Критерий истины

 


После короткого  стука дверь распахнулась  и  вошла  Подзорова. И тут же от по-летнему раскрытого, окна повеяло сквозняком и пошло ерошить и ворошить шпоры, аккуратно распределенные на столе по темам. Подзорова усмехнулась.

- Соловьева одарила? - бесполезно отрицать очевидное. Леша только скривился, чтобы Подзорова поняла, насколько не нужен ему этот подарок, - Ну, не скажи, -  покачала головой Подзорова, -  Не всякому шпоры дарят. И собственно дело не в том. Мне не дорог твой подарок дорога твоя любовь.
Леша не поддержал эту тему,  пытаясь подчеркнуть полное безразличие к шпорам,  и в качестве противоэкзаменационного средства и  как  к подарку.  Шпоры он игнорировал. За шпорами не гонялся.  Но отказаться от подарка было некрасиво. Соловьева ведь, действительно,  где-то  по коридорам выцыганила этот комплект шпор специально для него. И отказ  взять подарок был бы приравнен  к самому  подлому поступку.  Соловьева была  не то, чтобы обидчива, но трепетна к подаркам. И вообще ко всякого рода знакам внимания. И если в сессию, когда дорога  каждая минута, она пожертвовала временем и достала ему шпоры,  как помощь и знак внимания, это символично. В первую очередь для нее.  и уж конечно, для нее символично, как Леша эти шпоры возьмет, придет ли он с ними на экзамен.  Леша бы прекрасно без всего обошелся. Но никуда не денешься.
 
Соловьева была из таких студенток, кто молится на шпоры, как на святое писание. Тратит дорогое время на их каллиграфическое выведение, чтобы и мелко, и четко. Но она,  последнее время она этим не ограничивалась. Вычислив по расписанию экзаменов, где  раньше сдают тот же предмет,  она дежурила под дверью аудитории. Водится в институте такая категория девочек, выхватывающих, как горячие пирожки, шпоры, у сдавших экзамен, для коих это уже макулатура. Как не подарить  уже ненужную шпору девушке с таким просящим  печальным взглядом.

Шпоры ей нужны были скорее для поднятия духа.  Вытянуть их из своих потаенных, можно сказать интимных, мест она боялась. Казалось бы зачем ей шпоры, если  она не пропускала ни одной пары, аккуратно вела конспекты.  А вот на экзаменах терялась. И оценками похвастать не могла. Если ее жалобный взгляд с поволокой трогал тех, кто дарил ей шпоры, то экзаменаторов не прошибал. Не то, что Танька Бирюкова. Той на экзамене шла карта. Та из раза в раз подгадывала, чтобы подсесть к тому, кто способен оценить ее обаяние. Или стройная блондинка не в силах обаять экзаменатора? Но у Соловьевой, хоть и внешне достаточно симпатичной, чтобы склеить экзаменатора, не клеилось.   С Лешей проклеилось, а с ними нет. Леша последнее время стал подозревать, что экзаменаторы были мудрее его. Если Танька Бирюкова на экзамен являлась при параде,  то Соловьева на это не ставила. Зато не было экзамена, на который она бы пришла без шпор.

С пятой, зимней сессии ее задачи усложнились. Она стала охотиться за двумя комплектами, для себя и для Леши. Сначала он был удивлен.  Даже приятно удивлен. На следующем экзамене просто удивлен. И успокоил: она напрасно за него волнуется. На третьем экзамене уже неприятно удивлен. И на шестой, летней, сессии картина со шпорами стала повторяться. И это Лешу доставало.
  - Хочешь, я тебе отдам, - предложил он Подзоровой.
 - У меня своих по макушку, - ее губы презрительно изогнулись подковой, - Я не о шпорах. Я по другому вопросу, - она понизила чуть не до хрипа голос, - Мы с девочками решили поехать в Кивыили.

Леша понял: четыре подруги и соседки по общаге, все с их факультета, Оля, Таня, Надя и Лариса, - вознамерились поехать на практику в эти самые Кивыили, куда, грешным делом, он  навострил лыжи. Это лучшие места практики, и всего четыре места. Может быть, Кивыиыли это захолустье, но почти закордонное. Это же Эстония. Распределение на практику  по успеваемости, по среднему баллу. Этот средний балл у Леши и его соседа по комнате Суворова тянул на Эстонию. И четыре красавицы-подруги не попадали. А им так хотелось. Вот Подзорова и пожаловала выкручивать руки, чтобы Леша с Вовкой от Кивыили отказались добровольно. Они бы не цеплялись за Кивыили, будь  что другое приличное. А не было. Только  Чирчик и Северодонецк.
 
