Вечерняя тень песчинки

   ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ (вместо предисловия)
   Читатель! (если таковой найдётся). Тебя обманывают! Это – не рассказ. Возможно, эти строки, вообще, не имеют отношения к какому-либо литературному жанру. Здесь нет сюжета, нет динамики. Значит, читать его скучно. Это – сумма диалогов, то и дело переходящих в монологи. Персонажи, без выраженных индивидуальных особенностей, постоянно пьют самодельные чаи и беседуют, высказывая банальные, спорные и странные мысли.  Но для изложения этих мыслей рассказ и был написан. Это мысли из серии эссе «Впечатления об одном из миров». Автор, может быть, ошибочно, полагает, что здесь он изложил их менее нудно, чем в первоисточнике.
   Читатель, теперь ты предупреждён. Поэтому не обижайся на автора.


               
         ВЕЧЕРНЯЯ ТЕНЬ ПЕСЧИНКИ. Мысли безумцев на краю Земли в конце света

                Рассказ, конечно, фантастический
      

                Памяти Мечты о светлых заполярных городах Будущего

    Валуны, похожие на ледниковые, лежали вдоль берега океана. Ледник не приносил их сюда. Здесь была их родина. На одном валуне лежала песчинка, когда-то выброшенная океанской волной. Тонкий слой высохшего ила крепко держал её на гладкой поверхности камня, а миллионы других песчинок перекатывались на прибрежном мелководье под прозрачной холодной водой океана.


    ВАСИЛИЙ СЕРГЕЕВИЧ

   Состарившись, жил я размеренно и праведно, и Богу стало скучно со мной.
   - Неужели тебе не скучно в жизни такой? И тебе нравится мир вокруг тебя? – шепнул Он моей душе.
   В отличие от сознания, неразрывно связанного с телом, душа не состарилась. Оказалось, что ей тоже было скучно. И мир - не очень симпатичен.
   И я захотел в отпуск. В отпуск от привычных впечатлений, которые скользят, почти не задевая сознания и делают стремительно пролетающие дни почти неотличимыми друг от друга. В отпуск от старого скучного себя. Захотелось перестать быть скучным, а если не получится, то, может быть, даже – перестать быть вообще. Но это-то, конечно, в запальчивости.
   Как большинство людей, я выбрал, для начала, самый простой и понятный способ - переместиться в пространстве, втайне, надеясь переместиться и во времени. И отправился в путь…
   … И вышёл прямо к дому, в котором останавливался тридцать пять лет назад… Дом стоял на недальнем крае Земли, удобном для подведения итогов. Дом, конечно, постарел за прошедшие годы. Да и я, как-то, тоже. Но дом был ещё ничего… Зато вокруг него… Я отправлялся в прошлое, прибыл в настоящее, а оно оказалось… Посёлок умер. И остался не погребённым… Это было поле битвы после поражения…
   … Я вошёл в дом и закрыл за собой дверь.
 
   …Окно распахнулось. В тёмном небе горели яркие холодные звёзды, и сияла ледяная Луна. Космический холод, царящий в небесах, начал  медленно спускаться и наполнять комнату…
    От холода я проснулся. Окно было закрыто. На небе не было ни Луны, ни звёзд. Они уже растаяли в холодной синеве рассвета. Холодом тянуло от двери. Видимо, нынешней ночью резко похолодало. Старая дверь довольно прилично запирала давно необитаемый дом, но когда-то она была частью тамбура, и тогда в комнате было гораздо теплее. Придётся, всё-таки, вернуть прошлое – восстановить тамбур. Коробка второй двери была на месте, и её даже можно было отремонтировать, но … Гвозди, молоток, доски, пила и мало ли что ещё… Ничего этого у меня здесь нет. Всё есть у Варика. Придется идти к нему… А, ведь, предлагал же Варик жилище поприличнее. Как-то неудобно получается…
    …Варик жил в доме, не похожем на мой. Его дом был обитаем. И заметно перестроен. Все детали крыши и стен были так  пригнаны, что за них нигде не мог зацепиться ветер. Там были окна с двойным остеклением, и ни одно не было разбито. Тамбур тоже был. Комнат было три. В них всегда было тепло, пахло сушёными грибами и богатым букетом неведомых мне полезных трав…
    …Преодолевая противовес, я отворил вторую, тоже незапертую, дверь тамбура.
    Варик сидел за столом и пил что-то, наверное, очень полезное, из тяжёлой керамической кружки. Бросив взгляд на меня, он выдвинул из толпящейся на столе посуды вторую кружку и, пока я вдыхал воздух для приветствия, плеснул в неё душистого светлого отвара.
    - Здравствуй, Варлаам, - сказал я. – Только я не выпить, не закусить…
    - Понятно, - пресёк Варик, - сначала, конечно, гвозди. Будут Вам гвозди. А пока хлебните натощак, погрейтесь. По носу видно, что всю ночь тундрой дышать изволили, вспотели дрожавши. Но зато - в выбранном доме…
   За два дня пребывания в посёлке я уже привык к тому, что Варик отвечает на вопросы, не услышав их.
   Я сел и с удовольствием обхватил ледяными ладонями горячую кружку. И  тут же нескромно заглянул в кружку Варика.
    - А почему у тебя отвар тёмный, а у меня – светлый?
    - Понятно, что тёмный напиток забористее, -  улыбнулся Варик. – Да кто Вас знает, может, у Вас к сильным травам аллергия какая-нибудь. Поэтому, для начала, хлебните отварчик подобрее, а за ершистым, если потребуется, дело не станет.
    Прихлёбывая добрый отварчик, я изложил Варику суровую прозу осенней  ночи, и что я хотел бы сделать, чтобы жизнь, хотя бы внешне, не была такой суровой. Варик, тоже прихлёбывая из своей кружки, не сходя с места, доставал огромными ручищами с разных полок: мешок с гвоздями, молоток, клещи и другие нужные вещи, имена которых срывались у меня с языка по ходу повествования.
    Когда отвар был выпит, всё необходимое для работы было собрано в суровый мешок и громоздилось передо мной.
    - А второе дверное полотно можно поискать у Михалыча, должно стоять где-нибудь в сарае. Михалыч, конечно, знать не знает о нём. Поищите вместе. Михалыч обитает, как выйти от меня, направо, через три развалины.

   Я отнес тяжёлый мешок домой и отправился к Михалычу. Солнце, не спеша, поднималось вверх, нисколько не согревая небо. Тундра осторожно наступала на бывшие дорожки  поселка – я шёл по росистым зелёным пучкам травы, и ноги холодели в резиновых сапогах. Я прошёл мимо трёх развалин, на памяти старожилов бывших деревянными домиками, а теперь их крыши, не выдержав тяжести небес, провалились, окна забыли, что когда-то были застеклены, дверям нечего было запирать, и их тоже унесло временем. И вокруг не было числа таким домам…
    …Дом Михалыча, Виктора Михайловича, был так же обитаем, как и дом Варика. Во всём был виден единый стиль основательного ремонта. Только дверь была заперта и не пускала непрошеных гостей. Я непрошено постучал.
    - Василий Сергеевич! Ни свет, ни заря! – на пороге невыспавшимся доброжелательством лучился Михалыч.
    - Михалыч! – в тон ему отозвался я, - а я тебя обобрать пришёл. Варик сказал, что у тебя сарай так лишними дверями заставлен, что уже не закрывается, а мне, как раз, одной не хватает…
    - Всем всего хватит. Дай только проснуться – сейчас я не помню даже, где здесь сарай стоит, и не помню, когда я туда заходил. А ты заходи.
    И я зашёл. В комнате было тепло. Но на столе – негостеприимно пусто. Михалыч принялся метаться по углам, и комната начала оживать.
    Подумалось, что придется не только обобрать Михалыча, но и объесть его, хотя, как всегда, после варикова отвара, есть не хотелось. Но Михалыч, конечно, сегодня ещё не был у Варика и, вероятно, легкое чувство зверского голода начинало пробуждаться  в нём…



   ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ (МИХАЛЫЧ)
 
    …Запах жарящейся яичницы начал пробуждать аппетит, нехотя просыпающийся вместе со мной.
    Василий просветлённым взором – наверняка, Варик угостил его отваром - оглядывал моё жилище. Мне у меня – хорошо, хотя гости так не думают – какие бы слова они ни говорили. Но ведь здесь они - только гости. Василий - тоже гость. Хотя и занесённый той же волной, что занесла и меня. Правда, он - ненадолго.
   Я разложил яичницу по тарелкам, приложил жареной рыбки, плеснул в кружки чаю, заваренного на кипрее, и мы с Василием принялись за завтрак.
   Василий решил сопроводить трапезу светской беседой. Беседу я, конечно, поддержу – слов у меня всегда в преизбытке…
   - Михалыч, - начал он. – В соседней комнате я вижу православную икону… А чуть левее пляшет Шива Натараджа, а ещё левее…
   - Да, - ответил я. – Я обращаюсь к Богу. А это всё – пратики.
   - Пратики… Что это?
   - Ну вот, - прикинулся я огорчённым. – Шиву в лицо знаешь, а о пратиках и не слышал?
   - Да, как-то не на слуху…
   - Ну и для меня это тоже - не первое произнесённое слово…
   … Это - из индийской философии. Древние индийцы – дотошные технологи интроверсии. Они различают разные уровни восприятия духовного. Одни воспринимают идею, как идею – «без вкуса, без цвета, без запаха»… Идея и в этом виде их ведёт. А другим нужны амулеты, идолы, иконы и другие вполне материальные предметы, чтобы приблизиться к духовному. Вот эти предметы и есть пратики.
   – И тебе нужны пратики? – спросил Василий.
   -  Я думаю, что уже нет. Но здесь, может быть, и ошибаюсь. Человеку свойственно ошибаться, особенно - в оценке своей высоты, особенно – духовной.
   - А храмы, молитвы – тоже пратики?
   - Храмы – наверное, - да. У первых христиан храмов не было, ну, может быть, домашние церкви, а вера была. А вот молитва… Она, конечно, нужна. Молитва может помочь человеку понять, как он представляет себе Бога и что ему от Бога нужно. При этом, молитва - это не напоминание Богу о себе, это – напоминание себе о Боге. 
   - А почему у тебя пратики из разных религий? – коварно поинтересовался Василий.
   - Да потому что я вырос и прожил большую часть жизни, как неверующий…
   - А как же стал религиозным? – уже живее поинтересовался Василий.
   - Воинствующих атеистов вокруг не было. Но и религиозных традиций в семье тоже не было. И все вокруг  были нерелигиозными. В общем, всё – как у большинства людей нашего времени. Слово «Бог» было знакомо, но
особых мыслей о Боге тоже не было. Живут же люди, знающие, что есть звёзды, но не придающие этому значения и очень редко глядящие в ночное небо… Так была прожита жизнь. А потом пришла старость…
     …Постарев и обветшав, начинаешь видеть, что ты уже не очень-то нужен ни ближним, ни дальним, а трезво взвесив ситуацию, то –  и самому себе. А человеку важно быть в системе, где он имеет ценность. И душа начинает тревожно озираться вокруг…
   Я ощутил, что время идёт от меня, и я пустею. Как давно принято шутить, мудрость не пришла с возрастом. Старость пришла одна.
   Я ощутил заход Солнца. А когда заходит Солнце -  распахивается более широкий горизонт: открывается звёздный простор, который ничего не освещает на земле, но начинает будить душу. У кого-то душа просыпается. Моя душа, видимо, была лежебока. Вроде бы, и надо проснуться, а так приятно ещё поспать и подольше не возвращаться в бренный мир, в котором ты всегда неправ… А как неправ в мире духовном… Невозможно представить…   
   Я начал читать о вере. И думать. И даже посещать храмы и внимать проповедям. Там веяло давно ушедшими временами, в которых, как оказалось, жило довольно много людей…
   - И со старостью пришла вера? – не сразу спросил Василий.
   - Довольно медленно, и не такая, как у по-настоящему воцерковлённых людей. У таких людей вера «возрастает» с раннего детства, и представление о Боге, Царствии Божием, о спасении и святых через всю жизнь несёт на себе отпечаток восторженного детского восприятия. И оно действительно «греет» всю жизнь.
   А религиозность, до которой дорастаешь – если дорастаешь – в зрелом возрасте - уже гораздо холоднее. Это - не обряды и церковные праздники. И даже конфессиональная принадлежность – дело не первое. Особенно, когда каждой мировой религии и её мировосприятию -  тысячи лет. Человечество, конечно, не взрослеет – как сформировавшийся социально-биологический вид оно, в принципе, взрослеть уже не может. А вот кому-то из людей, со временем, повзрослеть, всё-таки, приходится. А взрослый человек не может видеть Бога так же, как дитё малое. И у Бога с взрослого человека спрос иной. И этому спросу надо соответствовать.
   …Всё это так, если, конечно,  мы говорим о вере, а не о «партийности». А это люди охотно путают тоже уже не первое тысячелетие. «Партийный» национальный акцент у веры заметен во всех мировых религиях. Вера – это великий дар Творца  «становящемуся» человеку, чтобы он увереннее становился собой. А партии – это преходящие условности в играх «тварей» в их жизни земной… Так что я – «беспартийный» верующий… Впрочем, из-за «беспартийности» меня и верующим назвать трудно. Просто я верю, что Бог есть. И, иногда, мне кажется, что я чувствую Его прикосновение к моей
душе. Правда, что такое душа, я тоже не могу объяснить известными мне словами…
   - Между прочим, ты сам пришёл к вере или вера пришла к тебе?
   - Приятнее думать, что пришёл сам. Но, наверное, вера пришла ко мне. Как приходят мысли, когда начинаешь думать и настраиваешься на них... Правда, можно сказать: «Я пришёл к мысли…» Но мысли всегда остаются чем-то внешним по отношению к тебе. Они могут уточняться, заменяться другими и
даже уходить, не прощаясь. А вера никогда не может быть «внешней» по отношению к человеку. Придя, она становится важнейшей частью его сознания. Вероисповедание, с огромными моральными потерями, можно переменить, но веру – никогда.
   - Ну, вот ты стал верить… Это что-нибудь прибавило тебе? Что-нибудь изменило в тебе?
   - Знаешь, не очень изменило. Человек-то я был  уже сформировавшийся. А вот  в моё ощущение мира что-то добавилось. Самоочевидна мысль, и она настолько на «поверхности», что думать её почти неприлично: весь мир и я сам созданы и изменяемся силами, внешними по отношению к человеку и действовавшими задолго до его появления в мире. И всё, что есть во мне, даже моя «свободная личность», создано этими силами. И эти силы совсем не чужды моему «личному» отношению ко всему на свете – было бы высокомерной глупостью считать, что у меня личность есть, а у создавших её сил – ничего подобного быть не может, что они - ниже этого. В этих силах есть всё, что есть во мне и, я полагаю, безмерно больше. И значит, что-то «личностное» есть и в них, поэтому я могу к ним обратиться. А вот, как это сделать и зачем – эти вопросы пытаются решить все религии мира с самого своего возникновения. И, вроде бы, не очень преуспели в этом – до сих пор нет внятного ответа на вопрос, как вопросить, чтобы тебе ответили. Воспоминания об отдельных подвижниках, когда-то получавших ответы на свои вопрошания, не  принимаются сегодняшним строгим мышлением.
   И ещё одна вещь… Мы живем в мире «для счастья плохо приспособленном». И каждый из нас может припомнить случаи, когда он мог погибнуть или его судьба могла измениться самым катастрофическим образом. И этого не произошло. И от человека это не зависело. Иногда, вспоминая эти моменты, начинаешь чувствовать, что какие-то силы тебя спасли. И испытываешь благодарность за спасение. А больше всего испытываешь благодарность за то, что кто-то, безмерно умнее, добрее и сильнее тебя, по-доброму относится к тебе в этом мире. Вспоминаешь, что «Бог – это Любовь». И от этого становится «теплее». Иногда даже кажется, что с этим настроением начинаешь правильнее жить. Конечно, на такое состояние надо настроиться. И совсем не обязательно, чтобы каждый человек так чувствовал жизнь. Но, не посмотрев на небо, не увидишь звёзд…
   - Значит, так ты чувствуешь Бога? И ты можешь Его себе представить?
   - Зримо – конечно, нет. «Бога живого никто никогда не видел». Но человек не может спокойно жить в непонятном мире. И он начинает «дорисовывать» то, чего не знает и, наверное, в принципе, не может знать - из-за объективной
ограниченности своего сознания. А вот то, что он «дорисовывает», принадлежит культуре, сформировавшей этого человека. Поэтому так по-разному «видят» Бога люди, живущие в разных культурах…
   …Я тоже не могу жить в непонятном мире. И тоже «дорисовываю» его. Но у меня нет яркой эмоциональной красочности древних восточных людей, создававших образы Бога во всех мировых религиях. Поэтому я не «рисую» образ Бога. Я не сомневаюсь в существовании мира, в котором живу. И присутствие в нём Бога, для меня, бесспорно. Но у меня нет органов чувств для Его восприятия. Я не могу даже мыслить Его. Бесконечное не постигается конечным сознанием.   
   …Бог – не существо и не явление. Он – творческая энергия Бытия, отразившаяся в сознании человека. Это – не физическая энергия. Она не измеряется приборами. Эта сила – «не от мира сего». Мы живём в мире следствий, а эта сила – из мира причин. Эта сила и есть причина нашего мира. И не только нашего. Она наполняет Вечность Бытиём…
   - Ну, тут уж ты обрушиваешь на меня слова о неведомом мире…
   - Да. Но это меня наш Диоген так научил. Об этих категориях очень даже можно поговорить с ним. Если удастся разговорить. В отличие от меня, он - не болтун. Иногда он роняет фразы, над которыми можно подумать…
   Скрипнула дверь – мы её не заперли. В дверном проёме возник силуэт Варика.
   - Вы это тут о чём?
   - Да можно сказать – ни о чём… О жизни…
   - Ну, об этом, иногда, ещё можно увлекательно потолочь воду в ступе. Хотя и неподъёмная тема. А то я уж подумал, что Михалыч, поведав о мире горнем, вручает повестку на Страшный Суд. Так вот, Василий Сергеевич, тамбур готов. Принимайте работу.


