Беглец. ч. 2

Часть 2 – Один из нас.

«Мало суметь уйти — сумей, уйдя, не вернуться»
(Овидий)

   Как же хорошо спалось! Всё остальное казалось мелким, суетным, незначительным. Сквозь сон Гнат услышал звук, катившейся по полу, капельницы.
   Вскоре увидел над собой склонившееся лицо Натальи. «Как же она мне надоела!» - подумал в сердцах. - «Что же у нас тётки такие приставучие? Вот мрак!» - Только что ему снилось, что он ещё юн, и они на Ай-Петри как раз познакомились с Линдой. А ещё какие-то голоса, вроде знакомые, но вспомнить не смог. Как жаль, что Петрович сегодня выходной!
   А Наталья, тем временем, уже устанавливала в капельницу препарат, холодно глядя на него немигающими глазами. После подслушанного звонка из Канн от Линды, в ней проснулось оскорблённое достоинство: «На неё – красавицу с пышными формами, какой-то мозгляк не желает обращать никакого внимания!»  Взгляд её стал такой, что Гнат начал побаиваться.
   - А правую-то, зачем привязывать? – хмуро спросил он, когда медсестра придавила его своей пышной формой, пристёгивая ремешком правую руку. Нехорошее предчувствие кольнуло мозг.
   - Да, чтобы ты, голубчик, не ёрзал и не говорил потом, будто я тебе вену пропорола, - злорадно прошипела она. Левая рука уже была пристёгнута. Наталья ввела иглу в вену и пустила капельницу, сверяя по часам количество капель. Его "друзья по болезни" в это время смотрели футбол в холле. Гнат прикрыл глаза, зная, что эта процедура надолго.
   Вдруг его обдало нестерпимым жаром, а во рту сразу стало сухо. Хлопнула палатная дверь. Глянув на капельницу, он увидел, что раствор лился в него почти непрерывной струёй, а рядом – никого! Хотел выдернуть иглу, но оказался крепко привязан. Попытался крикнуть, но сознание покинуло Игнатия.

   ***
   - Сейчас он войдёт во вторые врата, будучи в коме, - сообщил врач экспедиции, Эри. - Его почти убили. Там его не вытащить!
   Командир корабля, Эрг, уже давал распоряжение службе спасения. - На каком объекте промежуточная остановка? - уточнил у навигатора.
   Эль ответила, не отрываясь от приборов.
   - Медсестру, туда же? - спросил судовой врач.
   Эрг только нахмурился и пробормотал что-то по-медиански.
   - Держим на контроле. Надо, чтобы он задержался на промежуточной стадии. Оттуда будем вытаскивать…