Экстрасенсы взглядом двигают спичечные коробки. А Леша почувствовал, как давящий взгляд Подзоровой плавно отодвигает его от Эстонии к Северодонецку. И не зацепишься за какое-нибудь разумное возражение. И Вовку, как назло, где-то носило. Попробуй отказать девочкам, с которыми немало проучились вместе, к которым частенько бегали на чай. Не пуд, так полпуда соли съели. А Вовка бегал к Таньке не только на чай. Леша искал, как бы поделикатнее выдать Подзоровой «наше вам с кисточкой». Но ничего не приходило в  голову. Он широко раскрыл глаза и улыбнулся, как ему думалось,  циничной улыбкой Мефистофеля.
  - Да? А мы с Володей,  как ни странно, тоже решили поехать в Кивыили.
  - Ну, положим, вы поедете, и еще неизвестно, кто с вами. А нас уже четверо.
  -  Как неизвестно? Мендельсон и, кажется, Савченко.
  - Вот видишь, ты даже не знаешь, Савченко или не Савченко. С Савченко я уже решила вопрос. И Мендельсоном нет проблем. Он только что женился и теперь без Нади никуда не рыпнется. И потом, нужен тебе этот Мендельсон? Он ведь нудный.
  - Он вполне нормальный. 
  -  А нормальный мужчина, уступит девушкам. Вот почему-то я не сомневаюсь, что  Мендельсон уступит. Так что, Мендельсона не впутывай, - Подзорова смотрела на Лешу так, что ему следовало устыдиться, - Что ты, в конце концов, не джентльмен?
- Ну, хорошо. Положим, мы с Вовкой откажемся. Положим, и Мендельсон откажется. Чисто теоретически. Но тогда другие станут претендовать, у которых средний балл выше вашего.
  -  За это не беспокойся. Это я беру на себя.
  - Ну ладно, - сказал Леша, - Вовки нет. Без него такие вещи не решаются. Придет – поговорим.
   - А с ним уже Таня говорила.

Это был удар ниже пояса. Определенно, Подзорова обдумала тактику боя, и  обойдя  Лешу с фланга, вышла в тыл и разгромила. И теперь с улыбкой победителя, она уходила триумфатором, оставив Леше считать потери.

Предстоящий экзамен не лез в голову, и шпоры на столе вызывали отвращение. Значит, Танька переломила Суворова через свою крутую коленку. И Вовке, как галантному кавалеру, от Кивыили пришлось отказаться. Вовкино соглашательство отыграло и по Леше, который ни с кем из этой четверки не крутил, и ничем им не был обязан.

Пришел Вовка и под давлением фактов признался, что Подзорова не врала. Таня с ним вчера говорила. Эстония накрывалась медным тазом. Придется отказываться. Ну и  плевать на эту Эстонию, решили отказники. Есть около тридцати мест в Чирчик. Это под Ташкентом. Есть под сотню  мест в Серверодонецк. На большой комбинат. Уж туда-то они точно попадут.

 Закончились экзамены. Потерявшие какой-либо интерес к таинствам распределения,  отказники его проигнорировали. Остались в общаге. Уж Северодонецк их и так не минует.  Вечером Леша столкнулся в коридоре с Шабриной.
  - Ты едешь в Чирчик, - сообщила она.
  - С какой стати? – удивился Леша. Он думал, раз не пришел на распределение, автоматически скатывается до Северодонецка.
  - С Наташиной. Тебя же не было. Когда твою фамилию зачитали, встала Соловьева и сказала, что ты поедешь в Чирчик. Вот тебя и записали, - Шабрина понимающе улыбнулась - И Соловьева едет туда.

  Вот тебе бабушка и Северодонецк, подумал Леша. И никто не защитил. Никто не задал вопрос: а почему, если человек нагло плюнул на распределение, проявил полное  презрение к коллективу, почему коллектив соглашается с тем, чтобы послать его в  Чирчик, а не сослать в Северодонецк! Все согласились с правом Соловьевой распоряжаться его судьбой?

