это был еще один неожиданный выбор, еще более сложный чем выбор флакончика духов в универмаге, где тебя толкают взрослые. Что можно было сказать, если ты не Жванецкий? Весь привычный поздравительный текст неизбежно становился частью комсомольско-партийной кричалки, прикасаться  к которой было просто невозможно. Я чувствал себе как герой рассказа Ираклия Андроникова, взявшийся сказать вступительное слово в филармонии перед симфонией Танеева.
    Рабочий телефон звонил уже несколько раз в день, напоминая о горящем выпуске газеты, а текста все еще не было. Боже, зачем я взялся его написать, какой черт меня дернул? Когда оставались какие-то последние часы до провала всего проекта, призванного поздравить женщин огромного здания, я отправился в самое  его тихое и темное место – туда, где заканчивалась лестница и были слышны лишь машины лифта, и, сидя на ступеньках, вдали от всех, под размеренные звуки вращающихся чудовищных колес, на верхотуре этого сталинского монстра, начал писать от лица некоего несуществующего  персонажа. Это было мое последнее поздравление к женщинам и, возможно, мой первый самостоятельный текст, где уже не было меня, а был кто-то другой, слушающий вздрагивания механизмов и извлекающий из этих звуков новые слова и фразы. Неважно, кто тебе расскажет историю, иногда это может быть лифтовый механизм,  вслушиваясь в который, можно уловить жизнь целого небоскреба. Меня била легкая дрожь, кода я отдавал редактору газеты пару листков, напечатанных на машинке. «Ок, годится», сказал он, быстро просмотрев написанное, и добавил «Как-то даже свежо».
    Я не знаю как я выкрутился, что я там мог вообще написать? Иногда мне кажется, что творчество, это не более, чем способность выкрутиться так, чтобы звук лифтовых механизмов был воспринят как голос Афродиты, а вышивка крестиком как движение от всей души, а имеют ли к этому к этому отношения женщины – вам решать. Но мужчинам совсем не разбираться в духах с приближением даты, это все-таки очень смело, знаете ли, хотя полов теперь и стало намного больше