   ***
   «Уж коли зло пресечь, забрать все книги бы да сжечь!» - крутилось в мутной голове Игнатия. Неясный спор двоих происходил там же: Первый голос утверждал, что максимальный диапазон литературных знаний индивид набирает до двадцати лет, и то, если рано семьёй не обзавёлся, когда надо переключаться на взращивание детей.
   Потом же люди разбредаются по интересам и набираются знаний, эмоций, вдохновения в своей направленности, выбирая что-то своё. Но общий объём лит-просвета к этому времени должен быть, не то, и выбирать не придётся.
   (Что-то очень знакомое показалось Гнату в этом разговоре).
   Второй голос, как-то вяло, словно ленясь тратить себя на пустопорожнюю болтовню, возразил:
   - Я ведь не о знаниях, я о носителях информации. В данном случае – о книгах печатных. Позволь тебе заметить, что пресловутая цитата Фамусова вертится сейчас у этого новобранца в голове.
   - Хорошо, что догадался пополнить библиотечный фонд городка. Да… за последние двадцать лет прогресс шагнул неожиданно скоренько. Думаю, это стараниями наших, - продолжил первый голос.
   - Там, как и здесь, нет ни наших, ни ваших. Всё едино! Правда, внеземные иногда вторгаются… А мужик-то наш оказался мыслящий.
   - Так, что же? Решили использовать шоковую терапию через прогресс? - допытывался первый голос.
   - Решили, что это поможет скорее отделить зёрна от плевел. Ведь, по сути, человечество стоит перед колоссальным информационным банком. Как из всякого банка взять-то можно… но и возвращать придётся. Интеллектуальная переработка информации – это не каждому по силам: одни запсихуют от навалившегося, другие будут хапать совсем не то, что нужно для развития, среди третьих ещё долго будет происходить броуновское движение. Но, всё же, это более скорый путь.
   - То, что наш подопечный – мыслящий, я понял ещё тогда, при посещении им приморского курорта. Ведь предупреждал же он о загрязнении моря и недопустимости многоэтажного строительства там – в молодых кавказских горах, где будет ещё трясти и трясти, - резюмировал первый голос.
   - Готов будешь выступить в его защиту?
   - Да, Командор. Этот господин мне симпатичен. Хотя, писака он, так себе. Уж слишком сумрачно видит жизнь. Хотя, впрочем, как любой, явившийся из более совершенного мира.
   - А я вот заметил тогда усмешку, при его взгляде на мою кровать возле письменного стола в кабинете! - нахмурив лоб, ответил тот, кого называли Командором.
   - Согласитесь, что это не лучшее соседство – кровать и письменный стол… а его усмешка была по поводу розового верблюжьего одеяла, накрывавшего её. А ещё, замечу я, в нём не было ненависти к Вам, хотя в эпоху Вашего правления были отправлены «без права переписки» все мужчины из его прямых и родственных предков.
   - Это и подозрительно!.. И не меня надо ненавидеть, а тех, кто доносил на них. Раскол среди людей существует с начала цивилизации. Была заложена программа, вовсе не рассчитанная на существование в развитии. Всего лишь живой и самовоспроизводящийся инструмент для разного вида работ. И не забывайте, что образ короля делает его окружение. Как видно, деспот зачем-то нужен? Мы оба понимаем, зачем, - процедил сквозь усы Командор.
   - Значит, всё-таки, прорвавшись на путь развития, человек способен!? Впрочем, мы рассуждаем со своих высот, а каково там?.. Пора бы очнуться нашему вновь прибывшему, -  собеседники стали вглядываться в лицо Игнатия.
   
   Он всё слышал, но открывать глаза не хотелось. Пустое философствование, политика!.. С него достаточно. Он – обычный человек, не дурак и совестлив. Пытался многое сделать, полюбив эту планету. С заботой и нежностью относился к своим родным и слыл неисправимым романтиком.
   Игнатий лежал, размышляя, в каком отделении он оказался? Судя по голосам, в палате их трое: один – с манией величия, другой – эрудит, с чувством собственного достоинства и, видимо, много повидавший; и он, Гнат, – со вторым инфарктом. Наверно, с инфарктом. А может, хуже?.. И он открыл глаза.
   - Вот и прекрасно! – сказал тот, кому принадлежал первый голос. Он был похож на барина из XIX века, - Имею честь представиться: Пьер. Как Вы себя чувствуете?
   - Оживаю!.. - прошелестел Гнат сухими губами, заметив краем глаза, что бровь второго собеседника вскинулась дугой. - Пить очень хочется.
   - Оно всегда так. Отведайте-ка! – протянул ему стакан с розоватой жидкостью Пьер. - Напиток вернёт Вам силы, - и он помог сесть.

   - Это отель «Эпоха» приютил Вас! - произнёс второй собеседник, называемый Командором. - Именно так и можете ко мне обращаться. Вы же слышали наш разговор… а сейчас хотели спросить о том, где мы и кто мы.
   Игнатий огляделся и с удивлением заметил, что он не в больничной палате, а в просторной комнате с кремовыми стенами, отделанными по низу дубом. На окнах висели белые шторы «Маркиза», а сидел он на продавленном кожаном диване старинного образца. Чуть поодаль, справа, между окон стоял большой письменный стол под зелёным сукном, на котором светилась настольная лампа со стеклянным абажуром.
   Неприятный холодок пробежал по жилам. Игнатий узнал этот кабинет и этот стол, за которым посажена была тогда восковая фигура вождя.
   Во время пребывания на курорте, на одной из экскурсий, он с удивлением услышал, что в скором времени здесь планируют сделать отель. И тогда же подумал, что не хотел бы оказаться в качестве его постояльца.

