На приёме у депутата

День приёма по личным вопросам… Хотите верьте, хотите – нет, но в последние советские годы среди вопросов, с которыми люди обращались к депутатам и вообще к начальству, преобладали два: квартира и машина, причём, как ни удивительно, в равной степени. Сколько ходоков было за квартирой, столько же примерно и за машиной.

Обнаружила я это совпадение еще в начале 1980-х на приёме у заместителя председателя исполкома пригородного района и, помню, подумала: до чего же неровно делит бог, если у одних нет самого необходимого, а другим в то же самое время ну просто некуда девать деньги кроме как на автомобиль. Вот бы перемешать все эти нехватки с излишками, а потом разделить – глядишь, и вышло бы всем поровну, как раз каждому по квартире, ну а машинами занялись бы позже. Но с другой стороны, семьдесят лет уже всё как будто делим-делим, а разделить по справедливости не можем…

Вот и спустя десять лет, на приёме у депутата и председателя Октябрьского райисполкома Гродно Людмилы Школьник, внешне очень напоминающей актрису Нину Усатову, – та же картина, разве что к машинам добавилась ещё проблема с гаражами. День был предпраздничный, но серьёзных житейских забот он, видно, не заслонил, поскольку на приём записались тридцать человек.

Вот и первая посетительница, учительница, с солидным стажем, даже с орденом (коль уж пришёл просить, то всё о себе доложишь – лишь бы помогло) – о том же:

- Три года в очереди на гараж. Дождёмся ли в этом году?

- Ваш номер… Думаю, должны попасть до конца года, в районе Понемуни.

До конца года всего два месяца, а участок в Понемуни только готовится к застройке гаражами. Когда уж они появятся – вопрос, но людям главное – застолбить место и внести паевой взнос, а потом уж и вздохнуть можно. Учительница широко раскрывает глаза и не знает, что думать: верить? Надеяться? Считать этот ответ гарантией? Но ведь сама Школьник как будто не очень уверена…

Собираясь уходить, улыбается растерянно и просительно:

- Посодействуйте…

О, этот ажиотаж вокруг гаражей, машин, всякой недвижимости накануне неминуемого подорожания. Сейчас или никогда – вот логика, движущая людьми, заставляющая спешить, суетиться, лишь бы успеть, лишь бы досталось непременно сегодня, завтра будет не по карману. Хорошо понимаю тех, кто, годами отказывая себе во всём, насобирал, наконец, на машину, как вдруг мощной волной инфляции отброшен назад, к разбитому корыту.

Белые будённовские усы, очки в роговой оправе. Очередной посетитель – участник войны. Три года в очереди на машину.

- Если я сейчас не куплю, то по новой цене – ни за что… Может, ветеранам ещё хоть год по старой цене отпускать будут?

- О, если бы это от меня зависело… - вздыхает глава района. - Знаете, сколько в очереди таких, как вы? 1450… Некоторые уже по девять лет ждут.

Короче, денег у людей к началу 1990-х было накоплено в тысячи раз больше, чем страна выпускала «Волг», Жигулей», «Москвичей» и «Запорожцев». Рынка подержанных иномарок тогда и в помине не было. Для ветеранов войны существовали отдельные очереди, но самим ветеранам было уже в районе 70-ти лет – не лучший возраст для водителя. Понятно, что машина предназначалась для сына или внука, которые ничем не лучше других своих ровесников. Опять несправедливо…

Вот и похожая просьба: молодой человек с мамой интересуется, как движется очередь на машину. В ней стоял отец-фронтовик, две войны прошёл. Умер. Очередь в порядке исключения переписали на вдову. Но машина, бесспорно, достанется сыну. Он и не скрывает этого, считая, что отец завоевал право на такое наследство. С точки зрения уже нынешних дней победившие в той войне фронтовики, погибшие или выжившие, заслужили не просто особую очередь для покупки автомобиля, а сам автомобиль в подарок. Но не так хорошо была тогда обустроена и организована наша жизнь…

И не так просто разобраться в морали и правилах нашего общества, меняющихся от поколения к поколению. Когда-то эта мораль восставала против всякого наследования, утверждая, что молодёжь должна сама создавать своё благосостояние. Но несколько десятков мирных послевоенных лет показали: когда есть что передавать по наследству, это происходит неизбежно. Такова природа семьи.

Но можно ли передавать по наследству очереди, привилегии, заслуги? Официально, по закону – нет. Но в быту и этот запрет не прижился. Не только в случае с ветеранами войны, куда в большей степени – с номенклатурной знатью.

***

«Нам бы эти заботы…» - только и вздохнули бы те, кто пришёл на приём с другой бедой.

Работница завода металлоизделий, сама в прошлом депутат, живёт в общежитии с уже взрослыми сыном и дочерью. Пятнадцать лет в очереди на квартиру! И это при том, что граждане, занимающие ответственные посты, имеют возможность переезжать в новое жильё, чтобы не заниматься ремонтом в старом. Пусть бы и так, если бы другим не было столь худо и беспросветно…

- Когда хоть примерно получим?

Купить кооперативную квартиру тогда могли очень немногие, а рынка жилья не было вообще. Всё, что строилось или освобождалось, если в квартире не оставалось прописанных родственников, становилось собственностью государства и им распределялось.

- Ну что я могу сказать? – разводит руками Школьник. – В год исполком получает не больше 20 квартир.  А в очереди по району 2500 человек. 392 квартиры город отдал чернобыльцам. Нечем обрадовать. Ждите…

Это жуть какая-то, при таких темпах ещё 125 лет пришлось бы бедной женщине ждать квартиры от государства! Хотя тогдашний президент страны Михаил Горбачёв намеревался решить квартирный вопрос уже к 2000-му году. Но на всей территории былой страны, даже при сложившемся давно рынке жилья (покупай – не хочу, были бы деньги) он так до конца и не решён. Деньги есть не у всех.

