Мужчины не умеют плакать

Рассказ из цикла «Война и любовь» – Маленькие  рассказы о любви и счастье. 1

                За счастье приходится платить
                двойной и тройной ценой.
                Счастье — самая неопределённая
                и дорогостоящая вещь на свете.
                Эрих Мария Ремарк

Сегодня год, как ты ушла. Я очень хотел уйти раньше тебя, но ты ушла первой. Я сижу в доме нашего сына, теперь это и мой дом. Сижу перед твоим портретом и вспоминаю всю нашу жизнь. Ты была моим счастьем, моей надеждой, Солнцем, которое освещало мою жизнь. Зачем мне жизнь, в которой нет тебя? Мне бы плакать сегодня, но слёз нет – мужчины не умеют плакать.

        Весь этот год я жил с болью, которая раздирала моё сердце. А сегодня нежность отстранила боль. Ты знаешь: всю жизнь я любил тебя и только тебя. Кроме тебя, мне никто не был нужен. Тогда, когда мужа твоей сестры отправили работать за границу, и ты уехала с его семьёй; тогда, когда страшная война разлучила нас почти на 5 лет, я всё равно жил с мыслями о тебе. Я и сейчас живу с этими мыслями. Я сижу перед твоим портретом, и нежность переполняет меня. Боль и нежность. Нежность и боль.

Помнишь, как я звал тебя из-за границы? Когда ты туда уехала, у меня словно свет в квартире погас. Конечно, ты не могла остаться. И торопиться с возвращением тебе не советовали. Там жизнь была лучше, устойчивее. Но ты вернулась. Ко мне. Потом у нас родился сын. В самое что ни на есть неподходящее время – вокруг свирепствовал голод. Я знал, что ты очень сильная, сильнее меня. Я черпал у тебя мужество, стойкость и оптимизм. А 37-й год? Я ужасно боялся. Даже не за себя – боялся оставить тебя одну с ребёнком в этом неустойчивом мире.

Война. С первых её дней я был в армии и ничем не мог тебе помочь. Я не знал, успели ли вы бежать. И куда? Я был в шоке, когда на дорогах войны встретил мальчишку, с которым до войны играл во дворе наш сын. Окровавленного, с оторванной ногой. Он узнал меня. Я успел посадить его в санитарный поезд, который ушёл буквально из-под носа у немцев. Меня всю жизнь потом преследовал его умоляющий взгляд – «Спасите меня!». Три месяца я ничего о вас не знал – какой это был для меня кошмар! И какое это было счастье – узнать, что вы живы, здоровы и в безопасности! Я ужасался подробностям вашего бегства. И как терзался: я обязан был вас защитить, но не смог. Ужасался и преклонялся перед твоим мужеством и стойкостью.

Всю войну я думал о вас. Я обязан был выжить и вернуться. Я не имел права погибнуть! Мысли о тебе спасли меня тогда, когда я умирал от тифа. И когда машина, на которой я, только-только пришедший в сознание, уезжал от наступающих немцев, застряла в снегу, и мы едва избежали плена. Думал и в тот незабываемый день, когда генерал, к которому я прибыл с донесением, неожиданно меня расцеловал: только что пришло сообщение о нашей окончательной победе.

Четыре дня были самыми счастливыми в моей жизни: когда ты вернулась ко мне из-за границы и стала моей женой, когда родился наш сын, когда я узнал, что вы живы и в безопасности, и когда я, демобилизованный, вернулся к тебе после войны, чтобы никогда уже с тобой не расставаться.

Если меня спросят, что такое счастье, я отвечу: счастье – это видеть тебя живой и здоровой. Спасибо тебе, родная, за то, что ты давала мне это счастье! Вот теперь тебя нет – нет и счастья. И никогда уже не будет. Но у меня было это счастье, и я буду благодарить тебя за него до конца своих дней.

Сейчас я смотрю на твой портрет, а слёз у меня нет: мужчины не умеют плакать.