Теория относительного безумия

Когда наша милая голубоглазая белокурая бестолочь — то есть, немного я — зашла в уютную квартиру медиума и уселась в гостиной на красном бархатном диванчике, сжав коленки, выжидая кофе с молоком и тремя ложками сахара, бестолочь рассчитывала на верный совет в поисках чего угодно. Окажись смысл моей жизни в кровавом пятнышке на матрасе, обернутом в пищевую пленку, в палатке Кеннеди или, скажем, в пустой упаковке от майонеза Хелманис на донышке мусорной корзины, я бы все равно вспыхнула надеждой. В конечно итоге, я смирилась с полным отсутствием смыслов и запретом на проявление любых чувств — окружающая среда приходилась единственным общедоступным отражением реальности. Себя я ощущала примерно, как антикварная мебель в джунгли, и немного переживала, не вписываясь в общий интерьер. Но то были переживания фурнитуры — лишенные значимости, ибо себя я, на подсознательном уровне, боготворила и ненавидела одновременно. Начнись в джунгли пожар, я бы так и замерла околевшими ножками в землю. Мне стало бы жаль лес, жаль животных, жаль почву, но только не себя. Я придумывала безумные романтические теории о квантовом притяжении. Сознание — физический элемент, значит заряд импульса не важен, важно лишь временное измерение. Лакированные ножки покрылись дикими лианами, а индеец по имени Кеннеди нашел применение моей поверхности для складирования жестяных банок от пива. Другой индеец по имени Кеннеди подбежал, ткнул своего брата копьём и попытался отпилить золотую ручку. Два трупа, одна тумбочка в луже крови и джунгли. Индейцы наспех сошли с ума от мифов и сделали меня своим тотемом. Я придумывала безумные романтические теории о том, что хомо сапиенс эквивалентен продукту собственной жизнедеятельности.
Медиум была магистром по психологии, и хотя методы ее терапии выражались преимущественно в показном шоу, свою рабочую функцию дамочка выполняла лучше фанатиков Роршаха.
Пифия поставила розовую фарфоровую кружку с растворимым кофе передо мной на стол, села рядом и перетасовала колоду обычных игральных карт. Выкладывала три на три. Я бывала в гостях у медиума ранее один раз — отец плотник привез меня сюда на осмотр прямиком из приюта для душевнобольных. Врачи сражались за право диагностировать мне шизофрению, пока я читала электронную книгу. Знаю, вышла очень тупая инсценировка. Кометы упали с неба, а думать о смерти звезд я отказалась — в нижнем выдвижном ярусе тумбы давненько пылилась моя отпиленная белокурая голова с обожженным языком. Галлюцинаций у меня никогда не было — ни слуховых, ни зрительных. В среднем ярусе хранилась парочка бутылок самогона и шмат вяленого мяса. Я не могла вспомнить другое, самое главное — как фурнитура оказалась в племени у индейцев? Тогда оно было важнее всего на белом свете.
— Карты советуют тебе включить мозги.
Комбинация повторилась целых три раза, словно случился мировой заговор!
— Ладно,— ответила я, — вы говорили, что у меня есть дар ясновидения. Может начать гадать на таро?
— Нет, попробуй руны. Знаешь руны? Поищи информацию в интернете, это ближе к твоей будущей карьере.
— Понятно.
— Тебя ожидает настоящая любовь. Не здесь.
— Отлично, звучит достаточно безнадежно.
— Вы будете работать вместе.
— На рунах гадать?
Всех индейцев звали одинаково — Кеннеди. Обычно они умирали от кровоизлияния из головы или нижней части туловища. Бились об косяк и сажали друг друга на кол. Племя «ФУ» обнаружило мистическую закономерность, вызванную тотемом, какую именно, неясно, но меня сбросили с горы на камни в реку. Голова вывалилась наружу и направилась с течением в русскую деревню. Про тумбочку пришлось временно забыть. В деревни мою голову быстренько опознали мужики и нацепили вместо тыквы на соломенное чучело.
Я вышла из квартиры медиума, вытащила дохлую синицу из кармана, а что было у меня внутри — не суть. Парочка ребятишек запустила в небо воздушного змея, и я улыбалась, улыбалась любому знаку.
Спустя год я думать забыла о рунах, пока не всплыла на радарах. В тот период жизни я пребывала в Лондоне, что искала — снова неизвестно, но кое что определенно нашла.
У меня возникла безумная гипотеза о том, что раньше хомо сапиенс был двуполым существом. Опасения сразу же подтвердились — историю эволюции запечатлела египетская наскальная живопись. Египетский алфавит, в свою очередь, напоминал анатомический атлас, у меня же наступил климакс в двадцать четыре года. Случилось оно случайно, я страдала от тяжёлой формы наследственной парасомнии.
В Лондоне у меня не был варан по имени Гэтсби. В темноте, да не в обиде. Гэтсби ненавидел поводки, но его приходилось иногда выгуливать. Походка у варана важная, а ещё гнусная привычка: куда не глянет, высунет язык. Любила я его безумно, хотя голова моя, если вы помните, отпугивала ворон в огороде у Ильича. Кто этот Ильич, и что за человек, сначала не сообразила. Винтовка наперевес, на глазу пиратская повязка, а в руках, что самое интересное — сковородка. Выглядывал с этой сковородкой из деревянной оконной рамы, бормотал стихотворение Бродского и махал в разные стороны.