   - Какого чёрта? – с растяжкой проговорил Гнат.
   - Вам, любезный, самое время о Боге подумать, а Вы тут…
   - Здесь надо поосторожней со словами, - заметил Пьер. - Тем более, и без слов мысли Ваши слышны окружающим.
   Где-то хлопнула дверь, запахло кухней, вернее, больничной едой, имеющей специфический оттенок запаха котлов и тряпок.
   - Наша новая кухарка, - вздохнув, сказал Командор. - Они тут меняются часто, имея одинаковые права со всеми. Эта поступила с Вами, почти одновременно, - Прошу в кают-компанию! Неплохое вино припасено там у меня.

   Мужчины двинулись за Командором. Гнат, поддерживаемый Пьером, сразу вспомнил зал, качественно отделанный дубом разных пород и, действительно, напоминающий корабельную кают-компанию. В камине горели дрова. Рядом, возле него, были рассыпаны дровяные опилки. «Значит, починили» - подумал Гнат.
   Стол был сервирован, но, как-то неуклюже, не по правилам. Одна из тарелок оказалась с отбитым краем. Все трое это подметили и поморщились. Обратили внимание на то, что скатерть на столе перевёрнута наизнанку. Видимо, чтобы скрыть несколько пятен, но они всё равно проступали.
   - Кухарок тоже надо учить своей работе, - заметил Пьер.
   - Воспитание начинается в раннем детстве, - добавил Гнат. Он вспомнил свою семью: жену, сына, их прекрасные посиделки за столом по выходным… и слёзы навернулись на глаза.
   Тем временем вошла женщина с кастрюлей в руках, из-под крышки которой, торчал половник. Поставила её на край стола и взяла пухлой красной рукой одну из тарелок. Гнат её сразу узнал и похолодел. Пьер и Командор это заметили, переглянувшись.
   - Там, в буфетной, есть супница, - с расстановкой выдавил из себя хозяин. - Обычно мы сами разливаем первое по тарелкам.
   - Это не суп, это тушёные кабачки, - возразила Наталья. И она стала раскладывать зелёное месиво. Тарелок на столе было четыре, и в последнюю она положила кабачки себе. Порция оказалась «через край», и Наталья ловко смахнула переваливающуюся еду пальцем, тут же облизав его со словами: «Не люблю, когда пищу выбрасывают! Это грех!»
   Потом она принялась усердно молиться, бормоча что-то и крестясь, бросая на мужчин недружелюбные взгляды, ясно говорящие: «Что же вы, не благодарите Бога, давшего нам хлеб наш насущный?»
   Гнат с Пьером спокойно наблюдали за этим спектаклем. Командор, став чернее тучи – тоже. Пьер попробовал варево и отодвинул тарелку. Еда оказалась скользкой, слишком солёной, совсем не пригодной для потребления. Наталья, между тем, наворачивала за обе щёки, заедая обильно хлебом. Опустошив тарелку, она перекрестилась, сделала губы попкой и отёрла их бумажной салфеткой.
   - Что-то, не по вкусу пришлась еда моя? - спросила она извиняющимся елейным голосом, одарив присутствующих холодным серым взглядом, так не вязавшимся с её словами.
   - О чае можете не беспокоиться. Обычно его готовит мой секретарь, - выдавил из себя Командор. И мужчины подсели к камину. Хозяин закурил трубочку.
   Когда Наталья убрала со стола, зачем-то оставив на нём грязную скатерть, и убралась сама, не дождавшись ни единого слова, либо взгляда со стороны собравшихся, явился пожилой подтянутый мужчина с военной выправкой и в кителе без погон. Он открыл окно, неслышно и очень скоро заменил скатерть, красиво накрыл чайный стол, принеся фрукты, старинную вазу с сухариками и большое блюдо с холодной телятиной и сыром нескольких сортов. Откупорил бутылку красного вина.
   - Узнаю тебя, старый, милый и незаменимый лакей! - высказался Пьер со вздохом, когда человек ушёл.
