Завещание

Однокомнатную квартиру заволокли клубы сигаретного дыма. Солнце, тужась, пыталось заглянуть в окна сквозь плотные шторы цвета краплак. Допивая бутылку пятилетнего Ангостура, бледный мужчина правой рукой резко впился в свою левую грудь. Колкая боль в сердце время от времени настигала его, заставая  врасплох. Односпальная кровать стояла в дальнем углу комнаты. Плоская, со спокойствием мертвеца, подушка лежала посередине кровати. Мятое одеяло пыталось сбежать, одним концом уже доставая пола. Он сидел на старом дубовом стуле с мягкой обшивкой сидения и спинки. Его никогда не оставляло ужасное чувство страха: умереть не докончив начатые дела; умереть, оставив свои вещи, которые тут же пойдут в утиль, как только на пороге, широко расставив мощные ноги, покажется новый владелец квартиры. От этих мыслей, от этого дрожащего чувства, боль в домике из сосудов лишь усиливалась. В помутненных, застланных алкогольной пеленой, глазах дрогнул зрачок, повел взгляд влево, где отдыхала уставшая от времени записная книжка. Составить завещание, — подумал он, — пока не поздно.
Тень человека, отброшенная на ковер, резко встала с тени стула. В темно-карих, почти чёрных, глазах комната двинулась, а с последующем шагом обладателя глаз и вовсе кувыркнулась. Мысли были рассыпаны по бордовому полу, как детали пазла. Болело где-то внутри головы под макушкой. Несколько шагов до комода из темного дерева, чтобы из пасти верхнего (единственного обладателя хоть каких-то предметов) ящика, достать ручку. Несколько шагов обратно. Практически пытка. Мятая постель звала к себе, манила, чтобы заключить в свои тёплые объятия. Однако, страх скорой смерти, может быть, даже во время следующего, самого яркого сна, был сильнее.
Придвинув заскорузлый стул и небрежно вырвав из блокнота несколько листов, наш с вами живой (пока что) экспонат, склонился над столом. Кисть напрягалась, пытаясь сжать увёртливую ручку как можно сильнее. Ему казалось, что она соскальзывает, он ее не чувствовал и не понимал, держит ли её вообще. Пытаясь сконцентрироваться на ручке, наполовину седовласый мужчина начал немного трезветь. Дышать стало легче. Комната уже не делала акробатические трюки при быстрых поворотах головой, а лишь неуклюже плыла. В таком состоянии уже можно писать. Хоть красная звезда утомляла гуляющих и безустанно облизывала окна, наш с вами подопытный включил настольную лампу и протёр левой рукой влажные глазные веки. У него не было знаний, как правильно писать завещания, на какой бумаге, кому нужно его передать и дальше по списку. Но в тот момент времени, в ту самую секунду, в том самом состоянии это было неважно. Страх со скоростью семьдесят ударов в минуту трепыхался в его зрелом, худощавом и обрюзгшем теле. Со спокойствием вора, со средоточием самоубийцы он приблизил кончик ручки к пожелтевшим разлинованным листам.
"Я, ******* ********* *********** (имя изъято из общего доступа), в здравии и полном здравомыслии хочу оставить всё, что у меня есть тем, кто в этом нуждается.
Так как у меня нет близких родственников и дорогих друзей, пожалуйста, заверьте мои вещи умеющим мечтать.
Виниловый проигрыватель SME и все пластинки передайте в Хорниманскую музыкальную галерею в Лондоне.
Проверьте, в каких книгах есть закладки, я их не успел дочитать, пусть это кто-нибудь сделает за меня.
Весь алкоголь из бара жертвую на празднества и горести.
Всю хрень из шкафа, которую я носил: костюмы, рубашки, безрукавки пускай получат бездомные.
Деньги разделите между приютом для животных и детскими домами этого города.
Кто-нибудь, слетайте в Венецию, когда-то это была моя заветная мечта, которую я так и не исполнил.
Прошу, навестите за меня"
После этих слов, написанных мимо разлиновки, его глаза невольно запирались на замок. Никакая отмычка не смогла бы их сейчас взломать. Дыхание участилось, стало более глубоким и ровным. Голова куклы, доверху набитой кровью и всевозможными органами, медленно склонялась над столом, пока не достигла морщинистых рук. Лампа нагревала бледное темя, проглядывающее сквозь редкие волосы. Комната застыла, наблюдая за сном нашего с вами подсудимого.
Спустя несколько часов крепкого сна он откроет глаза, подавится кашлем от тошноты и прочитает свои записи. Трезвым взглядом, без улыбки на лице, он произнесёт вслух: "Боже, какая глупость". Мы впервые за сегодня услышим его хриплый низкий голос. В то время на улице начнёт смеркаться. Пластинка The Modern Lovers одноименной группы прыгнет на проигрыватель и разбудит тишину. Мы, соглядатаи, удивимся с какой хладнокровностью наш объект внимания рвёт бумагу, впитавшую чернила. Он её порвёт и положит в нижний ящик стола, к остальным таким же завещаниям. Ящик жадно примет мелкие кусочки, захлопнет рот и пережуёт содержимое. Однако переварить это должен будет наш с вами живой манекен, а голодный ящик будет ждать следующей порции клочков пожелтевших листов.