   Вот такие пироги. А зерно для этих пирогов, было брошено в почву еще осенью, в холодном ноябре. Упало в хорошо удобренную почву теплой компании  двадцатилетия Славки Варатаева. И было обильно полито вином. Гуляли у Славки на квартире. Родители его куда-то слиняли. Дали молодежи оттянуться.

 Ну, было дело, потанцевал Леша с Соловьевой, а потом это плавно перешло в целование с ней в Варатаевском коридоре. Бегающие в туалет или на кухню, натыкались на них. И целующиеся укрылись от любопытных глаз, переместились в холодную и грязную парадную. И тут Соловьева показала свой деловой подход. Резво заскочила назад в квартиру и вернулась со своей шубкой и Лешиным пальто. Шубку набросила, но  не застегивала. И прижимаясь к Леше, шутливо заметила, что так они, как в гнездышке. И овцы целы и волки сыты. Ну, насчет волков, это она махнула. Волки в таком гнездышке сыты не будут. Но Леша и не чувствовал волчьего голода на Соловьеву.

  Волка ноги кормят. И Леше после гулянки пришлось истомить ноги: сначала через пол-Москвы проводить Соловьеву, потом к себе на Сокол в общагу. Не без того, что они некоторое время в ее подъезде, таком же холодном и негостеприимном, повторили опыт Варатаевского подъезда. Вполне логичное завершение дня рождения, не больше, чем дань традиции. Он и  не думал переходить грань,  форсировать события.
Запоздно возвращаясь к себе в общагу с ощущением оптимально проведенного вечера, он не чувствовал никакого желания продолжения этой одиссеи.

  Спящие корпуса  студгородка лежали, укрытые  снегом. Он ускорил шаг, поеживаясь от холода, предвкушая, что сейчас в своей комнате он окунется в почти спартанскую, но  желанную атмосферу абсолютной свободы. Отряхнет со своих ног остывший пепел дня рождения, тихо проскользнет мимо  спящего Суворова, нырнет на свое койкоместо и заснет.

  Но говорят, каждому воздастся по делам его. На перовой паре, на лекции Соловьева, уже сидевшая рядом с девочками, заметив входящего Лешу, подхватилась, словно по призыву горна, прошла в другой конец лекционного зала и подсела к Леше. Подсела, как родная. Леша тут же попавший под жгучие юпитеры взглядов Подзоровых- Бирюковых, уставился куда-то в пространство с каменным лицом сфинкса. И хотя пожалел, что притащило его на эту пару, на которую он мог бы и не ходить, но даже на микрон не отодвинулся от Соловьевой. Отодвигайся – не отодвигайся, а поцелуй не воробей, обратно не воротишь.

  Еще вчера вечером он так сладко засыпал под колыбельную полной гармонии мира. И вот, пожалуйста. Первый признак дисгармонии. Взять хотя бы то, что он, немало проучившийся в одной группе  с этой самой Наташей Соловьевой,  никогда никаких прожектов на ее счет не строил. Не строил, когда сидел с ней рядом в аудитории, не строил, когда, редко, но случалось, оказывался с ней в одной компании, не строил и, расставшись вчера с нею в ее подъезде. А то что вчера  было - просто так карта легла.

  Нет, кто спорит, девушка она приятная. Ничего себе. Но, как говорил Лорьян, ничего себе – не козырной туз. Шел слух, когда-то, еще на первом курсе, Лорьян закидывал  на нее удочки, но пролетел. Он  в обиде обозвал  ее стойким оловянным солдатиком, но больше не рыпался. Впрочем, Лешу Лорьяновские обиды не  интересовали. Тогда не интересовали. А теперь стоило задуматься,  почему чаша,  обошедшая Лорьяна, поднесена ему. Заглянуть бы, что там, в чаше, мед или яд. Но он не решался даже поглядеть вбок, на Соловьеву. Лекция теперь не шла в голову. В голову, как змеи, вползали различные развороты событий.  Он повторял в памяти образ Соловьевой в поисках плюсов. Личико у нее приятное, черты лица милые. Она иногда упоминала, что  чуть раскосыми глазами наградила ее мама-татарка, и густые черные волосы, и круто изогнутые, длинные густые ресницы - тоже мамин подарок. Это девушку, конечно, красит. С ней, конечно, приятно было бы по-товарищески общаться. А он даже по товарищески общался с ней  настолько мало, что не ведал, какая чаша ему уготована .