   - Он не лакей! - резко возразил Командор и, взяв трубку прямого провода, попросил: "Александр Николаевич, замените кухарку на садовника что ли?.." - И все услышали ответ: «Не беспокойтесь, я найду, кем её заменить». - Вопросы будут по поводу моего отношения к попам? - прищурившись, спросил Командор. - Это они взрастили этих богомолок! Такая сожрёт и глазом не моргнёт.
   - Позвольте заметить, - вставил Гнат, - священникам достаётся то, что подросло и сформировалось. Это в лучшем случае. В худшем – к ним обращаются тогда, когда уже понатворили такого, что страшно стало: «А, вдруг, и впрямь, отвечать придётся»? И тут на бедную голову батюшки выливается ушат грязи…
   - Продолжайте! - внимательно изучая Гната взглядом, сказал Командор.
   - Мой пра-прадед, поп, Андрей Туберозов, по преданию, был весьма образованным человеком XIX века. Когда взбунтовавшиеся крестьяне собрались жечь помещичью усадьбу, он вышел к толпе своих прихожан, увещевая этого не делать. В большой деревне не было школы, больницы… Он предложил себя для ведения переговоров с помещиком, с целью улучшения положения крестьян. Прихожане, вроде бы любили его, и он им верил… Разъярённая толпа насмерть затоптала батюшку Андрея. - Гнат смахнул слезу.
   - Я был свидетелем таких волнений, - вздохнул Пьер. - Вы рассказывали об этом сыну?
   - И сыну, и жене. У нас была дружная семья. При Володе мы много рассуждали о нашем мире. Пока память о жизни на Земле, о становлении человека, жива, связь поколений не утрачивается. Он должен понимать отношение его близких к миру. Ему выбирать свой путь, и знания не будут лишними. О страшном, конечно, лучше говорить дозированно. Молодая психика может не вынести всех поворотов нашей истории.
   - Тогда, защитников у Вас будет достаточно, - задумчиво произнёс Командор. - Хотя, поп Туберозов был не Вашим пра-прадедом. Впрочем, на всякого мудреца довольно простоты.
   В ушах Игнатия звенело. Видимо, глоток вина так подействовал. Он силился о чём-то вспомнить, и последние слова хозяина положения подводили его к этому. Краем глаза заметил, что его собеседники внимательно наблюдают за ним.
   - А, что Вас, любезный, подвигло к писательской деятельности? – перевёл тему Пьер, - Вы же не граф Толстой. Ну, что Вы можете рассказать о своём современнике? Ну, мусорные свалки… произвол чиновников, трудности бытия. Вы думаете во времена Льва Николаевича не было царского произвола? Или не было эксплуатации детского труда и бесправия трудового человека? - грустно вопрошал Пьер. - Ну, занимались бы дальше своей геофизикой, глядишь, не настроили бы в Сочи высоченных гостиниц.
   - Родина – это территория, данная человеку во временное пользование. Её надо бережно хранить для передачи потомкам. А нам скоро передавать будет нечего. Потому, что, ради наживы, единицам позволено уничтожать то, что принадлежит всем. Или вам с этих высот не видно? - хмуро спросил Гнат.
   И ещё: я вижу, что в человеке зарождается совершенно новое чувство свободы – свободы для высоких устремлений и изменения себя. Эта потребность не сравнима с тем, что прежде почиталось за счастье. Она гораздо выше, и человек – куда больше, чем это считалось!
   А в голове его вертелось: «Почему Командор так сказал о нём?» И ещё… что-то назойливо просилось наружу из глубины памяти, но никак не всплывало.
   - Ну, что, знаток японской конституции (это я про Родину), Вы пойдёте с нами смотреть кино? - спросил Командор.
   - Если тут сохранился сад, я бы остался там.

