Зеркало

— Где мой галстук?
— Я хочу другое платье!
— Дай 100 рублей, мы с пацанами в кино пойдем после школы! А, да — можно же?
— Мя-а-а-ау-у!
Марина остановилась у зеркала. Высокая, стройная, симпатичная; редкие веснушки, упрямо падающая на глаза чёлка, усталые глаза орехового цвета.

Распахнула дверцу шкафа, вынула галстук и платье, отдав галстук, вынула из кармана плаща деньги и вручила страждущему, сняла неправильное платье с пятилетней принцессы и помогла надеть новое, кинула коту колбасу со своего бутерброда.
Через пять минут в квартире воцарилась тишина. Сын ушел в школу, муж — на работу, по дороге заведя дочь в садик.
Кот, облизываясь после колбасы, завалился спать прямо под стулом, у Марининых ног.
А она сидела, смотря в одну точку и ни о чём не думая.

Потом подошла к огромному, во весь рост, зеркалу. Оно осталось от бабушки. Муж ворчал, мол, куда нам такое, в нашу квартирку. Но Марина настояла. Альбом с фотографиями и это зеркало — всё, что она взяла из бабушкиного дома после её смерти в прошлом году.
Темная рама украшала зеркало и будто крепко держала его, оберегая от падения наружу. Или, как иногда казалось Марине, внутрь. Она заметила — если слишком долго стоять и смотреть на свое отражение, начинает казаться, что границы расплываются, края зеркала подергиваются рябью и будто расступаются, открывая проход. Куда? Марина не была уверена, что хочет знать наверняка.

Пора было собираться на работу. Надев привычный костюм — ничего особенного, юбка-блузка-жакет, Марина сунула ноги в балетки и остановилась. Достала с верхней полки шкафа коробку. Ярко-синие, на тонкой шпильке туфли были куплены случайно, в каком-то непонятном состоянии. Обычно Марина предпочитала более консервативные и практичные вещи. А эти туфли.. Цвет, фасон, да ещё и украшены с боков крохотными перьями, лимонно-желтым и малиново-розовым. Она надела их только раз, дома на Новый год и потом, убрав в коробку до лета, так и не доставала, а ведь за окном было начало сентября.

Марина переобулась, добавила к наряду желто-малиновый шарфик и взглянула на свое отражение. Оно ей понравилось. Марина неспеша достала из сумочки помаду и подошла ещё ближе к зеркалу.

Раздался тихий шелест, шорох, будто ветер пролистал страницы открытой книги, приятно пахнуло чем-то знакомым. Марина прикрыла глаза, пытаясь понять, что это за запах. Не получалось. Она встряхнула головой, поправила чёлку и быстрым шагом вышла из квартиры.

Сентябрьское солнце аккуратно трогало лучами ещё зелёную листву, лужи, оставшиеся после вчерашнего дождя, терпеливо отражали дома, деревья, облака, бегущие по небу — было тихое осеннее утро. Слишком тихое.
Марина по инерции дошла до перекрестка, вертя головой по сторонам, но так и не встретила ни одного человека.
Город вымер. Все светофоры смотрели друг на друга зелёными глазами, на пустых улицах не было ни одного автомобиля.
Марина прошлась до кофейни на углу — там было открыто: свет горел, кофемашина приветливо мигала огоньками, но бариста не было, привычных посетителей тоже.
За спиной раздался какой-то шорох — ворона спикировала с дерева и уселась перед входом в кафе, глядя на девушку то одним, то другим глазом. Той стало немного жутковато. Она вышла из кафе, обойдя ворону вдоль стенки.
Взглянула на часы — стоят.
Марина развернулась и побежала домой. Запыхавшись, ворвалась в квартиру, захлопнула дверь и упёрлась в неё спиной, будто кто-то ломился и хотел войти.

Прошла минута, другая — ничего не происходило. Марина позволила себе отойти от двери и направилась на кухню, бросив по пути взгляд в зеркало. Прошла мимо, вернулась. Разглядывая себя в отражении, не верила глазам. Та и не та. Короткая ассиметричная стрижка, стильные очки в тонкой оправе, яркий маникюр, в правом ухе длинная серёжка, в левом две маленьких капельки, узкие белые джинсы, тёмно-синий джемпер с кружевной отделкой. Из привычного были только глаза. И туфли.

