Гримасы рыночной любви. А чем я не сваха?

А чем я не сваха?
Как у всякого порядочного еврея у Бориса всегда были деньги, и я изредка этим пользовался. Так, при «проклятом» Союзе у него с отцом было на нескольких сберкнижках довольно приличное их количество, впрочем, как и у многих из нас. Борис говорил, что они продали два дома. Конечно же, мы «плохо» жили. И это при курсе 60 коп. за доллар, который, к тому же, никому не был нужен. Деньги сгорели, но Борис не бедствовал и при капитализме. Он то давал деньги под проценты, то покупал российские рубли и передавал их родственникам в Москву, чтобы там купили доллары. Получался неплохой «навар». Часто он брал с собой значительные суммы денег. Вдруг что-то подвернётся. Его девизом было: деньги делают деньги.
В этот день он вышел из дому в семь утра. Его уже поджидали в подъезде на первом этаже двое молодых людей. Они напали на него и вырвали барсетку. Борис отчаянно отбивался и кричал, однако никто не вышел. Изрядно помятый, Борис пришёл ко мне на рынок и рассказал обо всём. Он попросил меня сходить вместе с ним в милицию, чтобы подать заявление об ограблении. Я согласился, хотя прекрасно понимал, что наша доблестная милиция давно уже нас не бережёт, и толку от этого никакого не будет. Мы прошли по нескольким кабинетам. Нас выслушали. Борис даже пообещал, что в случае поимки преступников хорошо отблагодарит. На этом дело и закончилось. Правда, вскоре Борис предположил, кто мог совершить ограбление. Одно время он жил с женщиной, торговавшей на рынке пирожками. У неё было двое детей, больших доходов не было, поэтому Борис её устраивал. Но вскоре она получила квартиру по наследству и ушла от моего друга. У неё появился новый сожитель лет на 10 её моложе. Он имел тёмное прошлое, любил выпить и баловался наркотиками. Ему-то и могла рассказать эта женщина о Борисе.
Друг снова пришёл в милицию со своими подозрениями. Однако и на этот раз дело не сдвинулось с мёртвой точки. Борис предположил, что там просто «сдоили» подозреваемого и отпустили на все четыре стороны. У Бориса же началась длительная депрессия, и мне пришлось быть его лечащим врачом. Он боялся выходить из дому в тёмное время суток и дома тоже боялся находиться. «А вдруг они придут и убьют меня? – хныкал он, как ребёнок. – Я даже не смогу им дать никакого отпора». Борис то спал у меня, то я бегал к нему. Он часто звонил мне на домашний телефон и даже давал мне 500 долларов, чтобы в случае чего я его похоронил. Я накричал на него, назвал размазнёй и деньги взять отказался. Мне всё это надоело, и я стал подумывать о том, как бы устроить его личную жизнь. А Борис продолжать ныть:
– Они придут, а я один. Они будут меня пытать…
– Жизнь продолжается! Не надо отчаиваться! Для начала тебе надо устроить свою судьбу. Женись!
– Да, но на ком? Я уже жил, и, видишь, что получилось?
– Дай объявление в газету. Поищи работу. Чем-нибудь займись. Не сиди трутнем!
Борис дал объявление, но из этого ничего не вышло. Звонили ему чаще несерьёзные дамы, которые просили помочь им …устроиться на работу. Да, видимо, очень многих жизнь загнала в тупик. А некоторые и вовсе не захотели знакомиться. И тут я вспомнил об учительнице Любочке, от которой сбежал. Я рассказал Борису о ней, расписав невесту в ярких тонах и неоднократно поручился, что это порядочная женщина, а отец у неё – майор в отставке. Борис воспрянул духом и резво ринулся на покорение нежного женского сердца, упрекнув меня в том, что я раньше ему о ней не рассказал. На своей «шестёрке» окрылённый жених лихо подъехал к школе. Не знаю, каким было первое свидание, но после работы Борис подвёз даму домой. На следующий день она пришла к нему в гости с ответным визитом. Но, как рассказал мне вскоре Борис, Любочка заявила, что ни к чему серьёзному она не готова, так как у них слишком большая разница в возрасте (14 лет). Борис плюнул на всё и успокоился. Однако через пару дней дама приехала к нему в гости снова с просьбой помочь решить какие-то задачи по математике. Потом приехала ещё раз и осталась …ночевать. Вскоре «молодые» зажили полнокровной семейной жизнью. Борис оставил меня в покое, и я вздохнул с облегчением, а сам подумал: «Да, чужую я-то жизнь устроил, а свою который уже год не могу».