  Если  на глазах у всего коллектива, демонстративно, девушка пересаживается к мальчику, она перестает быть товарищем. Когда она вчера целовалась, она, в Лешином понимании, еще не преодолела товарищеский рубеж. А теперь на лекции уж точно преодолела. Может быть, по ее критериям, она преодолела этот рубеж еще вчера. Вот и пересела.  И группа все поняла. Вчерашний вечер у половины группы на памяти. Все знали, что он пошел Соловьеву провожать. А что дальше…
 
  И что  дальше? Закончится пара, и что  ему делать? Изредка скосив украдкой глаза, он видел, как Наташа что-то сосредоточенно выводит в тетради. Он знал ее как дятла.  Даже хуже. Этакая балеринка, приютившаяся в предназначенной для нее нише готовальни и извлекаемая. И Леша никогда не думал, что  маленькая окружность, которую выводит эта балеринка, могла бы пересечься с пересекалась с его кругом интересов. По окончании лекции, когда все поднимались со своих мест, Соловьева окатила Лешу таким, совсем не канцелярским взглядом, что он испугался, не заметит ли это кто-нибудь. Он вчера только усмехнулся, когда Соловьева перед поцелуями в подъезде смоталась за пальто. Обстоятельная девушка. Но, выходит, хорошо усмехается тот, кто усмехается последним.

  Леша вспомнил, как однажды Соловьева сказала, что любит философскую прозу. Например, Ларошфуко и Дидро. И чего ждать от такой любительницы? Ну, уж во всяком случае,  успокоил он сам себя,  стыдиться за такое знакомство не придется. 

  Пришлось подкорректировать свой график, чтобы выкроить время на Соловьеву. Впрочем, его первоначальные опасения оказались преувеличены. Наташа оказалась  не столь чопорна, как он боялся. Но и особых продвижений, а тем более побед, на амурном поприще не наблюдалось. Несмотря на невинные лобзания в уголках ближнего к институту парка, даже намека на то, что она может  перейти последнею черту не было. Лешу потряхивало от холода. А она говорила: помнишь, как поют, «по морозу босиком к милому ходила». Холод это испытание.

  А ведь у нее теплая квартира. Почему не  пойти к ней домой?  На это Соловьева могла согласиться, когда дома мама. А то наломаем дров. Когда мама придет с работы, тогда другое дело. Холодок, овладевавший Лешей, при намеке на знакомство с ее мамой, пронизывал сильнее, чем  холод ноябрьского парка.

  Не только он, Наташа тоже скорректировала график. И напоминала, что ради него  инженерные предметы брошены в жертвенный огонь. Что она недопустимо расслабилась.  Что  прежде подобного  не случалось.  Зимняя сессия приближалась. Наташа запаниковала: Того и гляди завалит сессию. И рухнут все надежды и мечты. Придется на время пожертвовать их встречами. Она должна собраться и поднажать. А после сессии  наверстают. А, между прочим, Леша  может ее поднатаскать.
Но где можно ее натаскать? У нее? - Еще чего! Она прекрасно понимает, по какой дисциплине он собирается там натаскивать. Даже если он придет с самыми чистыми намерениями, их близость к кровати закончится близостью.
Ну, тогда ей можно приехать в общагу, предложил он. -  Еще чего! Там та еще обстановочка. Она не потаскуха  в общагу таскаться.
Натаскивание, которое попробовали в институтском читальном зале, стало мучением для обоих. Наташе требовалось разжевывать. От спертого воздуха читального зала, от его шума оба уставали и только злились.
  Роберт Лорьян говорил, что страсть передается сначала воздушно-капельным путем, а потом половым. Наташа удерживала Лешу на воздушно-капельной стадии.

  Приближался Новый год – первый большой праздник, выпавший на пору их встреч. Общаговские прицеливались, в какой комнате проводить мероприятие. О том, что оно будет в общаге, и споров не было. Больше негде. И тут Наташа сказала ему, что хочет встречать праздник с самым близким человеком. Она внимательно посмотрела ему в глаза, как он отреагирует. Леша замешкался. Он еще не определялся с встречей праздника, но был не против, чтобы он прошел как обычно, в общаге. По крайней мере, он не разразился фейерверком радости. А Наташа пояснила: самый близкий человек покуда - ее  мама. Ее папа несколько лет назад умер из-за старой фронтовой раны. И Наташа жила вдвоем с мамой. Как она говорила, мама для меня альфа и омега.  Пока Леша между этими  буквами и не вписывался и не мечтал вписаться даже в виде запятой. Ну что же, логично, мама самый близкий человек. Тогда и у него все с праздниками укладывается.