Ошеломлённая, Марина пошла было на кухню за кофе, хотя готова была и на бокал вина. Кухня тоже была другой. Мельком бросив на неё взгляд, Марина пошла по квартире.
Зал был на месте, разительно отличаясь обстановкой, комнат детей не было — дочкина стала явно спальней, с круглой кроватью под тюлевым балдахином, пушистым ковром и туалетным столиком у окна; в комнате сына был рабочий кабинет: книжные полки, письменный стол, небольшой диванчик и — Марина вздохнула — её детская мечта, пианино.
Как это всё понимать, она не представляла.
Вернувшись на кухню, нашла в холодильнике сок, налила себе стакан и упала в кресло возле окна. Мозг отказывался объяснить происходящее, так что Марина решила ещё раз прокрутить события сегодняшнего утра.

Как обычно, она встала в 7, поставила кашу на завтрак детям, сварила мужу кофе, приняла душ, разбудила детей... Так было каждый будний день, кроме, разве что, школьных каникул.А дальше началось всё и сразу. Дочь капризничала, не желая собираться в садик, сын требовал помощи в решении каких-то мелких дел, муж ворчал на кота, остывший кофе, потерявшийся галстук, кот носился по квартире и периодически истошно вопил, когда кто-то спотыкался об него случайно. Пружина закручивалась, нервы натягивались, струна звенела. И Марина отчаянно захотела исчезнуть ненадолго, ей нужен был глоток свободы. Эта мысль прочно засела в голове, как заклинание, тихим шёпотом срывалась с губ, пока Марина на автомате делала привычные дела. И когда за домочадцами захлопнулась дверь и Марина подошла к зеркалу, пружина сорвалась.

Объяснение по-прежнему не укладывалось в обычные понятия, но Марина хотя бы восстановила ход своих мыслей. Посидев ещё минутку, пошла в детскую, бывшую теперь (ставшую?) кабинетом, села за стол.
Было удобно. Марина заглянула в ящики стола, пролистала пару книг, взяв с полки те, что первыми попались на глаза. Подошла к пианино. Открыв крышку, пробежалась пальцами по клавишам. Играть она умела совсем немного, но всё детство мечтала научиться. Не вышло. Взяв какие-то ноты, Марина раскрыла их, поставила на подставку. Из тетради выскользнул листок. Письмо. Кому?

Начав читать, Марина поняла, что почерк ей знаком: такими витиеватыми буквами писала ей, школьнице, бабушка всю осень и зиму. Весной писем становилось меньше, а летом в них нужды совсем не было — каникулы Марина проводила в деревне.

"Дорогая внученька моя, Мариночка, здравствуй. Скучаю по тебе, моя золотая. Скоро пробежит зима, за ней весна и буду снова ждать тебя в гости. А пока не грусти, не ленись, учись хорошо, в жизни пригодится. Ты вот пишешь, внученька, что много дел у тебя, и школа, и кружки, и друзья, и домашние заботы, а свободы-то и нет. А что свобода тебе? Как ты видишь свободу? Нешто это время пустое? Или отсутствие забот? Пиши мне, милая, хотелось бы знать, какими мыслями ты живёшь. А нет — так приедешь и поговорим, о чём захочешь.."

Марина помнила это письмо, помнила также, что не ответила на него, ибо не смогла найти слов подходящих, чтобы прежде самой себе ответить на бабушкины вопросы. Так и забылось. А теперь, выходит, свобода для неё — это одиночество? Отсутствие забот? Ответственности? Возможность идти, куда хочешь, делать, что хочешь? Свобода ли это?

Марина с письмом в руках вышла из комнаты. У зеркала остановилась. Погладила рукой раму.
— Ах, бабушка! Я и сама не знаю, и тогда не знала. Неправильные мысли эти. Не в том мне свобода. Не одной быть, не в том, чтобы делать, что хочу. Это усталость во мне говорила, ведь о себе я забыла. Свобода это и любимые люди — буду говорить им, как я люблю их, когда захочу; свобода это и ответственность перед детьми — чему научу их, выбирать мне; свобода это и себя любить, чтобы душе привольно было, тогда и родным моим рядом хорошо будет.
Всё я решаю, всё я выбираю. Вот и свобода моя.

Марина уткнулась лбом в зеркало. Прохлада стекла успокаивала, баюкала, утешала.
Звякнул в кармане телефон, ещё раз.
"Маруся в садике, всё хорошо. В пятницу род. собрание, хочешь — схожу. Цем. Л." — муж.
"Я в школе, не опоздал. Уф))" — сын.
Марина улыбнулась. Кот вышел из кухни, потерся о край рамы:
— Мя-а-а-ау-у?