   - Знаю. Можете помогать садовнику. Старик будет только рад. Его сараюшки вам хватит на двоих. Прощайте. С наших высот видно гораздо больше, чем Вы думаете.
   Когда Игнатий выходил из здания, имевшего всё тот же цвет – окиси хрома, со двора выезжала телега, в которую была впряжена старая кобыла. На телеге сидело несколько человек, в том числе, Наталья.
   Колоритный дед, с хитрыми молодыми глазами и седой шевелюрой, встретил Игнатия. Он был похож на Фавна, только, что без копыт. Когда налетал ветерок, так и казалось, что рожки вот-вот появятся среди седых его кудрей. Говорил он на латыни, переходя иногда на италийские языки, но Игнатий, каким-то образом, понимал.
   В саду благоухали розы, которым, в месте проживания Гната, вечно не хватало лета. А ещё были его любимые хвойники разных пород. И он с головой ушёл в работу, о которой мечтал всю жизнь: когда учился, когда читал лекции, когда писал. Руки умело справлялись с любимым делом. Со всеми растениями он ласково разговаривал и радость распирала его.
   Однажды почудилось, что за деревьями промелькнула собака, очень похожая на Нубиса.
   - Здесь нет собак, - сказал Фавн (который так и не представился Гнату, хотя сам довольно часто расспрашивал о жизни там) и хитро посмотрел в глаза.
   - И выхода отсюда тоже нет, если за тобой не явятся.
   - Командор здесь давно?
   - Не тот вопрос. Он – Агасфер этого периода. И быть ему тут до следующего пришествия. И принимать всех, кого пришлют, и терпеть всех, и созерцать последствия дел своих. Иногда, по ночам, видения постояльцев отеля «Эпоха», что там, на земле, с их пьянками, распутством, песнями и шашлыками предстают во всей своей мерзкой наготе, не давая заснуть.
   После этого он особенно мрачен, но сделать ничего не может, и покинуть это место не может. Лишь взгляд его уносится на гору Ахун, которая, кстати, подрастает.
   - Я знаю эту историю, - сказал Гнат. – Что будет, когда она снова достигнет 666 метров?
   На это Фавн странно улыбнулся и сунул Гнату в руки корзину с саженцами.
   - Когда гора снова поднимется на три метра, достигнув своей роковой отметки, там случится страшное землетрясение. Ты же геофизик, побережье это знаешь… Выстоят только постройки времён Командора. Как тогда, в войну, они снова станут госпиталями.
   - Мне надо туда вернуться!
   - Хм! Много ты видел в своей жизни возвращенцев? - горько усмехнулся Фавн.
   - Не много, но видел однажды.
   - Ты даже сам себя не знаешь, умник! А потом, на тебя есть запрос из другого ведомства. А, как тебе Пьер? Он ведь из-за тебя здесь, - перевёл разговор Фавн.
   - Я этого не стою. Его образ собирательный. Лев Николаевич, вероятно, вложил в него своё видение себя.
   - Да!.. Вы существуете в трёх ипостасях – ты знаешь. А ещё проживаете жизнь в трёх обличиях: видение себя и подстраивание под это представление; видение окружающими со стороны и ещё – истинное «Я», которое открывается уже здесь. И тут не поможет ни подгон себя под идеалы мировоззрения, ни хула, ни восхваление окружающих, ни земные подвиги. Здесь ты гол и душой, и мыслями.
   «Тот, в качестве кого себя я знаю, отнюдь не тот, кто истинный я сам…» - кажется, Карл Ясперс? - ликовал хитрый дед, - вспоминай об этом почаще, может и кое-что другое вспомнишь о себе.
   - Уж коли Ясперса цитируем, то и об осевом времени вспомнить не грех, - ответил Игнатий, - всё, что сделано, познано и достигнуто там, было не напрасно. Это имеет продолжение в формировании личности, взрослении души, открывая путь к духовному развитию.
   - Более четырёх тысяч лет прошло, а всё никак!
   - Материальный мир, увы, требует обслуживания, и это затягивает. Многих – навсегда.