      ВАРЛААМ (ВАРИК)

   Василий Сергеевич попытался было смутиться, но это я пресёк:
   - Михалыч любую тему разовьёт до полного изнеможения. И в тупик заведёт и из тупика выведет. В другой тупик. Я знал, на что Вас посылаю. Здесь и накормят, и напоят, и духовной пищи впрок дадут.
   Михалыч улыбался в бороду…
   Все встали из-за стола, и мы вышли на улицу. Только была это совсем не улица. После ночного морозца тундра расцветилась коричневатыми, красноватыми и желтоватыми пятнами, покрывшими отлогие склоны «выглаженных» временем сопок. На этом «ковре» ещё ярче зазеленели жёсткими листьями «островки» брусничника. Теплеющий воздух наполнялся запахами грибов, ягод, ягеля и мха. Как хорошо тут было без человека! И как
безобразно он отступил. Десятки остатков домов белели на живом зелёном
ковре тундры. Мир человека стремительно погас, лишившись его присутствия…
   …Как-то, успешно закончив очередные переговоры, я взглянул в юридическое лицо своего собеседника и почувствовал, что настоящее
становится каким-то ненастоящим. Переговоры удались, а я остался прежним. Проделана большая работа ума и, может быть, даже – сердца, а я не стал лучше. Понятно, что хороший человек – это не профессия. Но это говорит «рынок». А жизнь требует хорошего человека. К этому моменту ко мне уже подкрадывалась мысль, что совсем не важно, чего я хочу от жизни – куда важнее, чего хочет жизнь от меня. А это и есть вопрос о смысле жизни человека. Я могу делать, что угодно, но важно, чтобы, при этом, я, как человек, становился лучше.
     …Если возникает вопрос о смысле жизни, значит, человек почувствовал, что живёт неправильно. По крайней мере, неправильно - для себя. Этот вопрос может настигнуть любого человека – от  бомжа до правителя. Вопрос задаёт Судьба. Иногда – безнадёжно констатирует факт. Замечательны слова последнего великого падишаха Индии Аурангзеба: «Жизнь, такая драгоценная, потрачена ни на что…» Драгоценна жизнь каждого из нас. И жизней таких – миллиарды… И каждому из нас Судьба кричит: «Стань собой! Стань человеком!» А мы всё никак не можем взять в толк, чего же от нас хотят…
   Мы вошли в домик, где обитал Василий Сергеевич.
   - Ну вот, Василий Сергеевич - сказал я, – теперь ночные заморозки не помешают Вам встречаться с призраками прошлого. Только…
   Василий Сергеевич вопросительно взглянул на меня.
   - Да-да – сказал я. – Вы прибыли сюда, чтобы встретиться с ними. Но они вряд ли придут. Прошло много времени, и здесь поселилось столько новых
призраков, что вашим знакомым просто не протолкнуться сквозь их толпы. А вот новые поселенцы Вас могут навестить.
   - Не напугал, Варик – мужественно ответствовал Василий Сергеевич. – Я – не мистик. А прибыл сюда «совлечь с себя древнего человека» - на склоне лет попытаться измениться. Ну, может быть - освежиться воспоминаниями – если что-нибудь припомню. Кстати, а классических привидений тут не водится? Уж больно местность к этому располагает…
   - Огорчаю – сказал я. – Не водятся. У нас никто не умер насильственной смертью. Мы чтим и соблюдаем требования техники безопасности. В том числе – и социальной.
   Василий Сергеевич, наконец, огляделся.
   - Ну, Варик, как это ты столько успел, пока мы беседовали с Михалычем о разных отвлечённостях.
   - Десница великого мастера, – пророкотал Михалыч в бороду. – Варику только дай волю…
   Я промолчал. Волю мне не давали. Она у меня была. К счастью, добрая воля.
   - Так вот, граждане – сказал я. – Предлагаю отметить это малое новоселье
небольшим застольем. – И вынул бутылочку безалкогольного бальзама и бутыль холодного чая.
   - Опять Ягаида что-то новенькое наколдовала? – с интересом спросил Михалыч.
   - Да. А вот не найдётся ли, Василий Сергеевич, у Вас каких-нибудь сухариков?
   - Именно сухарики у меня, как раз, и найдутся – радостно отозвался Василий Сергеевич.
   Приятно было помочь человеку чем-нибудь поделиться.
   Василий Сергеевич, порывшись в чьих-то старых запасах, извлёк три плошки, три стакана и три небольших рюмки. Мы всполоснули посуду, насухо вытерли салфеткой и уселись за стол.
   Пока Василий Сергеевич наполнял плошки сухариками, я разлил бальзам по рюмкам, холодный чай – по стаканам - чтобы запивать бальзам и сухарики.
   - Ну, - воздел я рюмку с бальзамом к низкому потолку – за то чтобы тепло не покидало этот дом. По крайней мере – неделю. Но, конечно, лучше – всегда. Предупреждаю, что алкоголя в бальзаме нет.
   И тут же быстро добавил: «Первые полрюмки пить мелкими глотками. После этого – запить чаем».
   Все так и сделали и захрустели сухариками.



   ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ

   Варик, хрустя сухариками, явно наблюдал за нами.
   Интересно, что за бальзам, на этот раз, сотворила Ягаида? Варик ни за что не предупредит – придётся ощутить на себе.
   - А теперь – допиваем рюмки – сказал Варик.
   Бальзам покинул рюмки, не оставив ни следа по стенкам, ни капли на донышке, и потёк по организму. Разливающееся спокойствие становилось всё глубже. И ясность сознания – тоже. Исчезало напряжение, всегда заставляющее меня жить, словно играть роль. Ничто не мешало мне быть самим собой – ни хорошим, ни плохим, а таким, какой есть. И это было не страшно. А было спокойно и безмятежно. И всё вокруг стало  очень интересным – как в раннем детстве, когда всё – впервые, когда ты ещё не боишься ни добра, ни зла, потому, что толком не знаешь, что это такое.
   - Ну и как? Жить стало легче? – иронически спросил Варик.
   Мы с Василием Сергеевичем, как загипнотизированные, дружно кивнули головами.
   - Это Ягаида предлагает вместо банальной выпивки – продолжил Варик. – Эффект мягче, привыкания не возникает, а, вместо похмелья - возвращение сознания к обычному, закомплексованному, состоянию. Но это не хуже похмелья, потому что остаётся светлое воспоминание о состоянии, к которому хочешь подняться. И подсознательно начинаешь медленно подниматься туда.  Без помощи бальзама. Испытано на себе.
   - А на Диогене? – тут же спросил я.
   - И на Диогене тоже. И, как большинство испытаний на Диогене – с нулевым эффектом. Видишь ли, бальзам должен снимать социальные «зажимы» психики. Как обычный алкоголь, если им не злоупотреблять. А Диоген – довольно асоциален. «Зажимы» у него, конечно, есть, но они - не  социальные. Бальзам для Диогена Ягаида не составляет – она полагает, что то, что мы принимаем за его недостатки, помаленьку переходит во что-то очень нужное для него. И, возможно, станет его достоинствами.
   - А долго действует этот бальзам? – не унимался я.
   - Часа три – ответил Варик, явно ожидая следующий вопрос.
   - А если добавить ещё пару рюмок? – продолжал я.
   - Ничего не изменится. В этом – отличие этого бальзама от алкоголя. Нормальный человек, принимая небольшую порцию алкоголя, «снимает» какие-то «зажимы» психики и этим, как бы, изменяет «масштаб» своего отношения к действительности – масштаб становится, скажем, один к одному – человек становится свободнее, но остаётся в рамках общежитейской культуры. Добавив алкоголя, он опять изменяет «масштаб» -  но тут уже, в зависимости от типа личности - «масштаб» или растёт, или уменьшается – человек становится или неестественно жизнерадостным, или  - так же неестественно - «жизнегорестным». При дальнейших возлияниях изменение «масштаба» продолжается, как правило, до полного безобразия.
   Тут мы, конечно, не говорим о патологических случаях, когда после принятия пятидесяти граммов алкоголя, человек начинает ломать мебель или, наоборот, тихо, в глубоком сне, сворачивается на коврике в углу, занимая место его исконного обитателя –  хозяйской собаки или кота.
   А бальзам Ягаиды – не клеточный яд. Он не отравляет организм, а усваивается этим организмом точно в таком количестве, чтобы восприятие действительности было в «масштабе один к одному». Он не накапливается. И не угнетает клетки. Наоборот – стимулирует их активность. Вы, наверное, сами уже почувствовали, насколько яснее стали воспринимать всё вокруг. 
   - Варик, а зачем, вообще, нам этот бальзам нужен? Ведь, мы не пьём  алкоголя - спросил я.
   - Да – ответил Варик. – Но «зажимы» психики есть у всех нас. И ты знаешь магистральную линию Ягаиды: вредные привычки человека сформированы давлением социума и тем, что «человек таков, каким создал его Господь, и, часто – много хуже». Поэтому, пока мы таковы, каковы есть, с привычками придётся мириться, а их вредность, по возможности – снимать.
   Бальзам – это временное средство. Вот когда мы научимся избавляться от «зажимов» силой сознания – бальзам станет не нужен. Но у нас сейчас здесь много «переходных» временных средств, от которых в дальнейшем мы откажемся. Например - твоя утренняя яичница…
   - Ну, знаешь, Варик, кроме яичницы, у нас ещё есть энергоснабжение, наши дома, всё наше ультрасовременное рыбоводческое хозяйство… А ты – сразу - «яичница»…
   - А ведь этот бальзам – замечательная вещь, если он может играть социально-физиологическую роль алкоголя и, при этом, не отравлять организм – включился в разговор Василий Сергеевич. – Сразу снимается тысячелетняя проблема алкоголизма. А ты, Варик, так, походя, об этом сообщаешь…
   - Видите ли, Василий Сергеевич, «состоявшихся» алкоголиков бальзам от алкоголизма не вылечит – у них молекулы алкоголя уже «встроились» в биохимические структуры организма. Лечить их, всё равно, придётся традиционными средствами. А вот тем, кто ещё не пристрастился к алкоголю, бальзам, действительно, может помочь не стать алкоголиком. Хотя человек – такое существо, которое, прямо-таки, ищет, от чего бы ещё стать зависимым. Правда, гипотетическая зависимость от бальзама не разрушает ни психики, ни организма в целом.
   - Варик – всё основательнее входил в разговор Василий Сергеевич, - ты тут, мимоходом, упомянул о каких-то «переходных» временных средствах… К чему это вы переходить собираетесь?..
   - Ну – сказал Варик, явно под действием бальзама, - гулять так гулять. Расскажу я о социальной части нашей программы восстановления этих мест.
Места, как видите, «на любителя». Но раз мы собрались здесь – любители ещё есть.
  …Когда меня прислали сюда модернизировать рыбоводческую станцию, я почувствовал дыхание каменного века времён отступления ледника.  Каменным веком здесь дышало всё: бескрайняя тундра, безбрежный океан и небеса, возносящиеся к звёздам. Словно сюда ещё не приходил человек. Я
пришёл и почувствовал, что этот мир – мой. Хотя до этого, мне и в голову не приходило, что мой мир может быть таким…
   Человек начинался с культуры – культуры добычи пищи, культуры её распределения, культуры отношений с ближними и дальними, культуры общения с природой. Со временем культура накапливает энтропию, стареет и превращается в цивилизацию.
   Цивилизация своей усложненной отстраненностью от природы размывает бесспорные природные достоинства человека: ум, доброту, сочувственность, силу. Простые и сильные человеческие качества расщепляются, происходит их шизоидизация, и социум неизбежно превращается в сумасшедший дом.
Осколки человеческих качеств, угодные злобе дня сегодняшнего, не дают наступить завтрашнему дню: социум заполняется всё менее
жизнеспособными идеями и людьми, перестаёт идти социальное время. И кончается жизнь цивилизации.   
   Цивилизации, как и люди, обречённо проходят свой путь от начала до конца. Они тоже стареют и умирают. Их место занимают более простые социумы, начинающие и проходящие тот же путь. Самое досадное - что тот же самый путь. Поэтому и приходят в те же тупики. А по другому и быть не может: по этому пути их ведут видовые законы. И, опять-таки, классик прав – надо идти другим путём. А каким? Надо выходить из существующего вида.
Причём, «ответвляться» - вскоре после того момента, когда этот вид возник. Дальше он идёт по пути деградации.
   А людьми мы начали становиться в каменном веке. Ну, может быть, не совсем людьми, но такими, какие получились сегодня. При этом, только там мы были самими собой. Жизнь была жизнью, смерть – смертью, а между ними кипела отчаянная борьба, преимущественно - с голодом. Каждый миг жизни имел значение. Никто не смотрел на природу только в своё удовольствие, каждый внимательно слушал, что она ему говорила. У природы нет тайн. Небеса, земля и воды говорили человеку, как жить. Тогда каждому время дарило мудрость, и старый человек, уже в силу возраста, не мог не стать мудрецом. Но до старости доживали немногие, поэтому мудрецов и тогда было мало. А сейчас мы накопили много слов и безостановочно говорим их, не слушая ни природы, ни друг друга. Поэтому всё реже встречаются среди нас мудрецы. При том, что до старости теперь доживают многие. Но в каких «поношенных» организмах и мыслях мы бредём теперь на склоне лет… 
   Сегодняшний городской «цивилизованный» человек –  совершенно «инкубаторский»…  Он - типичный «римский клиент» требующий «хлеба», который  не вырастил, и «зрелищ», которые делают его ещё ничтожнее, чем он есть. Поразительно стремление к развлечениям людей, так плохо чувствующих мир, в котором они живут, так поверхностно понимающих его. Не может потребитель стать мудрецом. В конце цивилизационной эпохи личностная деградация её современников катастрофически ускоряется.
   И меня охватил ужас от того, что я становлюсь таким современником уходящей эпохи… 
   Мысль о возвращении в каменный век стала преследовать меня, как ночной комар, которого можно слушать бесконечно долго с неослабевающим интересом…
   И я решил вернуться в каменный век. Но сегодня нас окружают иные времена. Каменный век надо построить. Конечно, не с нуля. Вы, Василий Сергеевич, видели нашу рыбоводческую станцию. Она соединит двадцать первый век с нашим «новокаменным». Естественно, современные средства коммуникации тоже обязательны. Но мы учитываем, что здесь мы живем в экстремальных условиях, выживание в которых, в первую очередь, зависит от наших собственных усилий. И мы должны свести к минимуму зависимость от внешней помощи, которой может и не быть. Поэтому, в том,
что касается пищи и быта, то мы переходим на полную автономию, пользуясь только местными ресурсами.
   Правда, они у нас не бедные. Рыба разнообразных видов, крабы и моллюски, разнообразная океаническая флора. И не только океаническая. И очень современные знания, как всё это готовить и употреблять с максимальной пользой.
   А новокаменный век, прежде всего - в постоянном тесном общении с природой, в минимизации материальных потребностей и минимизации необходимости соответствовать социальным требованиям сегодняшней угасающей цивилизации. Но при этом – не отбрасывая сегодняшние знания о том, что нас окружает. А цель всего этого – спасение человека от обезличивающих сил гаснущей цивилизации. А в спасённом человеке могут открыться качества, о которых мы можем только мечтать, а можем и не догадываться… Конечно, тут много проблем социально-психологического плана… Но мы надеемся, что они преодолимы.
   - Варик – провокационным тоном сказал я, - ты тут мудрёно и общё изъяснился о переходе культуры в цивилизацию. А можно попонятнее?
   - Можно – великодушно согласился Варик. – Культура – это, когда с голодным делятся куском хлеба. А цивилизация – это, когда кому-то доступны тысячи изысканных блюд, значительное количество которых,  впрочем, попросту – вредны, а голодный так и остаётся голодным. Культурный человек отличается от цивилизованного тем, что счастлив не потому, что съел ближнего своего, а потому что его накормил. Поэтому я постараюсь остаться культурным, но не цивилизованным.
   - Предельно субъективно – сказал я, - но доходчиво. А главное – понятно, почему цивилизацию – в таком восприятии – ты не одобряешь.
   - Варик – задумчиво промолвил Василий Сергеевич, - твой спич похож на набросок устава какой-то еретической секты, укрывающейся в малодоступном скиту…
   - Ну уж – и сразу – секта – отозвался Варик. – Тут будут работать вполне светские трудовые коллективы. Сменные. Потому что - в суровых условиях Заполярья. И веровать каждый будет в то, что ему близко – если будет у человека какая-то вера. Но одна мысль, осознанная прогрессивным человечеством тысяч тридцать лет назад, а сегодня даже зарифмованная – «этот мир придуман не нами» - будет напоминаться. Потому что мы живём в этом мире. И очень важно, чтобы каждый мог услышать, что именно ему «говорит» этот мир. В комфортных для восприятия условиях. Чтобы информационный шум цивилизации не заглушал голос «мира, придуманного не нами». Как тусклый уличный фонарь «засвечивает» Вселенную…   
   - Материальная база вашей колонии понятна – сказал Василий Сергеевич. – А вот, когда у вас постоянно «осядет» достаточно людей, что должно двигать их развитие? В реальном каменном веке человеком двигал, в первую очередь, голод. А вы эту проблему, как и проблему трудностей жизни в неблагоприятных условиях, снимаете. Что же остаётся движущей силой развития людей? Ведь, вы не заинтересованы в том, чтобы люди,
освобождённые от жёсткого давления необходимости и ограничивающих шор социума, просто благостно «балдели», среди замечательных природных ландшафтов?
   - Не заинтересованы – отозвался Варик. –  И в сегодняшнем мире живут небольшие группы людей, так и оставшиеся «балдеть» в каменном веке. Это – не наша «модель». Всё-таки, мы начинаем с другого уровня. И мы идеологизированы: хотим услышать от природы что-то, чего не может сказать нам сегодняшняя цивилизация. И, при этом, не забыть многое из того, что она нам сказала. И это «что-то» должно  развивать нас, как людей. А голод нельзя оставлять движущей силой человечества. Пока голод двигал человечество, культура человека не менялась десятки тысячелетий, оставаясь недоброй культурой каменного века. И только в ходе «неолитической революции», человек начал медленно уходить от решения простых «животных» задач каменного века.
   Драма человека - в том, что он действительно может стать Человеком, если его «научат». А если не «научат», то он так и останется мыслящим представителем животного биологического вида. А «научить» могут только силы,  когда-то «выдвинувшие» человека из животного мира. И вот одна из наших задач – целенаправленное следование главному «вектору» этих сил.
   - И вы способны определить что это за силы и следовать им? – удивился Василий Сергеевич.
   - Мы – не так самонадеянны, поэтому можем только предполагать и надеемся на подсказки – ответил Варик, уклончиво и совсем не в своём стиле. В ответе слышалась смягчающая мудрость Ягаиды.
   - А как Вы оцениваете цивилизации Мезоамерики? – неожиданно, уводя разговор в сторону, спросил Василий Сергеевич. Хотя, может быть, вовсе и не в сторону.
   Но Варик оказался готов и к этому вопросу.
   - Я думаю, что цивилизаций такого типа совсем недавно было немало на Земле – ответил он. – Развитие культур так же индивидуально, как и развитие каждого человека. Есть старая научная шутка, что каждый человек может стать академиком, но одному для этого нужно двадцать лет, а другому – двести. Не все успевают. Конечно это – только шутка. Большинство людей останавливаются на каком-то, комфортном для себя, уровне и сами не идут дальше – «в академики». И уже не придут туда – ни за двести лет, ни за тысячу.
   Так и культура, накопив удобную для себя энтропию, становится цивилизацией. И дальше принципиально нового с ней уже ничего не происходит. Поэтому цивилизации имеют начало и конец. Нет ни одной цивилизации, которая бы поступательно развивалась всю историю человечества. А то бы цены ей не было.
   А цивилизации Мезоамерики… Это, конечно - цивилизации каменного века. И не потому что у них не было железных орудий труда, и они не знали колеса. Они сохранили архаичное отношение к Богу и человеку. Там
приносились человеческие жертвы. Человек не стал у них высшей ценностью. Хотя бы, теоретически. Они не видели искры Божьей в человеке и так и не поняли, что Бог – это Любовь. И поэтому уже не «возрастали», как люди. Они могли строить города и монументальные пирамиды. Но мне безразлична архитектура пирамид, на вершинах которых у человека вырывают сердце. Как бег по кругу - тысячелетиями одна цивилизация каменного века сменяла другую. Каменный век злокачественно перестоял на дворе этих цивилизаций. Любой «перестой» начинает гнить.
   А Ваш вопрос, Василий Сергеевич, я понимаю так: как же можно возвращаться к такой архаике, время которой давно прошло? А мы не возвращаемся назад и не «останавливаем» время. Мы – на новом витке восходящей спирали. Просто от сегодняшнего состояния цивилизации уже надо спасаться. Она «уменьшает» и «инвалидизирует» человека. Сегодня человек безнадёжно «протезирован» - современными технологиями, механизмами, «инкубаторским» образом жизни. А «протезирующая» мышление компьютеризация с её искусственным интеллектом и виртуальной реальностью окончательно лишит человека перспектив развития. Дальше – только деградация. Правда, как обычно, большинство идёт в ногу со временем, но время жизни нынешней цивилизации идёт к концу.
   - Получается, как издревле: «званых - много, а избранных - мало»? – почти обиженно спросил Василий Сергеевич.
   - Ну, Василий Сергеевич, если бы мы чувствовали себя «избранными», мы изначально были бы обречены на поражение – назидательно ответил Варик. – И начинали бы не «новокаменный» век, а, действительно, возвращались бы в недоброе старое время, в тот самый каменный век, когда с места случайной встречи двух чужих друг другу групп людей, уходила одна, и уцелевшие, действительно, могли считать себя «избранными». Мы – на много тысячелетий старше таких мыслей и действий. Для нас - каждый человек – ценность. Есть только одно Человечество во Вселенной. Нет, конечно, мы не сомневаемся в том, что есть и другие мыслящие и, может быть, даже - разумные, существа. А, может быть - и вещества. Но Человечество – одно. Поэтому – «за столом никто у нас не лишний»…
   - И, всё-таки, вы – секта – пробурчал Василий Сергеевич. – И при этом – какая-то «катакомбная». Где ваш прозелетизм? Где приглашения «за стол», за которым никто не лишний?
   - Дорогой Василий Сергеевич – улыбнулся Варик. – Мы уже за столом. Сидим, пьём, закусываем. А если чуть серьёзнее – мы здесь – только строительно-монтажная бригада, завершающая создание одной из «точек», в которые потянутся люди, которым «неловко» в сегодняшнем мире.
   Люди «уходят от мира» уже не первое тысячелетие. В затвор, в скиты, в монастыри… Всегда были люди, чувствовавшие, что что-то очень важное в них никак не может развиться в обычной «мирской» жизни.
   - Ну, и к чему же они приходили? – победоносно-риторически спросил Василий Сергеевич.
   - Здесь Вы правы, Василий Сергеевич – примирительно произнёс Варик. – Большинство из них уходили от мира на покаяние и молитву. И думали, что в этом – спасение души, осуществление смысла жизни. А, ведь, не для того, Бог поселил человека в мире, чтобы человек из него уходил. Подвиги человек должен совершать в миру, а не в «лабораторных» условиях скита. Как давно замечено, легко быть ангелом на небе, легко быть праведником, когда нет искушения…    
   - Так на что же вы рассчитываете в вашей «лаборатории»? – спросил
Василий Сергеевич.
   - Да, ведь, и раньше не все скиты и монастыри были «лабораторными». Были и «питомники». Там воспитывались могучие подвижники. Но, повторяю, мы – не наставники, а - строительно-монтажная бригада, выполняющая конкретную работу. Правда, мы все останемся здесь. А вот в каком качестве – покажет жизнь.
   - А много ли вас сегодня? – поинтересовался Василий Сергеевич. 
   - Великолепная семёрка – улыбнулся Варик. – Диоген, Михалыч, я и ещё четверо, но они сейчас в отпуске.
   - А сколько должно быть? – не унимался Василий Сергеевич.
   - На вскидку, без анализа - хороший социум каменного века – это человек двести – ответил Варик.
   - И вы собираетесь сотнями отторгать современных людей от современного общества? И вы берёте на себя эту ответственность? – разворачивал дискуссию Василий Сергеевич.
   - Есть люди, азартно берущие на себя ответственность за всё. Правда, когда за это всё приходится реально отвечать, азарта заметно убывает. Эти люди называются политиками – ответил Варик. - Мы – не политики. И здесь собираются люди, по разным причинам, отошедшие от активной жизни в современном обществе. По большей части, в нашей команде – пожилые люди. И это понятно - сегодняшнее общество следует дочеловеческой природе – оно – потребительское и, в сущности, безразлично к постаревшему индивиду. Ну, я и Диоген – помоложе. Диоген - человек с «изменённым» сознанием, а меня - назначили…
   - А загадочная Ягаида? – вклинился в монолог Василий Сергеевич. – Ягаида – это имя?
   - Ягаида – вне наших обсуждений – улыбнулся Варик. – И Ягаида – это не имя, это - уже явление. А звали её Ида. Теперь, по возрасту, она почувствовала себя Ягаидой и потребовала, чтобы так её и называли. Требование справедливо. Между собой мы так её и называем. Но в глаза - никто и никогда. Думаю, Вы с ней ещё поговорите сами…
   Так вот, здесь мы собираем «потерявшихся» людей, которые могут быть «найденными». И предлагаем жизнь в простоте каменного века, но в напряжённом духовном поиске. Конечно, пожилой возраст – не лучший для изменения сознания. С другой стороны, пожилой человек уже осуществил
свою видовую «программу» и выйти из неё - это – альтернатива пути, на котором его уже ничего не ждёт.
   -  И каким же вы видите человека «вашей» цивилизации? – спросил Василий Сергеевич.
   - Мечтать не вредно – улыбнулся Варик. - И мы мечтаем… Но то, о чём мы мечтаем - это – не новая цивилизация. И не цивилизация вообще. Это – другое направление развития человека…
   Десятки тысяч лет назад люди стали использовать орудия труда и оружие. Так появились первые «протезы». Они расширили возможности человека. Без них человек не выжил бы в мире, населённом животными, многие из которых были гораздо сильнее него. Да и сам он только начинался, как человек. Со временем он всё больше становился человеком. Его мышление и чувства становились всё мощнее. И мир, воспринимаемый им, становился всё отчётливее, шире и богаче. И тут возникла дилемма, о которой, конечно, первобытный человек не знал: взаимодействовать с природой, развивая свою волю, мысли и чувства, говоря сегодняшними простыми словами - естественный интеллект или – совершенствуя давно знакомые, хорошо зарекомендовавшие себя, «протезы». Инерция «протезов» оказалась сильнее. Работая «протезами» человек создал «вторую природу», отделившую его от безмерно более мощных процессов, созидающих «первичную» природу.  Сегодня «вторая природа» стала активно дополняться «виртуальной реальностью», которая всё плотнее охватывает современного человека и в которой человек уже не увидит ничего нового, потому что всё в ней придумано им самим на основании того, что он уже понял. А сам «сущностный» человек, отделённый от могучих корневых сил «первичной» природы, безнадёжно умаляется. Уже сейчас человек зависит от созданной им «второй природы» не меньше, чем муравей от муравейника.
    Так вот, мы и задумали, не отказываясь от достижений сегодняшней цивилизации, вернуться к «развилке» каменного века и заняться развитием естественного интеллекта, чтобы непосредственно взаимодействовать с процессами «первичной» природы. Чтобы возможности «протезной» цивилизации - но без «протезов» - стали доступны каждому человеку с развитым естественным интеллектом. Ну, а в дальней перспективе, может быть, достигнуть чего-то большего.
   - Но каким же тогда должно стать сознание человека? – недоверчиво восхитился Василий Сергеевич. – Верой горы собираетесь двигать?
   - В этом направлении целенаправленно мы ещё не работаем. Опять напоминаю – монтажники мы – отозвался Варик. – И бессмысленную работу тоже выполнять не будем. Ещё Христос рекомендовал воздерживаться от совершения чудес, которых требовала толпа. Но, как в каждом, уважающем себя, первобытном племени, шаман у нас, конечно, есть. Вот у него сознание уже заметно отличается от нашего. От рождения. Шаманами, как известно, рождаются. Или, по крайней мере – с задатками шамана.
   - И что же он делает? – удивился Василий Сергеевич.
   - Взаимодействует с процессами «первичной» природы. Одним словом – шаманит – улыбнувшись, сказал Варик. – В свободное от работы время.
   - И всё же – что он делает? – настойчиво повторил Василий Сергеевич.
   - Я не могу популяризировать деятельность нашего шамана – досадливо отозвался Варик. – Тем более, что Ягаида её не одобряет и считает совершенно преждевременной. И, вообще, что-то мы засиделись у гостеприимного хозяина…
   Варик фигурально и физически уходил от продолжения разговора. Сегодня он, действительно, говорил, как никогда, много… Хороший бальзам сотворила Ягаида…
   - Спасибо, Василий Сергеевич, за гостеприимство и сухарики – сказал, Варик, вставая. – Хорошо посидели. А теперь нам с Михалычем пора сменить на вахте Диогена и продолжить регулировку насосов на нашей  станции.
   Все встали из-за стола. Варик и я раскланялись с Василием Сергеевичем и отправились к нашим насосам.


   ВАСИЛИЙ СЕРГЕЕВИЧ
   
   А я остался отдыхать.
   Вымыл и протёр посуду. Немного передвинул стол, поправил стулья. Краем глаза заметил, что Варик оставил бутыль с чаем. Вскользь подумал, что неспроста. Настроение странного разговора всё ещё висело в комнате. Стены теснили меня. Я накинул куртку и вышел на волю.
   В прозрачном голубом небе  висело невысокое холодное солнце. Прохладный воздух напоминал, что Полярный круг «отчёркивает» эту землю где-то далеко на юге. Я пошёл по грунтовой дороге, сошёл с неё и побрёл по отлогому склону  сопки. Буроватые мхи сменялись полями тёмного щебня, на которых высились валуны, иссеченные за тысячелетия ветрами и дождями. Здесь не происходило никаких динамических геологических событий уже миллиарды лет. Тут каждый камень был старше самого древнего динозавра. И здесь «команда» Варика решила вернуться к «развилке» каменного века. Неприветливые места для начала нового пути человечества… И я всерьёз об этом думаю? Да и кто такой Варик? Судя по станции – толковый инженер и организатор. А в остальном? Фантазёр? Фанатик? Сумасшедший?
   В этих клочках мыслей я побродил по сопке часа два, вдыхая влажный осенний воздух тундры. Ярко зелёные кочки, усыпанные гроздями крупной брусники, помаленьку, пригладили взъерошенные мысли. Притомившись, я повернул к посёлку - с пластиковым пакетом, полным аппетитных красных ягод…
   … Войдя в дом, я увидел, что тут опять поработали: на наружной двери, изнутри, был прилажен изящный, но очень основательный засов. Я вспомнил разговоры о том, что в посёлок иногда наведываются волки. Неужели Варик выкроил время и опять гостеприимно порукодельничал?
   В дверь аккуратно постучали.
   - Пока не заперто – отозвался я.
   Дверь открылась, и в дверном проёме появился силуэт Варика. Варик шагнул в комнату, поставил на пол что-то тяжёлое и выпрямился.
   Это был не Варик. Но человек тоже примечательный. При всей огромности и широкоплечести он был очень худ, но, судя по принесенной тяжести, силой не обижен. Человек был одет в чёрный костюм, под которым был чёрный свитер с белоснежным воротником-стойкой, похожим на колоратку, что придавало незнакомцу сходство с католическим клириком.
   - Извините – сказал незнакомец. – По рекомендации Варика я тут немного похозяйничал с дверью. Кроме засова, на двери снаружи поставлены ушки для навесного замка. Замок - на столе. Мы не настаиваем на Дне Закрытых Дверей, но в посёлке бывают и чужие люди…
   Тут незнакомец вспомнил, что вначале не сказал чего-то существенного.
   - Меня зовут Диоген – представился он.
   Диоген в таком образе был для меня совершенно неожиданным. Я, конечно, тоже представился и рассыпался в благодарностях.
   - Не стоит благодарности – ответил Диоген. – А вот за чашку холодного чая из этой бутыли уже я Вам буду очень благодарен.
   Чай был немедленно налит, сухарики пододвинуты.
   Я тоже присел за стол.
   Диоген маленькими глотками пил чай. Сухарики его не заинтересовали.
   - Извините за неделикатное любопытство – сказал я. – Диоген – ваше имя по рождению?
   - Нет – ответил Диоген. – Имя я переменил уже в зрелом возрасте. Сейчас модно менять что надо и что не надо. Я ограничился минимумом.
   - Имя по рождению не соответствовало внутреннему содержанию?
   - Не сказал бы – ответил Диоген. – Но человек меняется в течение жизни. Должно меняться и имя. Как это было у первобытных племён. Там как-то живее реагировали на то, как жизнь меняет человека.
   - И какое же было Ваше первое имя?
   - Сократ – ответил Диоген.
   Да-а… Опять неожиданно… Банально я, всё-таки, мыслю.
   - Так, вроде бы, и вначале всё было прилично и с претензией…
   - Конечно – отозвался Диоген. – Но я уже сказал, что человек меняется. И не всегда – в лучшую сторону. Как Вы помните, Платон, лично знакомый и с Сократом и с Диогеном, как-то сказал, что Диоген – это Сократ, сошедший с ума. Так вот, со временем я понял, что, именно поэтому, имя Диоген мне подходит больше.
   Повисла тишина.
   - Не хотите же Вы сказать… – смешавшись, начал я…
   - Конечно, не хочу – сказал Диоген. – Но приходится. Об опасности надо предупреждать. А Вас не предупредили. Правда, Варик, наверное, полагает, что опасность не велика – я, всего лишь, вижу мир не так, как принято видеть
сегодня. Совсем недавно к этому относились более ответственно и за неправильный взгляд на мир положен был костёр. А сейчас – выдают справку и назначают пенсию по инвалидности. Но я от этого уклонился: содержание справки может и тебя самого убедить в чём-нибудь очень нежелательном.
   Я совсем смешался и   не нашёл, что сказать.
   - Так вот – не моргнув глазом, Диоген перешёл к быту, - я принёс два электронагревателя. Без нагревателя, даже при отремонтированных дверях и окнах, здесь будет холодновато. Выберете, тот, что Вам подойдёт больше, а второй, если будет желание и возможность, занесите мне обратно. Мой дом – правее дома Варика, вверх по сопке. Но это уже - совсем не обязательно. А за чай – большое спасибо.
   Диоген поднялся, шагнул к дверям и вышел из дома.
   Я посидел ещё минуты две за столом. Похрустел сухариками. Потом встал, прибрал на столе и направился к нагревателям. Выбрав нагреватель, я вдруг почувствовал навалившуюся усталость. Вышел за порог. День    
неожиданных разговоров заканчивался… Не хотелось ни есть, ни пить. Только – отдыхать…

