Подснежники

ПОДСНЕЖНИКИ

Ах, как славно! Завтра мы все отправляемся на кладбище! Мою радость разделяют двоюродные сестры-второклашки и маленький братик Вовочка, отзывающийся звонким колокольчиком в тон настроению нашей веселой компании. Три молодые семьи во главе с патриархом дедушкой дружно живут в большом доме, построенном еще до войны, а родственники, известное дело, это главное в жизни.
В те времена Бог был «под запретом», но люди не утратили веру, и традиции, завещанные дедами-прадедами, соблюдали неукоснительно. Так вот, до Святой Пасхи, после долгой снежной зимы, нужно было привести в надлежащий вид могилки усопших близких: убрать листья, обрезать ветви разросшихся кустов, покрасить оградки. Взрослые брали с собой нас детвору: во-первых «погуляют под присмотром», а во-вторых, и это главное – приучатся отдавать должное ушедшим навсегда. Мы, дети, чувствовали важность этого события, - преддверия большого праздника, - и вот-вот наступит сам праздник с приветствием «Христос воскрес», вкусными куличами, крашеными яичками, где можно будет, выйдя на переулок, испытать среди мелкой братии – «чье яичко крепче?». Пока родители убирали могилки, мы бродили по кладбищенским аллеям, рассматривая портреты и эпитафии на крестах и стелах. Портреты, как портреты в домашних фотоальбомах – черно-белое мгновение, выхваченное фотографом из жизни человека, не подозревавшего, что это изображение прикрепят на надгробный памятник. Вот дата рождения, тире, дата смерти: этот человек прожил много лет, а вот тот – меньше, а здесь могилка Витьки, нашего школьного друга, он утонул в реке прошлым летом и жил на свете совсем чуть-чуть. Эпитафии, как правило, заканчивались словами «вечная память». Мы читали их с удовольствием демонстрируя друг перед другом и Вовочкой, какие мы грамотеи, совсем не задумываясь о вечности – еще бы, ведь мы, тогда, обладали ею.  Вечность – это то, что не имеет ни начала, ни конца, а человек не может чувствовать свое начало и свой конец, пусть даже он будет философом, вооруженным пространственно-временной теорией. Не понимая своего рождения, мы не понимаем и смерти, хотя всю жизнь живем под этим «дамокловым мечем», и как тут не вспомнить библейского Экклезиаста «В будущие дни все будет забыто. Нет памяти о прежних людях».
Но сейчас, светит солнышко, дует легкий ветерок, в аллеях кладбища среди берез и елей так хорошо. Обязательно заводился разговор о «страшилках», где Вовочка пугался больше всех: днем-то на кладбище ничего, а вот ночью покойники выходят из могил, и уж тут берегись, или потащат с собой или разорвут на части, а с другой стороны посмотреть – ну зачем Витьке вылезать из могилы?
Вдоволь нагулявшись по некрополю, наша веселая ватага направлялась на его южную окраину, примыкавшую к лесу, и обнаруживала, что в лес возвратилась весна. Пахло свежестью древесной коры, молодой травой, слышался щебет птиц: по кустам прыгали синицы и тут же упархивали, увидев головастую сойку; пестрый дятел бесшумно садился на стволы деревьев и деловито стучал клювом, не забывая осматриваться по сторонам. Молодые дубы с подлеском из орешника еще сквозили голыми ветвями на голубом небе, а белоснежные рыхлые облака медленно проплывали, нежась в лучах яркого солнца. Здесь, среди сухих бурых листьев и пробивающейся изумрудной травы, цвели подснежники – вожделенная цель нашего путешествия. Разбредясь по опушке, мы сосредоточенно рвали эти неказистые синие цветы в упругих узких листьях: часть нужно поставить в баночках на могилах, остальные отнести домой и водворить в сосуды, чтобы как можно дольше наслаждаться запахами весны. Этот «ритуал» на кладбище, оставшийся в детстве, был символом поклонения природе, твердой уверенности в ее возрождение, вообще в возрождение жизни, наполнял наши детские души неосознанной радостью существования.
Много позже я стал понимать, что мы были живой аллегорией подснежников: появившиеся из небытия в мир радости, солнца, света, тепла, привносившие в жизнь и свою радость, свет и тепло. С тех пор прошло много лет. Многое изменилось в моей жизни, в том числе и место проживания, но в пасхальные праздники я всегда приезжаю на старое кладбище. Из нашей детской вольницы, дружной в учебе, играх, проказах, остался я один, все остальные нашли свое пристанище вот здесь, среди лип, берез и елей. Кладбище давным- давно закрыто для захоронений, но посетители встречаются на его тихих аллеях, ведь Пасха – большой праздник. Подходя к могилам моих близких, я не смотрю на даты их появления в жизни и исчезновения, все это в моей памяти, меня беспокоит тире между этими числами, также как волновало оно Андрея Вознесенского. Его поэтическая ассоциация тире с пулей, которая никогда не промахнется, правдива до жестокости, но в промежутке между датами вмещена вся жизнь человека от первого крика до последнего стона и «никто не вернется назад». Как с этим быть? И где же размышлять о бытии, как не на кладбище? Конечно, люди отличаются друг от друга степенью восприятия и жизни и смерти, но все мы обреченные на бесплодное умствование не сможем постичь ни мир, ни себя – вот в этом я уверен.
Здесь на старом кладбище меня охватывают воспоминания детства, и, уходя совершенно умиротворенным, я шепчу: - До встречи, мои дорогие, до встречи!

Харьков, январь 2020 г.
Лутай Г.А.