…Яркое пальто, широкополая шляпа. А в движениях и взгляде женщины – какая-то болезненная неуверенность. Она действительно тяжело больна. Эпилепсия. Припадки пугают не только её дочек, но и других детей в общежитии. Соседки, глядя на это, только ожесточаются.

- Сколько ещё ждать? Я согласна на подменный фонд, на повторное заселение, с частичными удобствами. Лишь бы отдельно…

- Поймите, ничего сейчас не освобождается. Выезжает одна семья – остаётся в квартире другая, сына или дочери. И впереди вас ещё 400 льготников. А с соседями мы побеседуем…

Мне жалко этих людей, но что толку. Хоть зубами скрипи от бессилия, хоть тысячу примеров приводи, что, мол, кому-то живётся ещё хуже, другие примеры, когда многим и многим – гораздо лучше, куда убедительнее и ярче. Их и приводить не надо, сами мозолят глаза.

А вот новое явление в нашей жизни. Старушка, божий одуванчик, прижимает к сухонькой груди папку с документами. А в папке – завещание отца о передаче дома в наследство ей, дочери. Было это, судя по всему, ещё до 1939 года. Как говорят у нас, при панской Польше. Затем дом то ли конфисковали, то ли экспроприировали. Сейчас в нём живут, помимо наследницы, ещё две чужие семьи.

- Когда я смогу полностью вернуть дом? – допытывается старушка. – Вон на Литве уже отдают…

Если бы это было так просто… Не всякую историю можно повернуть вспять…

- Рано ещё говорить об этом, - миролюбиво заключает Школьник.

Бабуля, бережно прижимая папку, пятится к двери, откровенно довольная уже тем, что её выслушали.

А закона о реституции у нас нет и сейчас, - может быть, это и хорошо. Иначе началось бы такое!..

        ***

Вновь распахиваются двери, и в кабинет входит целая делегация. Четыре молодые мамаши, подросток и младенец в коляске. Все они – жильцы старого, доживающего свой век дома, у которого, возможно, тоже сыщется хозяин. Деревянный дом с мезонином построен «за польским часом», когда-то в нём жила одна семья, сейчас – восемь. Женщины переговариваются между собой: «Кто будет говорить?» - «Давайте я!» Вперёд выступает самая смелая:

- Дом в аварийном состоянии, но нигде это не значится! 31 год без капремонта. Канализацию прорвало – стоит под полом. Грибок пошёл… Доски на фасаде отвалились. Обои от сырости не держатся. Крысы бегают…

- Это не всё, - не выдерживает её соседка. – Люди болеют. У одного туберкулёз, почку вырезали. У женщины на втором этаже ноги нет. В доме трое умственно отсталых – и такие жуткие условия!..

Долго ещё они перебивают  друг друга, вспоминая всё новые подробности.

Тяжко слушать этот рассказ, ещё тяжелее от мысли, что домов таких в городе не один и не два – сотни. И год от года лучше они не становятся.

- Хорошо, девчата, направим к вам жилкомиссию, составим акт об аварийности.

Что ж, если признают дом аварийным, девчатам, считай, повезло – хоть на очередь квартирную поставят, а то бы не видать им её никогда. Метров хватает – и будь здоров. А что там у тебя на этих метрах – паркет дубовый или прогнившие доски, мало кого интересует.

По-хорошему, допотопные эти дома, не знавшие хозяйского ухода все советские годы, давно пора пустить под бульдозер. Вон недавно в центре Нью-Йорка высотный отель рванули, чтобы соорудить на его месте супермаркет. Наш зритель, глядя на экран телевизора, рот открыл от изумления. А мы всё выгадываем, всё экономим на рухляди, на трущобах. Некуда людей отселять? Вон сколько в общежитиях мается? Ну а кто сказал, что отдельная лачуга лучше благоустроенного общежития, да ещё семейного?

***

- Дайте мне хоть что-нибудь, хоть подвал, хоть общежитие, хоть бытовку какую-нибудь!.. – низким грудным голосом просит крупная, в очках женщина, по виду армянка. Точно, беженка из Баку. Год живёт у родственников, пора, мол, и честь знать.

- Ну а куда же мне своих девать? По девятнадцать лет люди ждут, постарели уже. Что ж вы в Армению не поехали?

- Да нет там никого. Здесь родственники…

Ну что делать? Только что двое были из Узбекистана. И из Литвы есть. А тут ещё чернобыльцы. Хоть разорвись. Не по силам Белоруссии такая ноша.

- Хорошо, оставляйте заявление, свяжусь с горисполкомом, решим, как вам помочь.

Всё… За пять часов – тридцать человек. «Да» можно было сказать лишь одному: речь шла о прописке замужней дочери к матери. Остальным: «ждите», «разберёмся», «подъедем», «посмотрим», «решим», «не знаю». У председателя райисполкома, а тем более у рядового депутата тогда, в ноябре 1990-го, ни компьютера под рукой, ни всеобъемлющей информации, чтобы хоть ответить человеку конкретно и вразумительно. Единственное, что он может наверняка: выслушать. А ещё подготовить запрос, заполнить карточку, поставить её на контроль. Помочь удаётся не сразу, не всем. Но люди идут. И надо принимать, выслушивать, что- то говорить и хоть что-то для них сделать.