   … Я понимал, что это – сон. Но какой-то странный - словно не я вижу сон, а смотрю на него со стороны. Но, при этом, так чувствую, словно всё это происходит со мной.
   Передо мной была комната. У стены - стол с настольной лампой, четыре стула, низкая тахта под золотистым покрывалом, столик перед ней, жёлтые шторы на окнах… Я почувствовал себя орехом, из бесконечных странствий вернувшимся в свою скорлупу. В единственное место во Вселенной, которое никто не может у меня оспорить. И лучше этого места нет. Я комфортно погрузился в мгновение, ширящееся из Настоящего, поглощающее Прошлое и Будущее и становящееся Вечностью. И почувствовал всю непредставимо безбрежную  Вселенную, в которой моя жизнь была совершенно  обязательной. И почувствовал нечто безмерное, со всех сторон охватывающее мою Вселенную и делающее её элементом нигде и никогда не кончающейся последовательности. И в этом же непредставимом безмерном - бесконечное множество других последовательностей, разворачивающихся параллельно друг другу, пересекающихся между собой, сворачивающихся в спирали и уходящих в невоспринимаемые, но ощущаемые мной, измерения. И всё это было единым целым. И во всём этом одной из активных действующих сил был я сам. Я был самим собой, но вся, разворачивающаяся передо мной безмерность была и передо мной и во мне… Такие восприятия – ни во сне, ни наяву – не могли быть моими - они были во сне, на который я смотрел со стороны…
   … В эту ночь мне, наверное, снилось много снов, но, когда я проснулся, именно этот - странный – сон, немедленно всплыл в моей памяти.
   Голова была тяжеловатой – то ли от переутомления вчерашнего дня, то ли оттого, что всю ночь был включён нагреватель, и в комнате стало жарко. Я
вспомнил про второй нагреватель и решил немедленно вернуть его Диогену…
   … Дом Диогена был такой же, как знакомые мне дома Варика и Михалыча.
Видимо, Варик перестраивал дома по единому проекту. Я, помня вчерашний визит Диогена, постучался.
   - Заходите, Василий Сергеевич, уже не заперто – раздался голос Диогена.
   Я внёс нагреватель в дом. В первой комнате было не повернуться – большую часть её занимала какая-то сложная сферическая конструкция из пластин разнообразной формы и проводов.
   - Несите нагреватель во вторую комнату – раздался изнутри голос Диогена. – А то, там у входа, мы с Вариком, в свободное от работы время, Вечный Аккумулятор сооружаем. Изобретать Вечный Двигатель наука не велит, а о Вечном Аккумуляторе она, вроде бы, ещё ничего не говорила. Вот мы и
хотим успеть, пока наука об этом не задумалась и не вынесла свой вердикт.
   Осторожно, глядя под ноги, я прошёл во вторую комнату, поставил нагреватель на пол и огляделся.
   Передо мной была комната… из сна…
   Диоген шагнул из третьей комнаты и жестом пригласил к столу.      
   Оторопело я сел за стол, около жёлтой шторы. Диоген подсел с другой стороны стола, пододвинул мне кружку с чаем, выдвинул на середину стола большое блюдо с чем-то, напоминающим нарезанный торт неопределённого цвета и миску с брусникой.
   - Приступим – сказал Диоген и взял кусочек «торта».
   Я последовал его примеру.
   Чёрт отчаянно тянул меня за язык, но кто-то, поумнее его, удерживал от вопроса, говоря: «Ну, и что же ты будешь спрашивать?» И я затруднился с внятной формулировкой. И откусил кусочек «торта». Вкус был богатый, но непонятный, как современная музыка, прикидывающаяся серьёзной и состоящая из звенящих осколков разлетающегося мира. Единственная, чуть слышная, «мелодия» напоминала вкус краба.
   - Тут краб есть? – спросил я совсем не то, что вертелось на языке.
   - И краб тоже – кивнул головой Диоген.
   Дверь открылась, и через пять секунд в комнату вошёл Варик.
   - Приятного завтрака – сказал он.
   - Спасибо – Диоген достал третью кружку и налил в неё чаю.
   Варик присел за стол. Поднял кружку. Сделал глоток. Взял кусочек «торта». Откусил. И с видимым удовольствием принялся жевать его.
   - Ну, Василий Сергеевич – как работал засов? – спросил Варик.
   - Прекрасно – ответил я. – Спасибо. Диоген отлично его навесил. Я воспользовался засовом сегодня.
   - И всё-таки, сегодня ночью Вас что-то посетило? – спросил Варик. – Ведь так, Василий Сергеевич?
   - Не то, чтобы посетило… – неопределённо начал я…
   - Диоген – Варик повернулся к Диогену, - надеюсь, сегодня ночью ты хорошо выспался, но ты накрыл своим сном всю нашу деревню.
   - Это я вчера на наладке Аккумулятора немного перетрудился, не мог во-время остановиться – не поперхнувшись и не моргнув глазом, ровным голосом ответил Диоген. – Поэтому и сон не проконтролировал. И что же такое я показал?
   - Показал-то ты только эту комнату – ответил Варик. – Но, ведь, тебе всё равно с чего начать – дальше ты обрушил на нас, бедных, мощный поток своего мировосприятия, а это уже не все могут «переварить» безвредно для себя. Многое нашим сознанием просто не расшифровывается. Некоторые до сих пор проморгаться не могут. Вот и Василий Сергеевич, только после подсказки, начинает понимать, что же его посетило. – Варик повернулся ко мне.
   Диоген поднял голову от кружки и тоже посмотрел на меня.
   - Виноват – сказал он. – Но, надеюсь, Василий Сергеевич, спали-то Вы хорошо?
   - Прекрасно – поддержал я Диогена. – Но Ваш сон был единственным, который сразу всплыл в моей памяти.      
   - Так и должно быть – отозвался Диоген. – Обычно, нам нетрудно вспомнить фильм, который смотрели год назад, но мы не можем вспомнить сон, который только что видели. Сон, который Вы вспомнили, был для Вас внешним, как фильм.
   - Диоген, а кроме снов, Вы что-нибудь ещё «наводить» можете? – опасливо спросил я.
   Варик с Диогеном переглянулись.
   - Не всё, не всегда и не на каждого – сказал Диоген. – Но то, что мы знаем об этом -  не репрезентативно. Недостаточно. «Задевал» иногда людей. Не то, чтобы случайно… А потом Ягаида запретила мне «задевать» кого-либо.
   - А что, Вы ей докладывали? – удивился я.
   - Ягаиде докладывать не обязательно. Она - ведунья – удручённо сказал Диоген. –  Но не ведьма. Так что, если здесь что-то будет непонятно, заходите к Ягаиде. Она всё растолкует.
   - Если сочтёт нужным – вслух подумал я.
   - Никаких «если». Ягаида обязательно растолкует– сказал Варик. – Живёт она в четырехэтажном панельном доме. Первый подъезд. Второй этаж. Единственная обитаемая квартира на площадке. Как и все остальные квартиры – без номера.
   - Кстати, Варик – некстати сказал я, - А почему ты ремонтируешь только деревянные дома? Тут и кирпичных хватает. И некоторые неплохо сохранились.
   - Такие уж у меня предубеждения – сказал Варик. – «Острожники пусть в камне живут, а я буду жить в добром деревянном доме» - такое я слышал ещё в детстве. И до сих пор помню. Поэтому ни бетон, ни кирпич, ни современные синтетические боксы - для проживания человека не признаю.
    Я и к историческим камням отношусь, мягко говоря, без восторга. Эти
храмы, замки, крепости и прочие архитектурные излишества с античными
колоннами люди строили для нужд своего времени, а вовсе не для того, чтобы спустя века и тысячелетия праздные люди восхищались их развалинами. Это же - использование зданий не по назначению. Так что, для меня, все древние развалины - это, всего лишь, тяжёлые каменные воспоминания о прошлом, с трудом уносимые Временем. А вот Времени я всегда хотел помочь – оно постоянно уносит столько мусора! Здесь с уборкой мусора мы ему, конечно, поможем. Высокая честь – работать вместе с Временем.
   Варик посмотрел в окно. Остатки покинутых домов усеивали склоны пологих сопок.
   - Ну, пора и на работу – сказал Варик, поднимаясь из-за стола. – А вам – приятного чая.
   Дверь за Вариком закрылась. А мы с Диогеном продолжили чаепитие.   
   - У Вас сегодня – вторая смена? – задал я Диогену необязательный вопрос.
   - Нет – ответил Диоген. – Сегодня первая смена всё закончит на станции. А я сегодня займусь Аккумулятором.
   - А Варик грозился ещё каменные дома сносить. Он один этим будет заниматься?
   - Это Вы неточно поняли. Варик говорил об уборке «мусора». Этим будем заниматься все мы. Мы не со всем согласны в этом мире, но уважаем труд, которым этот мир создан. И каменных домов никто сносить не собирается. Мы приведем их из «мусорного» состояния в жилое. Но деревянные дома – в первую очередь.
   - Ну, положим, в первую очередь вы создали рыбоводческую станцию…
   - Рыбоводческую станцию создала фирма, в которой мы работаем. Станция включает нас в жизнь социума, и она же поможет нам, при необходимости, быть совершенно автономными от социума. Ведь, главное условие существования и развития человека – устойчивая продовольственная база.               
    В жизни отношение человека к человеку очень зависит от материальных возможностей социума. Когда в социуме все более-менее сыты, появляется гуманист и говорит: «Я люблю людей». А когда есть становится  совершенно нечего, те же слова говорит людоед – вчерашний гуманист - а мысль уже совсем другая. Человек – существо приспособляющееся. Поэтому, иногда, его трудно уважать. А это – досадно. Потому что, если я не уважаю соседа, я не могу уважать и себя.   
   Поэтому важно, чтобы человек жил в условиях, в которых он не теряет себя. Не становится хуже, чем может быть. У него, ведь, и так очень ограниченные возможности.
   А ремонтировать избушки – это сначала было хобби Варика. А потом мы все втянулись в эту работу.
   - И не тяжело? – спросил я.
   - На этом мы не переутомляемся. Два-три часа в день. И не каждый день. Это у нас – праздник свободного труда. И, кроме того – продуманная система приведения в нормальную физическую форму наших немолодых сотрудников. И нас воодушевляет то, что мы переходим в наступление там, где человек потерпел поражение.
   - Так вы – уже другие люди? – провокационно уточнил я.
   - Как же мы можем быть другими людьми? – удивился Диоген. - Мы все «пропитаны» сегодняшней культурой. В начале жизни, мы, как все дети, были очень талантливы. Но, дальше, чтобы стать членами общества, мы должны были социализироваться, а социализация «выжигает» таланты детства. Наше взросление прошло под «дурноголосие» песен странного времени. Жизнь шла в многословном неправдивом обществе с мелькающими взаимоисключающими социальными ценностями, да ещё покрытом «волдырями» олигархии. В этой круговерти событий, у некоторых людей возникло желание шагнуть в сторону и пожить на своих хлебах и со своими мыслями. Понятно, что и хлеба и мысли, всё-таки - не совсем свои.   
   - Как я понимаю - сказал я, - в питании вы решили ограничиться рыбой и морепродуктами. Мясо животных вы есть не собираетесь?
   - У нас нет никаких внешних ограничений - ответил Диоген. – Но я не ем мясо животных. Мой античный тёзка этому научил. Он как-то сказал, что тот, кто ест мясо животных, может есть и человека.
   Тут я почувствовал, что совсем сыт.
   - Спасибо за завтрак – сказал я Диогену. – Было необычно. Теперь мне надо переварить всё съеденное и услышанное.
   Мы раскланялись, и я вышел на волю.
   На воле с голубого неба солнце холодно смотрело на землю. Тени облаков, не спеша, ползли по склонам сопок. Я чувствовал, как силы природы непрерывно творят мир вокруг меня. И меня – тоже. Почему-то раньше
такого чувства у меня не возникало. Я миновал разрушающиеся творения человека, по сроку жизни соразмеримые с его недолгим пребыванием на Земле, и пошёл в сопки, погружённые в другие времена. 
   Сегодня времена на природе были благосклонны ко мне: они были разрежены, как вещество в космическом пространстве, и почти не шли. Поэтому день оказался необычайно длинным. Я бродил среди мхов, ягеля и ягодников, прошёл три сопки и вышел на берег океана, заваленный 
валунами. Три стихии были передо мной: земля, скрывающаяся за горизонтом, безбрежный океан и небо, поднимающееся в бесконечную высь. Может быть и правда, что здесь природа может что-то напрямую сказать человеку? Здесь опять становишься язычником и начинаешь слышать голоса духов камней, трав и вод и даже начинаешь понимать их речь, обращённую к тебе. 
   Солнце уже перешло на вторую половину своего дневного пути по осенним небесам, и я двинулся в обратный путь…
   Перешагнув порог своего дома, закрыв дверь на засов, я вдруг осознал, что за весь долгий день ни разу не подумал о еде. И сейчас есть, по-прежнему,
не хотелось. Подумалось, что Варику уже удаётся минимизировать некоторые материальные потребности человека.
   Но спать хотелось. Я вытянулся на лежаке, и тут заболела нога. Боль тоненькой ниточкой протянулась от подошвы до пояса и начала «ветвиться» короткими отростками по поверхности ноги… Изредка, такое у меня бывает. То ли - застудил, то ли - перетрудил, то ли – внутреннее равновесие
покачнулось… Как некстати это здесь. Ведь, теперь болеть будет неделю. Смешает все впечатления от пребывания на краю Земли…   
   Часа два сон и боль боролись между собой. Наконец, победил сильнейший.   
И я уснул.



   ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ

   Я стоял на пороге, смотрел в звёздное небо и словно чего-то ждал.
   - Михалыч, не туда смотришь - услышал я голос Варика. – Смотри восточнее и выше.
   Варик – умелый координатор – он указывает, куда надо смотреть, и по счастью, не говорит, что надо видеть.
   Не удивившись внезапному появлению Варика, я посмотрел туда, куда он указал. Там, на фоне тёмного неба, светлело небольшое пятнышко, похожее на облачко. Но это было не облачко. Разглядеть было невозможно, но угадывалось, что это – далёкий первый сполох полярного сияния.   
   - Довольно рано начинается сезон полярных сияний в этом году – «для разбега» сказал Варик. – А мы с Диогеном вчера Вечный Аккумулятор настроили.
   - И что - получается?
   - Как в старом анекдоте – толкаем науку в бок…
   - Варик, откуда ты такие старые анекдоты знаешь?
   - Иду по жизни с открытыми глазами. И разлопушив уши.  А Аккумулятор мы поставили на первичную зарядку. Через неделю посмотрим. Но это – преамбула. А так - приглашаю завтра начать реконструкцию развалин, которые стоят между нашими избушками. Диоген и все местные из нашей бригады тоже будут…
   - Конечно, и с большим удовольствием. А когда начнём основную работу на Станции?
   - Видишь ли, через пару дней прибудет «караван». Недели две Станцию будут «заряжать». А мы за это время одну-то избушку поставим… А, может быть – и две…   
   В небе начала разворачиваться феерия полярного сияния. Облачка приближались и разворачивались в ленты, состоящие из тысяч синевато-зелёных иголочек, которые двигаясь, как живые, сворачивали ленты и разворачивали их в полотна на пол-неба, играющие среди звёзд. Волны прокатывались по этим полотнам. Игра живого света на звёздном небе в полном безмолвии ночи останавливала и завораживала космическим колдовством, волшебной палочкой коснувшимся Земли…
   - Смотри выше – услышал я шёпот Варика и поднял глаза.
   На звёздном небе, чуть видимый, выделился тёмно-фиолетовый овал, похожий на сплющенную Луну. Овал огибала серебристая парабола. От овала, как из фокуса, веером исходили семь лучей. Все они были в секторе пространства, заключённом между лучами параболы. И всё это, кроме овала, «жило» игрой синевато-зеленовато-красноватых иголочек полярного сияния.
Казалось, что веер лучей непрерывно исходит из общего центра, и дальше каждый луч уходит своей дорогой и тает в  бесконечности пространства...
   - Умеет Диоген – шёпотом сказал Варик.
   - Думаешь, это он «рисует»? – недоверчиво изумился я.
   - Да – отозвался Варик. – И это – только в рамках дозволенного.
   - Так что же, Диоген, действительно, чародей?
   - По его мнению, все мы – чародеи – ответил Варик. – Только не знаем этого.
   - Но и творить чудеса мы не умеем…
   - У нас – довольно усреднённое сознание. А у Диогена – заметно изменённое. Диоген это знает. При этом, он – сторонник панпсихиатрической  теории. Так он увереннее чувствует себя на Земле.
   - А что это за теория? – спросил я.
   - По названию видно, что по этой теории – нормальных людей не существует, но каждый человек – индивидуальное отклонение от нормы.
Я, в общем-то, согласен с этим. По себе сужу. Только кто же в этом тотальном сумасшедшем доме норму-то определять будет?
   - Всё это - довольно умственно – сказал я, - но чудес-то мы, всё-таки, совершать не умеем.
   - Никто и не требует от нас совершения  чудес. Чтобы быть причастными к чудесам достаточно ими восхищаться. Смотри, что совершается вокруг! Мы каждый день - среди чудес и так привыкли к этому, что чудес уже не замечаем.
   Тем временем небесная феерия медленно гасла. Последним оставался в небесах фиолетовый овал, но и он, наконец, «растворился» в глубине ночного неба. Теперь только звёзды спокойно смотрели на нас.   
   - Пойдём к Диогену – предложил Варик.
   Без необходимости я не навещаю Диогена. Диоген, конечно, всегда доброжелателен и гостеприимен, но при нём чувствуешь, что тебя «видят насквозь» и неуютно ощущаешь себя «стеклянным сумасшедшим». Но в 
компании с Вариком это ощущение пропадает. Тем более, что сейчас есть повод.
   …Дверь у Диогена, конечно, была не заперта. Мы вошли. Диоген сидел за столом и прихлёбывал из кружки наш любимый чай. На столе стояли ещё две кружки с чаем. Для нас с Вариком. И, конечно, стоял, нарезанный, наш любимый торт.
   - Диоген – сказал Варик, садясь и пододвигая к себе кружку чая, - тебе не скучно всё знать наперёд?
   - Вариантов будущего много. Я ошибаюсь, конечно, чаще, чем оказываюсь прав. Просто, мы встречаемся в тех вариантах будущего, когда я прав – ответил Диоген.
   - В других вариантах будущего ты тоже бываешь? – задал я безусловно глупый вопрос.
   - Конечно – ответил Диоген. – Не бываю, а присутствую. Только не тот я, который сейчас здесь чай пьёт. А тот, который оказался в другом варианте
действительности, наступившем при реализации других вероятностей событий. Вы тоже там.
  - Диоген – сказал я, - в твои сентенции вникать не просто. А мышление – такая тонкая духовная материя…
  - И не надо вникать – отреагировал Диоген. – А мышление – не духовно. Это – приспособительное качество, необходимое человеку для жизни в материальном мире. Такое же, как рога и копыта - у буйвола, как зубы и когти – у льва. Подавляющее большинство людей использует мышление исключительно для решения своих материальных задач в материальном мире. И вообще, вредно для здоровья, особенно – душевного, применять мышление для чего-либо другого. Например, пытаться ответить на вопрос о смысле жизни. А вот задаваться этим вопросом надо обязательно. Только ответ на него мышление не даёт: мышление рационально, а ответ на этот вопрос так же иррационален, как желание жить…
  - Почему же желание жить иррационально?! – возмутился я.
  - Извини – сказал Диоген. – Я неточно выразился – перенёс свойство причины на следствие. Мы живём в конкретной Вселенной, имеющей во Времени начало и конец. И все мы точно так же конечны. И поэтому рациональны. Но всё множество конкретных Вселенных существует в безмерном Бытии. Бытиё иррационально. Для него нет ни начала, ни конца. Для него нет Времени. Ну, разве что – Вечность. А Время – результат индивидуального взаимодействия конкретных субъектов, объектов и процессов с Вечностью. Время идёт не на часах, оно течёт сквозь каждого из нас. Время для нас необычайно ёмко в детстве, когда в нас  происходят самые большие духовные изменения. А когда мы духовно перестаём меняться, время, не встречая сопротивления души, стремительно летит сквозь нас, и мы перестаём ощущать его.
  Диоген замолк. Молчали и мы с Вариком. Мы думали об индивидуальном человеческом взаимодействии с Вечностью, создающем жизни и судьбы…   


