Николаша

        Смех у Николаши был особенный: легкий, серебристый как сувенирные Валдайские колокольчики. Есть персонажи, которые выражают свою радость таким мерзким  плотским смехом, что рука невольно тянется к чему-то тяжелому. А у людей нечуждых искусству в памяти возникает скульптура Ивана Шадра «Булыжник – оружие пролетариата».
        У Николаши же наоборот: стоит ему засмеяться – не удержатся и окружающие. И если окружающим, в большинстве случаев, это доставляло неописуемую радость, то Николаше-то как раз и нет. За свою способность он получал сполна. В детстве – от родителей, а когда повзрослел – и от друзей-приятелей. Не говоря уже о начальниках. Ведь смех хорош в компании или в цирке. А в местах серьезных – неуместен и даже вреден.
        И первый такой общественный казуз случился, когда Николаше было всего пять лет. Бабушка привела его в церковь, где Николаше очень даже понравилось: тетеньки красиво поют, свечи горят и люди какие-то особенно торжественные. Но когда все священники выстроились в ряд, Николаше вдруг стало смешно. И смешно стало потому, что в центре стоял самый маленький, но с такой большой шапкой, что она казалась больше самого ее обладателя. «Владыка, владыка» – зашептали вокруг. И надо ли говорить во что вскоре превратился этот шепот! Когда разгневанная бабушка выводила Николашу из церкви, тот искренне недоумевал: «За что? Ведь так весело: владыка с горшком на голове!».
        Но назвать Николашу веселым человеком было бы неправильно. Смеялся он крайне редко. Кинокомедии, клоуны и акробаты-прыгуны с подкидными досками вызывали у Николаши только легкую улыбку. По-настоящему смешно ему становилось только тогда, когда... как бы это лучше сказать?.. он видел абсолютное несоответствие содержания и формы. А если проще, то когда человек ничтожный по-сути, волею судьбы вознесенный на высокую ступень социальной лестницы, всем своим видом пытался доказать свое особое предназначение. Какой-нибудь громогласный руководитель вдруг представлялся Николаше совершенно голым. И тогда его пивной животик на мохнатеньких паучьих ножках вызывал у героя нашего рассказа неудержимый смех.
        Поэтому, даже те, кто поначалу стремились с ним подружиться – ох, и веселый ты парень! – вскоре начинали Николашу избегать. А некоторое и лупили. Почему? Догадаться не трудно...
        Тем не менее, не вписавшийся в жизненный поворот, Николаша закончил институт и даже завел семью. Размеренные будни, однообразная инженерная работа в планово-экономическом отделе – все это вполне устраивало Николашу. А главное – смеяться не было необходимости: на службе его окружали обычные, совершенно невыпендрежные сотрудники, даже больше сотрудницы, сфера интересов вполне умещалась в разноцветном прямоугольнике телевизора.
        Кстати, по поводу телевизора. Когда экран заполняла физиономия какого-нибудь важного государственного мужа, Николаша давал себе волю.
        «Коля, прекрати» – задыхаясь, просила жена.
        «Папа, я описаюсь» – подпрыгивала дочка.
        А по всем уголкам их небольшой квартирки разливались серебристые трели.
        И вот вопрос: интересовались ли  таким весельчаком компетентные органы?
        Было дело.
        Как-то, в разгар предвыборной кампании, Николаю позвонили и пригласили в штаб партии «Совесть народа».
        Николашу принял коренастый, строгий дядечка, из неподвижных глаз которого прямо в мозг оробевшему парню ввинтились гибкие щупальца.
        «Родина – сказал он, – призывает тебя, Николай, отдать ей священный долг. Враги консолидировались в ПП – Партии перемен. Их лидера ты, наверняка, знаешь. Завтра, во время дебатов, покажи на что ты способен. Да так, чтобы весь народ посмеялся от души над этим моральным уродом. Пропуск на телецентр тебе уже выписан».
        Зал, где проходили дебаты, был полон. Николаша сидел рядом со щупальцеглазым, который с присвистом нашептывал: «Когда этот будет выступать, ты уж не подведи».
        Этот – высокий, подвижный и худощавый мужчина средних лет оказался совсем не таким, как на экране телевизора. И когда он начал свое выступление, Николаше почему-то стало не смешно. Совсем не смешно. Он даже почувствовал симпатию к этому человеку. И ещё страх. Страх этот был вызван какой-то особой злобой исходившей от агрессивной аудитории, от щупальцеглазого, толкавшего Николашу кулаком в бок: «Давай, давай!..», и волны этой злобы, материализовавшись, клубились по огромному залу телецентра.
        Одним словом, выгнали Николая тогда. Подошел какой-то квадратный, взял за локоть и повел к выходу. А который со щупальцами, прошипел в след: «При-ду-рок!»
        Так и закончилось Николашино общественное служение.
        Но самое интересное – перестал он смеяться как раньше. То что когда-то даже улыбки не вызывало – теперь вдруг оказалось смешным. Правда смех стал какой-то козлиный.
        Может и к лучшему? Смотрит он теперь с женой всякие передачи и вроде как  рад жизни. Подхихикивает дребезжащим тенорком.
        Но муть, иногда, какая-то все же находит. Подойдет он тогда к зеркалу, посмотрит на себя, и прошепчет: «Николаша, ты Николаша, растопыренная твоя душа».
        Широко откроет Николай Николаевич свои большие, когда-то искрившиеся бенгальскими новогодними искорками глаза, и в их холодной пустоте увидит лениво шевелящиеся щупальца дремлющего пока еще страха.

        2020