Талмудизм невыросших волос

               
     - Молился ли ты на ночь, Курцо Малапарте ? - со всей дури проорал сам, мать вашу, Грибов, вдарив хвостом свежемороженой рыбы хек по горбу партнера по сцене, толстого и глупого картофельного папы Керви, прикинувшего в пятничную репетицию Гладилина маловыразительное лицо Любови Орловой к вульгарным помыслам Паука Троицкого, разумеется, как всякий русскороковый деятель нашей парадигмы не преминувшего подумать  " Какая бородавка ", как всегда мыслят русские рокеры при подкидывании к их вытянутым от умаления носам любой херни, включая физиономию Орловой.
     - Господи, и он туда же, - промямлил мистер Мямля, чорный, как сволочь, гад, ставя скайрайдер на автопилот. Поднялся, почесывая зудящий парховизмом трицепс, сплюнул на головы сразу угодивших на кукан трех жидовок сразу и отправился еть ежели не мозг, то анус уманившей его в каюту капитана Шарлиз Терон, очень как - то скоро позабывшей заветы мясника Билла и родные законы апартеида, чья отмена привела к краху государственности, экономики, культуры и всего вообще в самой Южной Африке, на чорной Лимпопо, где до сих пор пребывает носастая красотка Машка Шарапова, сучка тупорылая, вытягиваемая мною последний месяц, но тупящая по полной уже не актуальным крокетом с крысой. Овца ! Восстань, гнида, какие ниггеры с кольцами ? Какой футфетиш ?! Даешь Беломор - канал, курвоза !
    - Да, - ответила Годохма, тоже, как Машка, судорожно выруливая из тупика тупиковости. Подмигнула плешивому супругу Мэтту хренову Тархуну, тоже сволочи, если честно. Лысый. Трахает мою Бэйли прямо в зад. Шалишь. И не балуй, конечно.
    - Вот почему я и пишу очередную никчемушную сказочку Бонни, - сказал я вслух важно и пристойно, - она мужу верна по стародавнему древлегрецкому  " Номоканону ". А титулы, - вскричал я патетицки, намекая той же Машке на наши пятилетней давности игры с Радзинским, она там еще усаживалась попочкой посреди шахматных фигур и кривила мордочку, смешно морща длинный любознательный нос, - при Курцио Малапарте мало уважались.
    - А как же Д*Анунцио ? - подумает какая кошелка Витухновская, но я сурово ткну эту кошатницу в пятую графу параграфа семьдесят восемь и шепну в ее заросшее диким волосом ухо : " Глохни ". Сука. Как же бесят все эти русскоязычные мудаки. Сказано вам : Тинто Брасс. И хер чего придумали, как жевали жевки, так и жуют.
    Плагиат, короче. А Машкину фотку, так и быть, возьму в знак уважения к самокритичности, но еще раз напомню : х...й на крысу, ваш крокет из истории с Бэйли и Керви - дело прошлое. Не трогай ниггера, не катай к шершавым, чти мои сказки, выйдя на пензию, что правильно, любовь моя, говорил ( давно ) тыщи раз : насрать на спорт, выходи замуж за Гилкса, рожай детей, барыжь конфетками и живи долго и счастливо. А когда я умру - хвались перед всеми, что был такой парень, осенивший своими талантами слагать ничего не стоящие слова в целые фразы тебя лично, как красивую и сильную женщину.
    — В чем дело? — спросил он хриплым басом.

Алиса рассерженно повернулась.

— Где привратник? — гневно начала она. — Почему никто не подходит к двери?

— К какой двери? — спросил Лягушонок.

Он говорил так спокойно и неторопливо, что Алиса чуть не затопала на него ногой.

— К этой, конечно!

Лягушонок уставился на дверь большими грустными тусклыми глазами, потом подошел поближе и потер ее пальцем, словно проверял, не сходит ли краска, и снова уставился на Алису.

— Как это: «никто не подходит к двери»? — переспросил он. — Ты же к ней подошла!

Он так хрипел, что Алиса с трудом разбирала слова.

— Не понимаю, что вы говорите, — сказала она.

— Чего ж тут не понять? — ответил Лягушонок. — Небось, я по-английски говорю. Или, может, ты оглохла? Как по-твоему, где ты стоишь?

— Ах, оставьте, — отмахнулась Алиса. — Я в нее колочу, а все без толку!

— Зря колотишь, — пробормотал Лягушонок. — Так ведь она и осерчать может!

С этими словами он подошел к двери и изо всех сил пнул ее своим огромным сапогом.

— Не тронь ее — проговорил он, задыхаясь. — И она тебя не тронет! И он, вернулся, прихрамывая, на свое место.

В эту минуту дверь широко распахнулась, и пронзительный голос запел:
Королева Алиса на праздник зовет :
— Собирайся скорей, Зазеркальный народ!
На высоком престоле в блестящем венце
Королева Алиса вас ждет во дворце!

И сотни голосов подхватили припев:
Так наполним бокалы и выпьем скорей!
Разбросаем по скатерти мух и ежей
В кофе кошку кладите, а в чай — комара,
Трижды тридцать Алисе ура!

Голоса нестройно прокричали «Ура!», и Алиса подумала:

— Трижды тридцать — девяносто! Интересно, кто-нибудь там считает или нет?

Потом снова наступило молчание, и тот же пронзительный голос запел второй куплет:
И сказала Алиса: — Зазеркальный народ!
Счастлив тот, кто с тремя Королевами пьет.
Это редкое счастье, великая честь -
За обеденный стол с Королевами сесть!

И хор снова подхватил:
Так нальем же в бокалы чернила и клей,
И осушим их залпом за наших гостей.
Вина с пеплом мешай, веселись до утра!
Девяностожды девять ура!

— Девяностожды девять! — повторила в отчаянии Алиса. — Этого мне никогда не сосчитать! Войду-ка я лучше в дом!