 
   ВАСИЛИЙ СЕРГЕЕВИЧ

   Что-то разбудило меня часа на два раньше обычного. Болела нога. Завтракать не хотелось. Хотелось на волю.
   Я накинул куртку и вышел из дому. При ходьбе нога болела меньше. Низкое небо хмуро смотрело на меня. Подумалось, что под таким же небом,
в этих местах, не так давно, шли вымирать мамонты. И, может быть, у кого-то из них тоже болела нога… От померкших осенних просторов тундры и неба веяло ощущением бренности сущего. Но, ведь, не за этим ощущением я приехал сюда… Всплыла странная мысль:  а не присоединиться ли к мамонтам? Но, поскольку я ещё не оброс длинной коричневатой шерстью, да и с бивнями было напряжённо, то сначала решил зайти к Михалычу, попить чайку, попросить какого-нибудь снадобья от боли в ноге и побеседовать о том, о сём.
   Я огляделся по сторонам, и во мне возникла насторожённость. Пейзаж в чём-то заметно переменился. Дорога странным образом сузилась – трава наступала с обеих сторон – но не могла же она так вырасти за ночь… Я пошёл вперёд – другой дороги, всё равно, не было. Миновал место, где стоял дом Варика – и не увидел дома. Дом  Диогена тоже не был виден. Прошёл три развалины – и дома Михалыча тоже не оказалось на месте. Кругом была  безлюдная замершая тундра и жуткие остатки домов, глядевшие на меня глазницами пустых окон и «в упор» и не замечавшие меня. Кирпичные дымоходы полуразрушенных домов были воздеты к небу, как персты умолкшего вопиющего в этой холодной пустыне. Недоумение начало перерастать в панику. Горло перехватило, но внутренний голос уже начинал, пока потихоньку, вопрошать: «Люди! Где вы!» Я остановился. Всё кругом было молчаливо и неподвижно. Как нарисованное. Я оказался один в мире.
   «На автомате» я побрёл дальше. В неизвестность и безлюдье. И тут набрёл на дорожку, которая, ответвляясь от основной, вела к большому четырёхэтажному дому, маячившему вдалеке. По этой дорожке я ещё не ходил. Но давно собирался.
   «Хоть этот дом не исчез – подумал я. – Там-то точно должны быть люди.
И в этом доме живёт таинственная Ягаида, которая знает ответы на все вопросы.»
   Я направился к дому. Чем ближе подходил, тем более необитаемым он казался. Ветер свистел вдоль обшарпанных стен. В сумерках раннего утра не светилось ни одно окно. Стальные двери подъездов были наглухо закрыты. 
  Я подошёл к первому подъезду. С трудом прочитал порыжевшую надпись на бумажке, приклеенной над кнопками кодового замка, тронутыми ржавчиной: «Нажмите кнопки с цифрами один, два, три, четыре». Без всякой надежды я нажал на эти кнопки. К моему удивлению, дверь открылась.
   Я вошёл внутрь… Кажется, я стал первым человеком, вошедшим  сюда за последние сто лет. От толстого слоя пыли трудно было дышать – и мне, и стенам, и потолку, и ступеням. Сумрак усиливал ощущение давней покинутости этих мест. Оставляя в пыли глубокие следы, я стал подниматься по лестнице. И на втором этаже царило такое же запустение. Никто не мог здесь жить. Тем более – Ягаида.
  Я поднялся до самого верха. Везде было одно и тоже: необитаемость, пыль и запустение. Нога совсем разболелась. Я побрёл вниз.
  Спустившись до второго этажа, я остановился. Та же пыль, то же запустение. Я начал последовательно нажимать на кнопки звонков. Звонки молчали. Нажал на последнюю кнопку. И прозвенел звонок. Что-то
очень знакомое было в этом звуке. Звенел будильник моего телефона. Я вынул телефон и посмотрел на время. Сейчас я должен был проснуться.
  «Как утренний крик петуха» - мелькнула мысль. И я, действительно, словно начал просыпаться. Как морок рассеивался…
   Я стоял на чисто вымытой, ярко освещённой лестничной площадке. Дверь передо мной вдруг раскрылась.
  - Проходите, пожалуйста, Василий Сергеевич. Вы шли сюда – сказала возникшая в дверях очень пожилая женщина в строгом аккуратном халате.
   Я внимательнее посмотрел на неё. И не разглядел лица – два голубых глаза, словно ослепили меня. На миг я почувствовал себя тряпичной куклой, надетой на руку кукловода…
   - Проходите – повторила хозяйка, - что-то сегодня прохладно в подъезде.
   Теперь она смотрела на меня спокойными серыми глазами, а я, всё равно, не мог рассмотреть её лица – видел только глаза.
  «Ягаида» - мелькнуло в голове. Опять не так я представлял её себе…
  Словно не своей волей, я переволок больную ногу через порог.
  - Курточку – на вешалку и к столу – продолжала Ягаида. – Ведь, Вы сегодня ещё не завтракали, да и впечатления с утра у Вас самые нескладные.
  «Да – подумалось, - действительно, Ягаиде ничего докладывать не надо. Она и так всё знает».
  Повесив куртку на вешалку, я занял место за столом.
  А на столе уже стоял горячий заварник с заваркой настоящего чая. Такого душистого… И чайник с кипятком. И два блюда с только что испечёнными пирожками с богатым букетом запахов от разнообразной начинки. И замысловатые крендельки. И розетка с кусковым сахаром. И две чашки на блюдечках. И чайные ложечки в придачу. И никаких особенных отваров, никакой экзотики на закуску. Всё как дома. Или - как в гостях у добрых знакомых. И не в двадцать первом веке, а как, может быть, было где-нибудь во второй половине девятнадцатого.
  - Да – сказала Ягаида, - здесь я не на работе, здесь я дома. И у меня, действительно, очень старомодные вкусы. Мне нравятся времена, когда события были соразмерны возможностям человека. И мне эстетически нравится девятнадцатый век, хотя именно в нём родились люди, участвовавшие в самых больших трагедиях двадцатого века.   
  Я взглянул на Ягаиду – мысли она читает, что ли?
  - Конечно, нет – тут же отозвалась Ягаида. – Достаточно просто взглянуть на Вас.
  «Ну, конечно – читает» - подумалось мне.
  Ягаида пододвинула мне чашку с чаем и блюдо с пирожками. И подала пример чаепития.
  И я с аппетитом принялся за пирожки. На четвёртом пирожке я несколько «притормозил». И осознал, что всё ещё нахожусь в заторможенном состоянии: вошёл, ни «здравствуйте», ни «спасибо», и, вообще - ни слова, сижу, уплетаю пирожки, словно так и положено.
  - Так и положено – сказала Ягаида. – А теперь, Василий Сергеевич, когда Вы немного перекусили и чуть-чуть пришли в себя, можно и беседу начать. А то, как говорил Вивекананда, безнравственно говорить с голодным о Боге.
  - А мы будем говорить о Боге? – удивился я.
  - Мы будем говорить обо всём – сказала Ягаида. – А для начала – «дежурный» вопрос: как Вам тут у нас?
   В долю секунды я «взвихрил» весь свой словарный запас и немногие мысли – почему-то захотелось ответить быстро, точно и не банально. Но, наверное, не получилось.
  - Я ощущаю постоянную доброжелательность – ответил я. – Очень занятые люди, словно, только тебя и ждут. Отодвигают свои дела. Кормят, поят, интересные вещи рассказывают. Вот как сейчас. И чувствуешь себя…
  И тут я почувствовал, что совсем не болит нога. Пошевелил ступнёй. Тоже не болит.
  - Вот и нога - болела со вчерашнего вечера, а тут вдруг сама прошла –  неуверенно продолжил я.
  - Сама проходит только жизнь – улыбнулась Ягаида.
  - Спасибо – сказал я, поняв, что, только что, меня не только подкормили, но и подлечили. – Как же за всё это рассчитываться?
  - Сколько же у Вас, Василий Сергеевич, коммерческих стереотипов нынешней жизни. Не по возрасту – укоризненно сказала Ягаида. – Творение добра - если получается - удовольствие само по себе. Добро творится от всего сердца, а вот зло – исключительно от бессердечия.
  - Сердце есть у всех…
  - Конечно, сердце есть у всех, и ум есть у всех, и доброта есть у всех, и сочувствие есть у всех… Но не все люди здоровы, поэтому некоторые, по нездоровью, не знают, что всё это у них есть. И проживают жизнь без доброты, сочувствия и даже – без заметного ума. И есть настолько нездоровые люди, что весь их внутренний мир заполнен злобой. А каждый  человек живёт в той части огромного внешнего мира, которая доступна его внутреннему миру. Представляете, какую жизнь приходится прожить несчастному злому человеку?   
  - Вы сказали о нездоровье. А ведь болезни положено лечить…
  - Замечательно! – воскликнула Ягаида. – Вот здесь-то и задача, которую, по необходимости, но без всякого энтузиазма, человечество решает всю свою историю. Тут надо и учить и лечить. Учат на инженера, слесаря, токаря, художника, агронома, на учителя тоже учат, не учат только на Человека. Тут уж, как «карта выпадет». И мы получаем человечество с таким «букетом» качеств, что половину человечества уже надо лечить. А, может быть, и не половину. Кстати, это заметил ещё в начале восемнадцатого века Джонатан Свифт. По рассуждениям сатирика, половину жителей Британии его времени надо держать в лечебницах для душевнобольных. При этом, Свифт был англичанин и, значит - экономист, поэтому он добавляет, что это, конечно, очень дорого, но оставлять таких людей на свободе обходится ещё дороже.
  - Вы нарисовали довольно безрадостную картину. С другой стороны есть давняя банальная мысль – хороший человек – это не профессия…
  - Правильно – немедленно отозвалась Ягаида. – Это прекрасно демонстрирует шкалу ценностей, по которой живёт человечество не одну тысячу лет. Это – рыночные ценности. Вся история человечества – сплошной
базар. И ценность человека в истории – базарная. Да ещё совсем недавно его и продавали на базаре. Продают и сейчас, ну, пусть – не на базаре.
  Но кто сказал, что хороший человек не может быть и хорошим  профессионалом? Почему противопоставляются профессионал и хороший человек? Потому, что люди знают, как научить профессии, а как выучить на хорошего человека – не знают. Потому что рынок определяет стоимость профессионала, а ценность хорошего человека - для людей, не для рынка - бесконечна.   
  - Так что же будет с человеком и человечеством? Как-нибудь «выкрутятся»?
  - Человек, конечно «выкрутится». А вот человечество, с его традиционной шкалой ценностей, уже не сможет. Уже сейчас видно, как базарная оценка человека прекращает его развитие и останавливает развитие человечества. 
  - Но как же тогда сможет «выкрутиться» человек? Без человечества?
  - Ответ простой, но не линейный – улыбнулась Ягаида. – Во-первых, человечества, как однородного целого, не существует. Поэтому процессы, идущие в его разных частях, не одинаковы. Правда, мощное развитие информационно-коммуникационных систем заметно унифицировало шкалу ценностей в разных частях человечества. Но надеюсь, что, пока ещё, не фатальным образом.
   Ещё более разнообразны сами люди. Среди них много умных, а иногда встречаются и мудрые… Интересно, что не все языки различают понятия «умный» и «мудрый»…
   - Да – тут же отреагировал я, – для меня эта разница тоже неочевидна. Но я, почему-то, задумывался над этим, и, из многих, мне понравилось такое определение: умный сумеет выбраться из трудного положения, а мудрый никогда в него не попадёт.
  - Замечательно – сказала Ягаида, но мне ближе моё, немного другое, но тоже похожее: умный стремится занять лучшее место в жизни, а мудрый – своё. Обратите внимание – лучших мест не так уж много, а своё место, безусловно, есть у каждого. При таком распределении мест никто не может быть обижен.
  Видите ли, Василий Сергеевич, умные принимают ценности того общества, в котором живут, прекрасно вписываются в него и занимают в обществе соответствующие их уму места. Но идут в общем «строю». И, как правило, выйти из него уже не могут, даже осознав, что «строй» идёт в тупик.
  Мудрые – это те же умные, но - без социальных амбиций. Социально они более свободны. Да и думают, нередко, о вещах, которые, ну никак, на хлеб не намажешь. Вот люди такого психического типа имеют возможность «выкрутиться» без человечества. Они тоже принимают ценности общества, но не все. Отвергают те, которые не соответствуют их индивидуальным этическим критериям – в этом главное отличие. Их социальное положение гораздо скромнее. Иногда, они, вообще, могут выглядеть социальными аутсайдерами. Например, пассажир железнодорожного вагона третьего класса Мохандас  Карамчанд Ганди. Правда, в моём понимании, мудрецом
Ганди не был, потому что имел отношение к политике. Мудрецом человека делает этика, которой политика противопоказана. В конце жизни Ганди это почувствовал, увидев, что для многих соратников его идеи были только политикой. «А для меня это была жизнь» - говорил он.
  - А себя Вы кем считаете? –  спросил я, доедая шестой пирожок.
  - У меня нет необходимости считать себя - уклонилась от прямого ответа Ягаида. – Я всего одна. Себя считать нельзя. Неизбежна ошибка. Пусть считают другие.
  - А как Вы оказались здесь, на краю света? – спросил я.
  - По распределению, после окончания университета – ответила Ягаида. - Рыб я выбрала ещё в детстве. Две сказки: «Сказка о Золотой Рыбке» и «По щучьему велению» произвели на меня большое впечатление. Не кто-нибудь, а рыбка исполняла все желания. Были, конечно, сказки о волшебниках, волшебной палочке, но этих кудесников я никогда не видела, а рыбок могла видеть каждый день. Конечно, даже в детстве было понятно, что такую рыбку не выловишь… А почему бы не вывести? Конечно, о такой мечте никому говорить было нельзя. А выводить новые породы рыб -  можно. Вот и занималась я рыбоводством большую часть жизни. Но любым делом можно заниматься с разной степенью углублённости – тут всё зависит не столько от того, чем ты занимаешься, сколько от твоей способности «углубиться»…
   - И, выводя новые породы рыб, Вы пришли к мысли о необходимости людям самим сознательно изменяться?
   - Ну, конечно. Когда занимаешься чем-то живым, рано или поздно приходишь к человеку. Наверное, потому что сам – человек. И тогда – для тебя - наука перестаёт изучать только «механизмы» осуществления физических и химических процессов, происходящих с живым и неживым веществом. В ней появляется новое измерение, и наука теряет часть своей рациональности, в ней возникает что-то иррациональное, как оно есть в каждом человеке, как оно есть в Бытии. И наука перестаёт быть только интеллектуально интересной - она захватывает тебя, как осознанная часть судьбы. А судьба выходит за пределы жизни в материальном мире, и нематериальная часть Бытия начинает особым светом «подсвечивать» и науку, которой ты занимаешься. И тогда научными методами действительно можно увидеть что-то совершенно новое в этом мире.
   - Но вернёмся к человеку. Чтобы он изменялся сознательно, недостаточно общих рассуждений о самосовершенствовании…
   - Конечно. У человека должно быть мировоззрение. Без мировоззрения он не может быть действительно культурным. Но, при этом, всё время приходится помнить, что мировоззрение – авторский, неточный перевод на язык своего сознания, проявлений Бытия, понятых очень приблизительно. Иногда – приблизительно до наоборот.
   Мировоззрение составляют усвоенные идеи. Не повторяемые, а усвоенные. И тут очень важно не переступить определённого «исторического порога». Противники идеи борются против неё, а сторонники – убивают идею, доведя
её до логического конца. Потому что ни одну идею нельзя осуществить полностью в конкретных исторических условиях. К примеру –
социалистическую идею. Помните беседу героев у Достоевского в «Бесах»… «Так Вы вообще против социализма?» - спрашивает один из них. – «Нет, - отвечает другой. – Социализм – идея титаническая, да не все несущие её – титаны…» Так оно и получилось…
   Коммунизм – теоретически - это социум, в котором каждый человек чувствует себя человеком, может проявить всё лучшее в себе и не быть за это наказанным, и, при необходимости, ему даже помогут быть человеком. Помогут, а не принудят быть кем-то, кем он – ещё или никогда - быть не может. При этом предполагается, что этот социум – не обязательно государство и что все люди – хорошие. А в действительности - не все. И даже – не большинство. И не самые лучшие люди оказываются там, где их совсем не хотелось бы видеть.
   Прозвучал призыв: «Будь человеком!» Откликнулись многие. А призвавший, на деле, не поддержал свой призыв. И всё «изламывается»: сначала упрощается, потом – окарикатуривается, и наконец - превращается в свою противоположность. Естественно, действительного социализма и, тем более, коммунизма, нигде и никогда не было. Не смог человек преодолеть законов своего вида, в границах которого существует. Надеюсь – пока не смог… Всё-таки, это было детство идеи. Детство бывает жестоким. Я смотрю  в будущее оптимистично – надеюсь, что идея будет взрослеть и, всё-таки, воздвигнет общество, в котором Человек будет жить среди Людей. И осуществится афоризм древнего философа : «Человек – мера всех вещей». Не имеет значения, как называется общество, важно – как люди, живущие в нём, относятся друг к другу и что является определяющим в этом обществе – человек или барахлишко, которое он присвоил. 
   - Но человек способен мыслить только так, как его научат. Мировоззрение человека создаётся культурой общества, в котором он живёт. 
   - Конечно так, но не так линейно. Каждый из нас усваивает из культуры, в которой живёт, что-то своё. А парадоксальный кто-то – исключительно чужое. Но чтобы культура вообще была, у общества тоже должно быть
мировоззрение. Мировоззрением общества является идеология. Общество без идеологии не может быть культурным. Совсем недавно идеологией общества была религия. Сейчас западная цивилизация пытается обойтись без неё. И в мире становится тревожно. Искусство - чуткий индикатор состояния общества. Современное искусство показывает уход культуры. Прикосновение к произведению искусства всегда должно было делать человека сильнее. Как человека. А каким делает человека прикосновение к современному искусству? Иногда, кажется, что в человеке победила  обезьяна и возвращается на дерево.   
   Современные картины и скульптуры наполнены откровенной неприязнью к человеку. За пластиком, стеклом и бетоном корпусов сегодняшних зданий проглядывает бесчеловечная рациональность грядущих лагерных бараков. 
   Не становится человек выше… И на этого крошечного человека обрушивается бурный поток информации и дезинформации, которые мы уже не  можем различить. И для большинства людей правым оказывается тот, у кого больше рупоров, кричащих его «правду».
   Но есть ещё одна, до сих пор не очень понимаемая большинством людей, вещь - что субъективно воспринимаемые моральные законы так же объективны, как и физические. И их нарушение так же гибельно, как прыжок с самолёта без парашюта. Все цивилизации гибли при нарушении моральных законов. Они оставались без средств к сосуществованию. Между людьми и между государствами.
   - Да… Проще было лет сто пятьдесят назад в сословном обществе, без радио, телевидения и интернета и, желательно, чтобы все были неграмотны… И, между прочим, уже тогда грамотность заметно «подпортила» человека – тот же ваш Достоевский писал, что среди острожников много грамотного простонародья, а в деревнях, часто – и одного грамотного найти трудно.
   - И тогда - виновата была не грамотность. Грамотность – один из каналов поступления информации. А человек – по уровню  развития - должен соответствовать поступающей информации. А если соответствия нет, информация «оглушает» некультурного человека и, часто, способна сделать его асоциальным элементом. Или – просто больным. И сейчас идут те же процессы: жизнь в обществе усложняется, на «окультуривание» человека требуется всё больше сил и средств. Средств недостаточно. Да никто этим, по существу, и не занимается. Думаю, потому, что просто некому – все сами такие: психика человека уже не успевает за изменениями жизни общества. А поток информации становится всё мощнее, его воздействие - всё разрушительнее. Такое ощущение, что опять «назревают» процессы, вызвавшие три с половиной тысячи лет назад «катастрофу бронзового века».
   - А это, что за беда?
   - Тогда почти все развитые культуры Средиземноморья были взорваны изнутри малокультурным населением. Именно - из-за разницы между высоким уровнем вершинных достижений культуры и низким средним уровнем культуры, да и жизни, основной массы людей. Правда, это – не очень научная точка зрения на то, что тогда произошло. Но то, что мы видим сейчас вокруг себя, делает очень правдоподобным, что так было тогда и может произойти сегодня. Увеличивается разрыв между пониманием
действительности огромной массой людей, просто живущих обычной жизнью и понятиями, на которых существует социум, в котором все живут. И этими людьми всё более эффективно манипулирует внеэтичный социум по имени государство. А где нет этики, там не будет и человека и человеческих
отношений. А вне человеческих отношений, как ни странно, нет и государства.
   - А-а, теперь я понимаю, как возникла мысль о возрождении рыбоводческой станции, как укрытия от социального взрыва…
   - Да, проницательный Василий Михайлович, это была моя мысль… Здесь я прожила и проработала лучшие десятилетия моей жизни. Поэтому, как-то по случаю, я шепнула пару слов на эту тему моему внуку – знаете, у меня три внука, двое – люди, как люди, а третий – очень деловой человек… Ну, так уж получилось… Мой деловой внук, по доброте душевной, снизошёл к бабушкиным фантазиям – поручил кому надо, в фирме, проработать возможность создания нового сектора деятельности. Неожиданно оказалось, что это вполне перспективно. А тут ещё у одного из наших топ-менеджеров начался душевный кризис – человек чуть не в затвор собрался…
   - Уж не Варик ли?
   - Конечно, Варик. В глубине души – он – анархист гандистского толка. Но ему это можно. Варик - внутренне дисциплинирован и хорошо чувствует границы реального. Он не потеряется. Кроме того, Варик – человек с
огромным потенциалом разнообразных способностей. И здесь он тоже прекрасно проявил себя. И, думаю, ещё проявит…
   И всё получилось как нельзя лучше. Фирма не потеряла ценного работника. Варик вышел на деятельность, соответствующую его новому настрою. И я стала проводить лето в этих прохладных местах, которые «согревают» меня самыми добрыми воспоминаниями. Боюсь, что это сильно продлило мою жизнь.
    - Обычно, люди к этому стремятся...
   - В общем- то, и я живу не без настроения. Но живу уже неприлично долго. Иногда с ужасом думаю, что, может быть, Господь предоставил мне возможность самой выбрать время, когда я решу отдать Ему душу, и я давно нескромно перебрала лимит и не ведаю об этом. А мне деликатно не напоминают… Впрочем, здесь я отвлеклась… Как сказал автор, имя которого склероз не позволяет мне вспомнить: «…я отвлёкся, это свойственно человеку, у которого давняя и горькая обида…» Правда, у меня - не обида, а - временами беспокоящая мысль…
   - Да, а хороша ли уха из Золотой Рыбки? – вдруг вспомнил я.
   - Ну, Василий Сергеевич, у Вас виды на Золотую Рыбку, утилитарнее, чем у давешней Старухи – всплеснула руками Ягаида. - За это у Вас надо отобрать старое корыто, да и ветхую избушку – в придачу…
   - Смилуйся, Государыня Рыбка…
   - То-то же, Василий Сергеевич. А теперь, пойдёмте, познакомлю Вас с Золотой Рыбкой.
   - Как…
   - Да-да. Золотая Рыбка уже плавает в здешних водах. Правда, в жизни – не как в сказке.  И давние мечты осуществляются, как правило, в неожиданной форме.
   Например, по Ветхому Завету, ждали Мессию, как вождя, мощной рукой воздвигающего величие колен Израилевых, а пришёл плотник, мирно проповедовал, погиб на кресте и, вроде бы, никого не спас. А путь человечества изменился на тысячелетия. И колена Израилевы, до времени, остались, как-то, в стороне.
   Потом  принялись ждать Антихриста, который, блистая бесчисленными талантами, возглавит человечество и, воодушевляя обещаниями на осуществление всех надежд, поведёт его к гибели. И, ведь, положение дел в сегодняшнем мире  таково, что невольно возникает ощущение того, что Антихрист уже явился и, конечно – опять неузнанным, опять - в неожиданном образе – в коллективном: коллективы талантливых людей  создали разнообразные виды оружия массового поражения, создали мощные информационно-коммуникационные системы, с помощью которых уже долгие годы наполняют людей ненавистью друг к другу, подстрекая их
применить, наконец, это оружие… Что может быть большим грехом, как не самоистребление человечества в невероятной ненависти к себе?.. Это ли –  не полная победа Антихриста? Но ведь так не должно  быть… Впрочем, мы ведь о Золотой Рыбке… Пойдёмте…
   