   Фавн, прищурившись, изучал Гната. Улыбка засела в уголках его губ. Вдруг зазвучала тихая музыка. Несколько прекрасных фей, в замысловатых одеждах, выплыли на поляну. У одной в руках был музыкальный инструмент удивительного звучания, похожий на лютню.
   Гнат оглянулся и увидел Фавна, сидящего в деревянном кресле с кубком в руке. Его ноги были теперь покрыты густой шерстью и увенчаны копытцами. Возле них подобострастно вертелись какие-то неведанные существа.
   Низко над газоном плыла по воздуху в сторону Гната красивая улитка с рожками и великолепным перламутровым панцирем. Не успел он глазом моргнуть, как оказался сидящим на ней. Голова кружилась, прекрасные девы семенили впереди и смеялись. Улитка с Гнатом догоняла их, и тоже смеялась звенящим голоском.
   Над головой шумели сосны, и лучи закатного солнца дробились в их ветвях. Только Гнат подумал, что хорошо бы полетать над этим великолепием, как сильная рука Фавна подхватила его. И вот они уже парят над вершинами сосен, в пряном запахе нагретой хвои, над зелёным морем деревьев, теряющемся в тумане.
   Гнат с восхищением взирал на всё и, несомненно, снова увидел Нубиса. На этот раз, он даже не позволил себе подумать о нём, запрятав догадку поглубже. А Фавн хохотал и кружил его.
   Прикрыв глаза, Гнат снова услышал музыку. Он оказался на широком ложе, а две неземные красавицы растирали его благовониями, щекоча порой своими длинными кудрями. Во всём теле ощущалась необыкновенная лёгкость и сила, которых он давно уже не испытывал на земле.
   Вспомнились строки из последнего письма товарища: «Вот видишь, жизнь всё же состоит не только из негативных эмоций и мрачных мыслей. И это хорошо весьма...» И, действительно, было хорошо! Кажется, это тоже была жизнь, только совсем иная. Гнат не переставал удивляться шикарному и менявшемуся интерьеру, внешне непримечательного, сарайчика садовника.
   Здесь, как и на земле, были свои тайны. И важнейшей – теперь был Нубис. Гнат осторожно покинул ложе с прекрасными спящими девами, подумав, что это было восхитительно, и жаль, что нет пути назад. Сквозь распахнутое окно через вуаль проникал лунный свет. Он подтянулся и тихо выбрался в сад, светящийся множеством ночных огоньков.
   Пройдя совсем немного, увидел Нубиса и протянул к нему руку, но она прошла сквозь изображение. Пёс мотнул головой, развернулся и потрусил прочь, показывая следовать за ним. Вскоре они покинули сад с его ухоженной территорией. Начался непроходимый лес.
   Если бы не призрак барбоса, снова и снова проходящего препятствия, указывая Гнату путь, ему бы ни за что не выбраться из чащобы! Наконец, он оказался на краю ущелья. Сзади были непролазные заросли, перед ним – пропасть.

   ***
   И тут, с противоположного края ущелья, к нему начал телескопически выдвигаться луч света. Призрак Нубиса ступил не него и пошёл. Гнат, пощупав ногой световой поток, не двинулся с места. Пёс вернулся. В лапе он что-то держал и протягивал Гнату.
   Это оказался черный, маслянистый на ощупь, кубик. Взяв его в руку, Гнат пошёл по лучу. И не было ни страха, ни сомнения. Казалось, что он наблюдает за собой со стороны и сделает всё, чтобы его ведомый не оступился и дошёл. Нубис снова двигался впереди.
   То, что ждало его на том краю ущелья, оказалось еще невероятней. К нему навстречу бежали двое, радостно размахивая руками. Это были совершенно незнакомые люди, вернее, совсем не люди… Но почему-то знавшие его и называвшие Эштом.
   Говорили они на незнакомом языке, но Гнат, опять-таки, всё понимал. Он выслушал свою фантастичную историю и, почему-то, поверил ей. От него ждали решения по возвращению на базовую станцию. Призрак Нубиса неподвижно висел в воздухе.
   - Объясните, как получилось, что я помню себя пятилетним на Земле?
   - Тот парень – Гнат, разбился тогда насмерть, прыгнув в море со скалы. Мы возродили его через тебя.
   - Наверно, это было моё решение?
   - У нас по-другому не бывает.
   - Я стал одним из них… и хочу домой!
   - Но ты же… в коме. И жизнь там так коротка и трудна!
   - Пока дышу, надеюсь.
   - Ну, тогда дыши! Слышишь? Дыши глубже! Нубис, помогай!

   ***
   В своей конуре пёс взвизгнул во сне от радости, когда Игнатий открыл глаза.
   - Гнатушка!.. – вбежал в палату Петрович, едва заслышав зуммер.


Боровск,2020
Иллюстрация: М.Врубель - "Пан"