   И мы пришли.
   Это был небольшой зал, оформленный неожиданно изящно, с рядами кресел, человек на двести.
   В стене зала, за площадкой перед стульями, был вмонтирован огромный аквариум. Его передняя стенка подсвечивалась желтоватым светом. На нескольких креслах переднего ряда висели предметы, похожие на шлёмы виртуальной реальности.
  - Присядем -  Ягаида указала рукой на кресла.
  Мы сели.
   - Наденьте – Ягаида подала мне шлём.   
   Я надел. Шлём не закрывал ушей, но мягко и плотно прилегал к поверхности головы. Линзы вплотную придвинули к глазам стенку аквариума. И – ничего… Я скосил глаза на Ягаиду – она не надела шлёма.
   В аквариуме шевельнулись водоросли, и из них, с разворотом вдоль стенки, медленно выплыла крупная рыба. Странная и чем-то неприятная.
   - Непохожа на картинки из детских книжек? – шепнула Ягаида.
   Я молча кивнул.
   На тупой морде рыбы шевелились короткие щупальца. Маленькие, широко расставленные, глазки посверкивали, словно светясь. Чешуя была то ли очень мелкая, то ли её не было вовсе – я не смог её рассмотреть. Спинного плавника не было, зато хорош был роскошный веер хвоста…
   - Не наша какая-то рыба – почему-то шёпотом сказал я. – Уж, не аксолотль ли это?
   - Не бойтесь. Вы не повторите судьбу героя рассказа Кортасара. А рыба, действительно, не наша. Это – электрический сом. Смотрите на него внимательно.
   А я уже не мог оторваться. Сом смотрел на меня своим круглым глазом и медленно-медленно водил хвостом из стороны в сторону, словно гипнотизируя немигающим взглядом.
   Я погружался в глубокое и ясное спокойствие. И все мои мысли и чувства, проясняясь, словно медленно раскачивались из стороны в сторону, как водоросли в аквариуме. И я начал понимать их действительный смысл и значение. И понял, в чём неправа была сказочная Старуха. И Старик. И как неправа была Золотая Рыбка, исполняя желания несчастного маленького человека, не знающего, что ему действительно нужно. И почувствовал, что сейчас и я, наконец, пойму, что же нужно мне, и узнаю,  как смогу этого достичь. И зачем я здесь, и зачем я, вообще, на свете. И замер в ожидании неслыханного дара…
   В глубокой тишине, охватившей меня, словно появилось новое измерение. Душа замерла, ожидая звуков откровения, которого она ждала всю мою жизнь, не ведая этого, в непроявившейся глубине своей…
   - Ну вот Вы и познакомились с Золотой Рыбкой – услышал я голос Ягаиды.
  Чудо не совершилось… Золотая Рыбка махнула хвостом и скрылась за стеной водорослей.   
  - Зачем… Зачем же Вы прервали этот сеанс неслыханной щедрости… Ещё немного, и… - с укором я повернулся к Ягаиде.
  - Именно поэтому – улыбнулась Ягаида. – Неужели Вы хотите, чтобы к Вам относились слова Сократа: «Несчастный! Все твои желания исполнились!»? А сейчас Вы просто познакомились с Золотой Рыбкой и теперь будете спокойны за её судьбу – в уху Рыбка не угодила… Снимите шлём.
  - Так, что же это было? – в недоумении спросил я.
  - Сказка о Золотой Рыбке – опять улыбнулась Ягаида. – В конце сказки положено остаться у разбитого корыта. Но Вы не чувствуйте себя у разбитого корыта - мы, всё-таки, не сказку рассказываем.
   Большинство людей живёт навязанными желаниями.
   А общении с Золотой Рыбкой должно дать понимание, что же именно тебе нужно в этом мире. Не то, чего ты хочешь от мира, а то, что ты хотел бы в нём совершить. Чем одарить этот мир.
   Сейчас, Василий Сергеевич, Вы были в одном шаге от ответа на этот вопрос. Но я думаю, что этот шаг пока лучше не делать.


  ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ

  Ягаида собрала нас у себя. Девятнадцатый век задержался в её комнатах. Он был на посуде, на мебели, в бое напольных часов, на тяжёлых шторах и светильниках, правда - электрических. И – в общении людей между собой. Временами казалось, что Ягаида - тоже оттуда.
  Здесь мне нравилось думать, что я тоже становлюсь мудрее. И вижу надвигающееся Будущее. Вижу - и ничего не могу изменить. Зачем же тогда нужны пророки?!
  Наступает время невозврата. Мыслящее человечество навсегда теряет возможность стать разумным. Чрезмерная зависимость от
«инкубаторской» цивилизации. Чрезмерная лёгкость удовлетворения потребительских желаний. Безнадёжная узость этих желаний, не изменившихся с дочеловеческих времён существования. Мышление, как «усугубитель» этих желаний. Возрастающее взаимное недоброжелательство. Постоянная готовность причинить всё большее зло ближнему, дальнему и тому, кого никогда не узнаешь… К счастью, не все такие, но…
  - Виктор Михайлович – я вздрогнул – Ягаида  легко прикоснулась к моему локтю, - мудрость не может быть пессимистичной. Мудрость может быть только оптимистичной. Унылых мудрецов не бывает. Мудрость освещает жизненный путь. А по светлой дороге положено идти бодро.
  - Ну не мудрец я, хотя, иногда, кажется, что мудрость одолевает…
  - Раз уж попали в нашу компанию, Виктор Михайлович - улыбнулась Ягаида, -  значит, мудрость, всё-таки, одолеет.
   - Ну, может быть, не успеет одолеть – с надеждой сказал я. - У меня остаётся  не так уж много времени…
  - Успеет – сказала Ягаида с интонацией, отметавшей всякое сомнение. – Мудрецы живут долго. Они обязательно должны пройти все стадии жизни, определённые любому живому существу, но – по-человечески. А это не у каждого получается. А дальше - согласно йогической поэзии: «Дошёл до конца – иди дальше». Вот тут-то мудрость и одолеет. А пока не одолела – давайте-ка - за стол. Тем более, что не только мудрец но и каждый человек должен жить жизнерадостно.               
  Я огляделся - все уже сидели за столом. И на столе было всё. И - показательно – всё было из местных продуктов. Хорошо поработали кулинары. Как в лучших ресторанах. Конечно, это было сделано в демонстрационных целях. Но работу кулинаров нужно было уважить. И мы заняли места за столом.
  Все ждали слова Ягаиды.
  - Ну вот – не заставила себя ждать Ягаида, - опять мы меня провожаем. И мне тоже, не первый год, кажется, что провожаем, если не в последний путь, то в последний раз. И не сбывается.   
   Жизнь человека – как у однолетнего растения. У него тоже - только одна весна, одно лето, одна осень и одна зима. Это хорошо видно, когда смотришь из зимы. Конечно, это – не времена года. Это - времена жизни.
   …Старость – лишнее время жизни. Её никто не ждёт, она никого не радует и ничем не привлекает, ничего не обещает, и ни на что не вдохновляет. Но старость – обязательный незваный гость. Поэтому всегда держи на столе тарелку для неё. Если время накапливает мудрость, то это ещё может оправдать годы старости. Глядишь - придёт, присядет и неожиданно согреет добрым и умным словом.
   Старость – это роскошь, которую совсем недавно начало позволять себе человечество. Поэтому пока совсем не умеет ею пользоваться. При этом, понимая то, что это не та роскошь, без которой можно обойтись.
   …Странное состояние, когда жизнь кончилась, а смерть не пришла. Возникает бесценный миг одиночества. Тебя наполняет свобода от социальных стремлений – они – уже не твои. Ощущение своего, неизменившегося за целую жизнь «Я»: если отбросить «шелуху» событий прожитой жизни, твоё «Я» оказывается точно таким же, каким ты почувствовал его в раннем детстве, впервые увидев через него окруживший тебя мир.
  …Извините. Странная застольная речь. Всё – про себя, да про себя. Это я оглянулась одновременно  - и на прошлое и на будущее. Вернёмся в настоящее. Надеюсь, я никого не обидела? Приятного аппетита.
  Ягаида села. В комнате повисла тишина. Секунд пять Ягаида слушала тишину. Потом, нарочито громко, звякнула вилкой о тарелку. И все, словно, очнулись.
  - Ну вот – шепнула мне Ягаида, - проводы начались.
  - А, ведь, в Вашем спиче – сказал я, раскладывая салат по тарелкам, - пессимизма было не меньше, чем в моих мыслях.
  Ягаида сделала аккуратный глоток и поставила бокал на стол.
   - Оптимист, конечно, идёт по жизни бодро – сказала она. - Но, при этом, ему необязательно бить в барабан. Оптимист – тоже человек со своими убеждениями и предубеждениями. И со всей гаммой чувств, как и пессимист.
Вот и мне бывает грустно – прожила я долгую жизнь и думаю, что прожила её, по большей части – правильно. С моей, конечно, точки зрения. И вижу: со временем, люди стали жить лучше. Замечательно. А сами люди лучше не стали. Настораживает. Значит, какая-то очень важная работа не выполняется социумом. И, значит, мною тоже…
  - Но, мы-то, Вашими заботами, уже здесь…
  - Вот вам и трудиться на неведомой ниве. Но, как сказано в Писании: «…Бремя моё легко…» С натугой делается только что-то неестественное. Например - человеческая история… Даровано человеку мышление… Но как же неловко пользуемся мы этим даром… А раз мышление постоянно выскальзывает у нас из рук, значит, мы, в общем-то, безумны… А как безумны были древние люди, когда зыбкое мышление только начинало освещать их тёмные пути… В прошедших тысячелетиях много непонятного. Но я думаю, что многого мы не можем понять только потому, что допускаем, что людей прошлого вела по жизни какая-то, неведомая нам сегодня, мудрость. А, по-моему, в древности таится больше безумия, чем мудрости. Это от тех времён, когда мышление чаще, чем сегодня, выскальзывало из сознания формирующегося человека, нам достались явления вроде абсессивно-компульсивного расстройства, в те времена заставлявшие человека со «спутанным» сознанием воздвигать идолов, поклоняться им и приносить жертвы.
   Как всегда, правильно говорил классик: «Только когда человек Пётр отнесётся к человеку Павлу как к человеку, он и к себе будет относиться как к человеку». Так очеловечивался человек и в этом – возможность спасения человека. Но не человечества. Человечество разделено на социумы-государства, а государство по-человечески относиться к человеку не может. В силу своего характера, давно и окончательно сложившегося на основе звериного и беспощадного характера древнего человека. Прошло время, древний человек стал современным, а государство, как значительно более инерционная система, время от времени, показывает клыки и выпускает когти древнего зверя. И государство продолжает заставлять человека смотреть на другого человека «государственными» глазами. А, значит, не так, как Пётр должен смотреть на Павла. И, значит, возможностей для человека стать самим собой становится всё меньше. Потому что возможности государства формировать человека становятся всё более эффективными…
  - А если очень плохой человек стремится стать самим собой, а государство ему не позволяет? Плохо ли это? – вдруг  вступил в разговор Борис с противоположного конца стола.
  - Ну и ушастый же ты, Боря – с деланной досадой сказала Ягаида. – Мне казалось, что не так уж громко я говорю и не мешаю проводить меня, не теряя аппетита. Я могу ответить на твой вопрос. Но покажусь не толерантной. Сегодня мне бы этого не хотелось.
  - Хорошо – сказал Борис. – Я спрошу завтра.
  - Спроси завтра – сказала Ягаида. – Может быть, я найду толерантный ответ.    
   - Но, если Вы считаете, что сегодня социум в форме государства препятствует развитию человека, то альтернативой этого может быть глобализация? – с другого конца стола пробасил Спиридон Порфирьевич.
  - У меня такое впечатление, что сегодня, меня, всё-таки, вынудят сказать что-нибудь не толерантное – сварливо ответила Ягаида. – Приход глобализма, конечно, неизбежен – на наших глазах все части мира становятся взаимозависимыми, и облака информация и дезинформация, освобождённые от всяческих границ, всё плотнее окутывают нас. Но победа глобализма в его сегодняшнем образе, будет концом человека, а не его развитием. Строго говоря, наступление глобализма – обязательный этап естественного развития человечества, как социально-биологического вида. Процесс этот начался ещё в каменном веке. В каменном веке, в основном социуме того времени – в племени – каждый человек имел куда большее значение, чем в социумах последующих эпох, в которых значение отдельного человека последовательно уменьшалось. При охвате человечества глобальным социумом этот процесс будет доведён до конца. Индивидуальность человека, воспитываемого, прежде всего, как потребителя, станет не нужна. Человечество превратится в сумму индивидов с унифицированными потребностями, которые будут стимулироваться или тормозиться структурами, управляющими глобальным социумом. Эти структуры будут вневидовыми. И те, кто сегодня считают себя «вершителями судеб», незаметно для себя, окажутся в одном ряду со всеми остальными. Ведь, они тоже принадлежат к тому же социально-биологическому виду. А законы вида обязательны для всех. И здесь «судью» не уговоришь и не подкупишь…
   Технологическое развитие социума остановится на уровне, достигнутом на момент превращения человечества в сумму индивидов. Такому глобальному социуму не нужен Человек, социум будет состоять из «человеев». У современных социумов уже есть возможности для такого «искривления» пути человечества.  Дальше будет происходить деградация глобального социума к уровню «человейника» - социума общественных млекопитающих… По аналогии с муравейником… Человечество вернется в мир животных: окончательно станет обычным биологическим видом, которому поставлены пределы существования, уже не зависящие от его воли...
  - Не могу согласиться – не унимался зычный Спиридон Порфирьевич. – Почему же глобализация должна обязательно унизить человека, а не поднять его? Ведь она – естественный процесс, ведущий человечество в будущее…
  - Может быть, глобализация могла бы быть и другой – грустно сказала Ягаида. – Но сегодня она такая, какая есть. И я нарисовала будущее, в которое такая глобализация ведёт человечество.
   Но в любой глобализации таится ещё одна опасность. История человечества, до сих пор, не знает ни одной цивилизации, которая, в конце концов, не зашла бы в тупик. Но, до сих пор, рядом с любой цивилизацией существовали другие социумы, в которых жизнь шла по своим законам. И после гибели «тупиковой» цивилизации «потоки человечества» устремлялись
по другим «руслам». При эффективном осуществлении глобальной цивилизации запасных «русел» не останется… Значит, тупик глобальной цивилизации будет означать конец существования вида… 
  Но обращаю ваше внимание на то, что мы сильно уклонились от нашей основной задачи. Мы же меня провожаем. Глобализация глобализацией, но я требую продолжения банкета.   
  И все, постукивая столовыми приборами, продолжили банкет.
  - Всё-таки – шепнул я Ягаиде, - в Ваших сегодняшних речах пессимизма не меньше, чем в моих мыслях.
  - Мне просто грустно – так же тихо ответила Ягаида, - что таким я вижу будущее человечества. Ведь, я сочувствую человечеству, я – тоже человек и желала бы другого будущего. И ещё мне грустно оттого, что завтра уезжаю. Я каждый раз покидаю эти места, как в последний раз… И грустно, что провидец может увидеть многое, кроме своей судьбы…


  ВАСИЛИЙ СЕРГЕЕВИЧ

  - Василий Сергеевич – обратилась ко мне Ягаида, когда собравшиеся начали расходиться, - задержитесь, пожалуйста, ненадолго…
  Я опустился на стул, с которого было поднялся.
  Уходящие  раскланивались с Ягаидой, а я, тем временем, охваченный настроением возвращения,  прокладывал свой путь домой: через двое суток  – корабль, ещё через двенадцать часов – поезд, ещё через пару суток – я дома…
  - И напрасно, Василий Сергеевич, Вы всё это думаете – сказала Ягаида, опускаясь на стул рядом со мной. – Я приглашаю Вас возвращаться домой с нашим «караваном». Нам – по пути. И свободные места у нас есть. И билетов - ни на корабль, ни на поезд – у Вас ещё нет. И пару суток сэкономите. А эта пара суток – тоже время Вашей жизни. Принимайте приглашение.
   - Конечно, принимаю! – не раздумывая, ответил я, хотя предложение было совершенно неожиданным.
   - Замечательно! – сказала Ягаида и обернулась к остававшимся гостям. Оставались Борис, Спиридон Порфирьевич и Варик, начавшие убирать посуду со стола.
   - Бросьте Вы эту посуду – продолжила Ягаида. – Только не вдребезги. Передохните немного.
   Все с удовольствием отошли от стола и разместились вокруг Ягаиды.
   - Так вот, Боря – начала Ягаида, - о государстве, которое не даёт плохому человеку быть самим собой, то есть – стать ещё хуже…
   - Бабушка – неожиданно для меня обратился Борис к Ягаиде, – ты же собиралась ответить на этот вопрос завтра…
   - Она действительно бабушка Бориса? – наклонился я к Спиридону.
   - Прабабушка -  шепнул Спиридон. – Но - бабушка – короче.
   - Завтра – продолжила Ягаида – с утра – хлопоты по отъезду, толерантного ответа я не придумаю, в дороге, обычно, сплю, поэтому могу не сдержат обещания. А я, ведь, стараюсь держать слово. Кроме того, сейчас моим нетолерантным мнением, наверное, никого не обижу.   
   …Сознание человека формируется социумом – коллективным разумом значительной группы людей, создавших определенный тип культуры.         Государство - исторический  тип социума, соответствующий основным качествам человека, как социально-биологического вида, в течение всего периода его «цивилизованного» существования.   
   Государство объединяет очень разные существа. Все они называются людьми. Но значительная часть из них, при исчезновении социального принуждения, тут же теряет образ человеческий. Поэтому государство необходимо для людей с этическим уровнем сегодняшнего социально-биологического вида. При этом государство принуждает к формально человеческому поведению в социуме, но не способствует развитию человеческих качеств человека. Поэтому плохой человек, всё равно, не становится хорошим. 
   А ещё есть этика. Если о мышлении животных ещё можно спорить, то этика – исключительно человеческое свойство. Она определяет место человека, сначала – среди людей, а потом – и во Вселенной.   
  Этика – это зерно, из которого должно вырасти эмоциональное чувство, свойственное только человеку, которое должно сделать, в принципе, невозможным для него бесчеловечное поведение. Пока этого нет, человек ещё не состоялся. Мышление – ни шатко, ни валко - у человека есть. А вот в древнем мире эмоций аналога мышлению ещё нет.
   Эволюция этики – от мысли о том, что другой человек – такой же, как и ты, до осознания того, что другой человек – это ты и есть, только с другой
судьбой. И всё, что ты делаешь для другого человека или против него – это ты совершаешь для себя или против себя. Нет преступления человека против другого человека, есть только преступление против себя. Любой поступок между людьми – это прецедент отношений, который, совершившись однажды, дальше «нависает» над каждым человеком: и над тобой, совершившим этот поступок, и надо мной, потому что я – это тоже ты. Он неизбежно многократно повторится в нашем материальном мире. И нет ничего скрытого от Высших Законов. Всё совершается перед взором Божьим.
   Это – об этике. А теперь - о плохих и хороших людях.
   Плохой человек - это, прежде всего, человек, стремления, мысли и поступки которого не имеют этических ограничений. Из-за отстранённости от этики, он – ещё «несостоявшийся» человек. И к этике ему нелегко «пробиться» - он очень не свободен: его сковывают узкие эгоцентричные устремления – наследие животного прошлого, в котором каждый отвечал, прежде всего, за себя. До сих пор даже социальная эволюция человека базируется на инстинкте самосохранения – основном инстинкте для всех живых существ.
   А у хорошего человека – этика – органичная часть его личности. Этика даёт человеку возможность делать добрые дела, испытывая искреннее удовольствие. Она открывает огромный мир, в котором быть человеком – большая работа и бесконечная радость… И знаете, я думаю, что совсем простой человек, например, уборщица, воспитав своих детей хорошими людьми, делает для человечества больше добра, чем большой учёный - всеми своими замечательными открытиями.
   Но сегодня – быть хорошим или плохим человеком – вещь вероятностная, зависящая от случайного сочетания генов и жизненных обстоятельств. А, ведь, в разумном социуме так не должно быть. Хотя бы – в отношении жизненных обстоятельств. Разумный социум должен культивировать хорошего человека – доброго, умного, самоотверженного. Это поднимает социум на другой уровень. А нынешний социум этого не делает. Значит, государство – ещё не разумный социум.
   - Ну, нет – сказал Борис. – Не согласен. Государства существуют тысячелетия. И как изменилась жизнь!  Насколько лучше люди стали относиться друг к другу…
   - В отношениях людей – не очень уверена – сказала Ягаида. -  И в древности люди относились друг к другу по-разному, в том числе – и хорошо. И хороших людей - и прежде, и сейчас – было сравнительно немного. Ведь, их создаёт всё тот же статистический механизм, случайным образом комбинирующий гены и обстоятельства. А у остальных людей, в условиях относительного благополучия, просто нет необходимости проявлять свои не лучшие качества. И в этом - иллюзия, что в условиях налаженной жизни люди становятся лучше. В больших социумах, сейчас, как и прежде, не господствует «поле» нравственности, объективно формирующее хорошего человека.
   - Внутреннее несогласие клокочет во мне – сказал Борис, - но слова возражения ещё не выстроились. Пойду-ка, лучше, убирать посуду.
   Варик и Спиридон поднялись вместе с Борисом и направились к столу. Поднялся и я. Ещё раз поблагодарил, раскланялся и пошёл домой…

   … Дома, за столом сидели Михалыч и Диоген.
   - Варик с Борисом, посуду моют? – осведомился Михалыч.
   - И Спиридон - тоже – ответил я. И опустился на стул.
   - Значит, Спиридону о политике поговорить приспичило. А Ягаида эту тему не жалует. Но высказаться может. Ну, а как кончается отпуск? – осведомился Михалыч.
   - Грустно, как всё, что кончается…
   - В нашем мире, конечных величин, где всё измерено, взвешено и сочтено, кончается всё, что имеет начало – изрёк Михалыч.
   - Одно счастье, что не ограничивается Бытиё нашим миром – вступил в разговор Диоген. – И поэтому существует вечно.
   - А вот мы вечно не существуем – продолжил я грустную ноту разговора.
   - Конечно, вечно мы не живём, а вот насчёт существования… - сказал Диоген. – Наше мышление упорно идентифицирует человека с его организмом. А, ведь, человек не исчерпывается только присутствием в материальном мире… 
   … Мышление, сформированное в материальном мире, затрудняет восприятие человеком чего-либо ещё, кроме этого мира. Элементы мышления, например, в форме рефлексов, есть у любого живого существа. Даже вещества. Например – у органической молекулы, стремящейся покинуть неблагоприятную среду и перебраться в благоприятную. Но ни у молекулы, ни у  высокоразвитого млекопитающего, в сознании не возникает картины мира, выходящей за пределы необходимого для жизни этого существа в материальном мире. А человек создаёт такую картину. Значит, у него есть надежда преодолеть пределы этого мира.
   На заре существования человека мир в его сознании мало отличался от мира животного – потребности были очень сходными. Но, всё-таки, отличия уже были. Например, человек сознавал конечность своей жизни на Земле. Время жизни стало осознаваться, как ценность. Значит, его надо было считать. А считать можно было только по природным циклическим процессам. Поэтому первыми часами стали Солнце, Луна и звёзды. Человек стал смотреть в небо.
   Сегодня говорят о звёздных ассоциациях, тёмной материи и энергии, ячеистой структуре Вселенной. И астрономия кажется тоже только что возникшей наукой. Но это – вечная молодость. Астрономия – первая наука человечества, возникшая вместе с ним и указавшая ему его место, не ограничивающееся домом, страной, Землёй, Вселенной, Временем. Ведущей человека в Бытиё в Вечности.
   Только глядя в небо, человек, находясь в своём измеряемом мире, пришёл к осознанию существования абсолютных сущностей: Бога, Бытия и Вечности. И почувствовал, что при всей своей непостижимости, они присутствуют и в его короткой жизни на Земле. И, значит, он тоже присутствует в них. Всегда. И в короткой  земной жизни и в вечном Бытии…
   Диоген замолчал. Повисла тишина. Сказывалась усталость длинного дня.
   - Диоген – сказал я, - ты назвал Бога первым в ряду абсолютных сущностей.
А, ведь, Вечность и Бесконечность – понятия вполне материалистического мировоззрения…
   - Нет – сказал Диоген. – Материалистическое мышление, прикасаясь к понятиям Вечности и Бесконечности, «проваливается» в них. И способно использовать только понятие Бесконечности и то - только в самой нематериальной сфере своей деятельности - я бы даже не назвал её наукой – в математике. Материалистическая наука способна эффективно работать только с конечными объектами. И решает только один вопрос: как устроен мир? Это, конечно, интересно. Но меня всегда больше интересовал вопрос: зачем в этом мире я?
   - Пора бы и расходиться –  вдруг сказал необычайно молчаливый сегодня Михалыч. И поднялся со стула.
   Диоген молча поднялся тоже.
   Я опять остался один.
   Вышел на крыльцо и вгляделся в осеннее звёздное небо. Вечность на миг коснулась души моей и, ошеломив необычайным приближением к Истине, ускользнула в свою непостижимость…

   Проснувшись утром, я побрызгал лицо холодной водой и, не завтракая, вышел из дома. Недалеко группировался караван автомобилей. Около него прохаживались все знакомые лица.
   - Василий Сергеевич – махнул мне рукой Михалыч, - присоединяйтесь.
   Я вернулся в дом, взял свой рюкзак, закрыл дверь и направился к людям.
   - И это – всё, что Вы увозите с собой? – риторически спросила Ягаида, взглянув на мой тощий рюкзак.
   Ягаида была вся в чёрном, и контраст одежды с белоснежными седыми волнами причёски усиливал тревожное настроение отъезда.
   - Нет – ответил я. – Остальное я увожу в себе.
   - И вопросы без ответов – тоже? – спросил Михалыч.
   Я, молча, кивнул.
   - Ну, такой груз и мощный мотор может не потянуть – улыбнулся Варик. – На какие-то незаданные вопросы нам придётся ответить немедленно… Но, всё-таки, попробуйте что-нибудь спросить.
   - Спрошу – сказал я. – Мне понравилось здесь. Особенно понравилась готовность очень занятых людей помочь мне – отпускнику и бездельнику. Понравилось и то, что всё здесь находится на своих местах: небо, океан, сопки. И даже руины краткого пребывания здесь человека – тоже такие, какими они должны быть при отступлении человека. Но, временами, у меня возникало ощущение… 
   - Внешнего вторжения в Ваше сознание? – вклинился Борис.
   Я кивнул головой.
   - Ну вот, Варик и Диоген – укоризненно сказала Ягаида. Она уже сидела в раскладном кресле, вынесенным кем-то на улицу. - Теперь вы понимаете, как важна дисциплина в условиях свободы? У нашего «монастыря» ещё и устава нет, а вы уже «службу» ведёте… А тут ещё ваш неотлаженный Вечный Аккумулятор, временами черпающий энергию из полей причинно-следственных связей и поэтому причудливо заплетающий локальные причинно-следственные цепочки нашего мира. И человек, совершенно непричастный к вашим изысканиям, теряется, иногда, в миражах странного мира.
   - Но я ни на кого не жалуюсь – вступился было я за Варика и Диогена.
   - Это я Вам на них жалуюсь – сварливо сказала Ягаида. – Нарушают замечательный принцип Кун Цзы - Конфуция – по нашему: «Учение без размышления – бесполезно, размышление без учения – опасно». Так вот, они нарушают вторую часть этого принципа.
   Мы тут, при нашей рыбоводческой станции, небольшую факультативную школу организуем – желающих будем на Человека учить. Школа ещё не начала работать, а некоторые зачисленные в неё уже организовали утечку
фрагментов учебной программы. Конечно, шучу. Учебная программа ещё дорабатывается. Да и на Человека выучить невозможно. Но можно активизировать качества, которые будут приближать нас к состоянию Человека. Задача актуальна. Сегодняшний социум – государство – прокладывает путь человечества к такому состоянию, что скоро и активизировать будет нечего. Останутся одни протезы, вместо человеческих качеств…
   - За последние десятилетия появилось множество новых государств – возник Спиридон. - И в них не вырастает ничего человечески нового. Ни в одном из них не появилось ничего, что, касаясь души человека, делало бы его, по-человечески, лучше. Значит, не может уже социум в форме государства помогать человеческому существу становиться Человеком.
   - Зато протезирование всех человеческих умений взлетело на необычайную высоту – сказал Варик. – И уже все социально-обусловленные задачи машины решают лучше человека: промышленная продукция лучше кустарной, компьютеры быстрее, точнее и полнее работают с информационными массивами, а уж убийства людей, механизмы и спущенные с цепи физические, химические и биологические процессы, совершают несравненно эффективнее человека…
   Человек сам, своими руками, создаёт социум, в котором он, объективно и субъективно, окажется совершенно не нужным - ни социуму, ни машинам, ни - в конечном счёте - самому себе. Франкенштейн и его создатель уже сейчас начинают меняться местами: происходит «цифровизация» не каких-то частностей, а человека в целом. Если человек не успеет уничтожить себя, а, ведь, может и успеть, у него, окружённого всеми удобствами, созданными замечательными «протезами», погаснут все желания, заставляющие человека жить. И не надо никакого «бунта машин», чтобы человек исчез, как любая ненужность. А там, глядишь, исчезнет и созданная им «машинная» цивилизация – ведь, она создаётся для удовлетворения потребностей человека, своих-то потребностей у неё нет…
   - Добавлю – сказал Михалыч. – Уже сегодня большинство «правильно» социализированных людей заменило душу свою протезом социально-обусловленных стремлений. А душа, или часть её – воля – это «канал»,
соединяющий временного человека с создавшей его вневременной Волей Божьей, дающей существу человека ощущение перспективы вечного Бытия. Этот «канал» блокируется. А жить без перспективы мыслящему существу – как идти в никуда.
   Повисло молчание. Все, словно, искали, что бы ещё нелестного сказать о мире, в который я собирался вернуться.
   - Ну, не всё так безнадёжно – проговорила Ягаида. – Ведь, сказанное – одно из оснований для следования по другому пути, а вовсе не конец пути, как такового. А ты, Диоген, выплеснешь что-нибудь на Виктора Васильевича из того, что накипело на душе?
   - Вы же знаете – ровно ответствовал Диоген, - что у меня душа без накипи. У меня – другие недостатки. Поэтому сейчас я промолчу.
   - Ну вот, Василий Сергеевич – сказала Ягаида – поэтому, и по многим другим причинам, мы и открываем здесь Школу Человека…
   - Конечно, я не всё понял и не со всем понятым согласился – витиевато начал я. -  Например, почему бы не открыть школу в более обжитом месте? И что, в вашем понимании, Человек? И как вы будете учить на Человека?
   - В сущности, Василий Сергеевич, вы задали один вопрос – сказала Ягаида. – Поэтому я буду отвечать в произвольном порядке и, наверное, не на всё отвечу.
   Человек – это Вы, я и все мы. Как весь наш мир, мы созданы очень разнонаправленными силами, поэтому столько накапливается в нас «статистического мусора»! Помните, как Сократ, прогулявшись по античному рынку, удивился: «Как много на свете вещей, которые мне не нужны!» А теперь представьте, сколько подобных вещей добавилось за прошедшие примерно две с половиной тысячи лет! И все они окружают нас. И многие из них совсем не помогают нам становиться самими собой.
   Но в человеке есть Воля. В конечном счёте, от неё зависит желание жить, возможность чувствовать, способность мыслить. Первая наша задача – сделать Волю доброжелательной и настроить её на созидание. Всю историю не хватает человечеству доброжелательности. Со всем человечеством мы пока ничего поделать не можем. А вот пробудить  в конкретном человеке доброжелательность к окружающему его миру - можно попытаться. Доброжелательность к миру – естественное состояние человека, ведь, он сам – часть этого мира.
   А дальше, Воля вызовет желание жить радостно, воспринимать всё с искренним интересом, мыслить по-доброму и сочувствовать всему, что нуждается в сочувствии… И тогда мир расскажет вам столько, сколько никогда не услышит и не увидит удручённый, враждебно глядящий на жизнь, человек. Мир говорит с нами не только внешними образами, красками и звуками, но и нашими чувствами и мыслями. Они тоже принадлежат ему. Как и каждый из нас - целиком.
   А как же нам так настроить себя? Человечество накопило за тысячелетия огромный опыт воспитания людей. Можно выбрать, даже не совершая новых открытий…
   При этом - немного о направленности. Гениальные люди, йоги, религиозные фанатики способны достигнуть многого,  сосредоточившись на узкой полоске широкого спектра проявлений нашего мира. Как правило, они – не гармоничные личности. Вообще-то, понятие гармоничной личности, практически, вышло из употребления. Социум сегодняшнего человека, молча, согласился с тем, что не может быть гармоничным. А мы хотим вернуться к гармонии в человеке. Которой, впрочем, никогда в нём и не было. Стремимся к охвату сознанием возможно более широкого диапазона проявлений нашего мира. Жизнь становится интереснее. А человек – устойчивее. Естественно, умение сосредоточиться - тоже обязательно. Это – важный признак здоровой психики. 
   А то, что мы забрались на край света – это, чтобы не мешать человечеству жить своей жизнью…
   - И умереть своей смертью – буркнул Спиридон.
   - Розги - тебе, Спиридон – негодующе бросила Ягаида тоном ретроградного педагога восемнадцатого века.
   - Виноват – потупился Спиридон. – Атавизм недоброжелательности.
   - А вообще – продолжила Ягаида, - некоторая изоляция – это заимствование традиционной монастырской практики - необходимо «фильтровать» потоки информационного воздействия. В большом социуме очень велика зависимость от навязанных желаний. В том же социуме мы находимся в потоке проблем, решение которых совершенно не зависит от нас. Поэтому от этих проблем тоже лучше держаться подальше. Но мы не изоляционисты, скорее – автономисты.
   Между прочим, ещё Павлов, Иван Петрович, отмечал, что на эффективность постановки рефлексов у подопытных животных очень влияет уровень внешнего информационного шума, который надо сводить к минимуму, а, по возможности - устранять совсем…
   Слышу, слышу, Василий Сергеевич, ваше внутреннее возмущение. Конечно, мы - не подопытные животные. И не рефлексы ставим. Мы задаём
направление. А дальше каждый человек, решивший стать Человеком, пойдёт своим путём. Становиться Человеком – дело добровольное.  И не каждый этого хочет. Совсем недавно безуспешно закончилась локальная попытка заставить всех быть людьми… С каким же облегчением очень многие тут же вернулись на четвереньки, как только им сказали, что дрессировщик был не прав. Дрессировщик, действительно, во многом, был не прав. Всё-таки, дрессировка – это для зверей. А мы, люди – гораздо интереснее. И способны на большее. Но никого нельзя заставить быть человеком. Можно помочь стать человеком, если в человеческом существе есть такое желание.  Но вести нас надо, как людей. 

   Тем временем, погрузка каравана завершилась. Ягаида легко поднялась с кресла и принялась обходить провожающих.
   Мы, Борис, Спиридон и я, стояли у средней машины. Борис
возвращался домой, Спиридон ехал в командировку по делам фирмы, и я составлял им компанию.
   Проводы кончились. Мы погрузились в среднюю машину, и караван тронулся.
   - Василий Сергеевич – сказала Ягаида, - Варик просил передать, что к следующему приезду Ваш дом будет вполне комфортабелен. Правда, он уже не будет таким, каким Вы его помнили.
   - А я приеду? – удивлённо спросил я.
   - Обязательно – непререкаемо произнесла провидица, ослепив меня голубым пламенем из глаз.
   - А я? – спросил Борис.
   - И ты приедешь. На сезон – ответила Ягаида. – В наш «монастырь» смолоду не постригают. Недоброе это дело – спрямлять человеку жизненный путь. В извилистом жизненном пути есть свой смысл, своя этика и даже своя  эстетика. В сегодняшних, довольно комфортных условиях, люди забывают о своей видовой принадлежности. Попытаться выйти в другой вид, можно только пройдя жизнь по законам своего вида. Поэтому, проживи сначала обычную человеческую жизнь. Как человек. Не всем это удаётся. Я, например, не знаю ни одного такого человека.
   - А ты сама? – спросил Борис.
   - Видишь ли – с большим сомнением сказала Ягаида, - с этой дамой я до сих пор недостаточно знакома.
   - И к чему же должно привести обучение в Школе Человека? – спросил я.
   - Естественно - к обретению человеком дарованного ему образа – образа Божия – ответила Ягаида.   
   - Это должно привести к изменению парадигмы существования человечества – сказал Спиридон. – До сих пор человечество живёт по Дарвину – в лесу. Сильный пожирает слабого. И, что характерно, этот принцип реализуется в межгосударственных отношениях не реже, чем в межчеловеческих. Идёт непрекращающаяся игра в войну, которую как-то можно было понять, когда цивилизация находилась в детском возрасте, а теперь становится всё яснее, что повзрослеть ей не суждено. И если раньше, государство, худо-бедно, пыталось защитить и сохранить народ, то теперь межгосударственные отношения, всё более явно, толкают народы к взаимному уничтожению. Человек остаётся беззащитным. Государство, как форма социума, стало опасно для человечества…
   Тут Ида говорила о  Петре, который только после того, как увидит человека в Павле, сам становится человеком…
   - Вообще-то, до меня это сказал Карл Маркс – уточнила Ягаида.               
   - Ида говорила – продолжил Спиридон, - что этичный человек видит в другом человеке даже не другого такого же человека, а самого себя. Поэтому у этичного человека и мысли не может возникнуть унизить слабого, в нём всегда живёт стремление помочь слабому стать сильнее – как человеку. И поэтому  он сам становится сильнее, ведь, помогает-то он самому себе. И жизнь становится полнее. А какие богатства земные могут сравниться с возрастающим ощущением полноты жизни? В этом стимул и смысл всего, что должен делать человек. Но, чтобы что-то дать, надо это что-то иметь. Поэтому доминантным стремлением становится - быть хорошим человеком, а не сильным зверем. Человек, всё равно, сильнее любого зверя. И социум, который наполняется хорошими людьми, становится совершенно иным. Человеческим. И этот социум уже не будет государством. Государство – это  - для индивидов. А для индивидуальностей – я не знаю, что это будет. И в человеческом социуме Человек, наконец, начнёт решать человеческие задачи.
   - И, ведь, главная мысль совсем не новая – сказала Ягаида. - Помните, в Евангелии от Матфея: «…Сын Человеческий не для того пришёл, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих».
   Вот и наша главная задача – пробудить в людях такое отношение друг к другу. Конечно, как не у всех проявляются способности к музыке, рисованию, литературе, так не у всех есть способность к доброму и самоотверженному отношению к людям. «…Ибо кого Он (Бог) предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего…»  - Послание к Римлянам  Святого Апостола Павла. Но, поскольку никто из нас не явился в этот мир по своей воле и, за немногими исключениями, не по своей воле покинет его, мы, по крайней мере, хотим понять, зачем же мы здесь. А для этого необходимо прислушиваться к тому, что говорят нам силы, вызвавшие нас к жизни и ведущие по ней… Важно понять правильно и тогда… «…Если Бог за нас, то кто против нас?» - из того же Послания.
   А дальше может идти уже тонкая и, в общем-то, не первостепенная работа: «чистка» индивидуального сознания от чуждых ему стереотипов, освобождение от «зажимов» мыслей и действий – и все станут непринуждёнными творцами - как Варик; расширение диапазона восприятия, развитие электро- и магнито – рецепции и полевого взаимодействия с другими объектами –  и все станут кудесниками - как Диоген; прямое усвоение энергии, наряду с традиционным питанием; управление состоянием и здоровьем организма, своего и чужого… И мало ли чудесного ещё может
проявиться в человеке с развитым мышлением, направляемым свободной доброй Волей…

   …В дороге удивительно чувствовалось наступление осени - вечерней поры года. Тундра пестрела засыпающими травами. Золотились прозрачные берёзовые рощицы лесотундры. Южнее, вдоль дороги потянулись леса в разноцветной листве. И, наконец, город встретил нас поздней зеленью бульваров. Деревья, пленники города, бросали листья навстречу нам.
   Я почувствовал, как знакомая аура большого города окутывает меня и пытается околдовать и погрузить в безразличие привычных восприятий, но, возникающая во мне, неизмеримо большая сила противится этому.
   Только возвращаясь, я почувствовал, что летящее время наполняет меня новым доброжелательным интересом к расстилающемуся вокруг миру и замедляет свой полёт, чтобы я успел вглядеться в этот мир и полнее ощутить свою жизнь… Я  по-новому ощутил, как осень растекается по моей части мира, как засыпают деревья, как умирают листья, и только трава, изо всех сил, стремится остаться зелёной осенью… И всё это преломляется в миллионах человеческих сознаний, каждое из которых живёт в своей осени…   
   Караван остановился прямо около моего дома.
   Ну, вот – сказал, повернувшись ко мне, Спиридон, - наши «явки и пароли» у Вас есть. Теперь, когда в очередной раз Вы наскучите себе в мире, образованном сложными взаимодействиями разноимённо заряженных шариков, вспомните о нас. Мы, ведь, стараемся увидеть, нет ли в этом мире чего-нибудь ещё, кроме этих шариков, ну, к примеру, может быть, есть какой-нибудь, понятный нам, смысл нашего присутствия в этом мире… А может быть, и не шарики это вовсе…
   - Конечно – улыбнулась возникшая из своего «отсека»  Ягаида, - всё это видится ещё очень неотчётливо. «…как бы сквозь тусклое стекло…» - как писал Апостол Павел. Прошло две тысячи лет, а «тусклое стекло» - для многих - таким и остаётся. Только оно – не снаружи, а внутри нас. Но Вы – заглядывайте к нам. Поможете протирать «стекло». А чтобы Вы не заблудились в пока ещё довольно сумрачном мире - мы посветим Вам фонариком…
 
   …В ясные вечера низкое солнце касается своими лучами песчинки, лежащей на валуне. Вечерняя тень песчинки становится необычайно 
длинной, и песчинка - своей тенью - достигает холодных океанических вод, погружается в них и встречается с миллионами других песчинок, никогда не покидавших океана. И рассказывает им о своей жизни на земле, об удивительных обитателях надводного мира и о бесконечной высоте небес, наполненных звёздами. И песчинки, ощутив себя рассыпанными по Вечности, изумлённо внимают рассказам о бесконечных пространствах Мироздания, перекатываясь под прозрачной холодной водой океана.