  Но один неожиданный нюанс. Не Наташа, а ее мама пригласила его на встречу Нового года. От встречи с ее мамой Леша постарался  уклониться. Слишком мало они с Наташей встречаются. Наташа с недовольной усмешкой, согласилась с его аргументами. К тому же с первого января она собиралась засесть за учебу. Они не виделись эти дни. Подтверждением тому, что она  не обиделась, были переданные через девочек шпоры. И ему приходилось брать, чтобы не обидеть.  А Лешу не радовало, что на экзаменах Наташа, открыто переживала и радовалась за него. Такая реклама его только тяготила, и  аналогичными переживаниями он ответить не мог.

  На зимние каникулы он уехал домой на юг и поймал себя на том, что вдали от Наташи приятнее. Словно, отойдя от института подальше, он отходил и от предметов инженерных и от предмета не инженерного. А не инженерный предмет в первый же день встречи после каникул, доложила, что скучала, не могла дождаться встречи. И снова с первого дня нового семестра в него засело чувство, что он перед  Наташей в долгу.

 Их встречи возобновились. Унылое блуждание по холодной Москве,  теперь превращалось в пытку для Леши. Ботинки у него были не ахти. И его все больше  с каждым днем раздражала ее железная заповедь: прежде свадьба, а потом бездонное море наслаждений. И Леша стал с тоской думать, что Лорьяну, южанину, как и он, даже повезло, когда Соловьева его отшила. 

Но должно же что-то меняться. Если не меняется ничего в их свиданиях, то хотя бы погода. И действительно, пришла весна. Перед Восьмым марта, Наташа поднесла сюрприз: она  собирается прийти на праздник в общагу. Исключительно ради него.  раз уж он к ним домой дти робеет. И мало того,  она придет на весь праздник до  самого конца. И пояснила: если найдется ей место у девочек, останется там.

  Это был великий жест самопожетвования. Москвичи, тем более, москвички, как правило, праздничные застолья в общаге игнорировали. Что они там потеряли? У них, своих московских друзей валом. А вот Наташа готова отдаться опасной стихии общаги. Не обнаружив в нем ликования, Наташа насупилась: если он не рад, она может перерешить. И услышав заверения, что он, конечно же, рад, она  сухо предложила Леше в праздник встретить ее у метро.

  Он пришел к метро заранее. Ждал, наблюдая, как бойко у уличных продавцов раскупаются цветы. Цветы – это то, что может загладить ее обиду. Но, стоит ли тратиться, если ее приезд под большим вопросом? Ему хватало денег или на одну розу или на три гвоздики. Он рискнул наперед, купил одну розу.   

  Обычно Наташа была точна. Но вот назначенное время прошло, а он торчал со зря купленной  розой, как дурак. Наташа опоздала почти на полчаса. Вышла из метро с похоронным лицом. Но, увидев цветок, счастливо улыбнулась. Ее глаза брызнули такой радостью. Она призналась, что задержалась специально, чтобы проверить, как он к ней относится. Теперь убедилась.

  Лорьян говорил: настоящий стратег пользуется всеми родами войск. А розы – это цветок  паралитического действия. Леша, девушкам цветов до этого не дарил. А теперь увидел, что хоть Лорьян был прав, но, лучше бы розу ему не покупать.  Роза произвела эффект, на который он не расчитывал.

  Справляли в комнате у девочек. Наташа повеселела, расцвела и  была так мила, что неожиданно околдовала Лешу, словно роза подействовала и на него. И подумалось даже, что роза была совсем  не лишней. Но на его робкое предложение незаметно улизнуть, пойти в его пустую комнату, -  всепонимающий и тактичный  Суворов остался бы на это время у девочек, -  Наташа ответила коротко: мы же не животные. И вообще, после его бестактного предложения у нее испортилось настроение, она уходит. Он ее не за такую принял.

  Леша не спорил, не стал умолять ее остаться. Хочет домой – пожалуйста. В общаге еще напропалую  гуляли, а он провожал ее домой. Загадал, если она у метро скажет, до свиданья, он не станет противиться. Не сказала. Ехали в почти пустом вагоне, как поссорившиеся.  Розу она взяла с собой. В подъезде она чмокнула его, даже не обняв, и напомнила, что ему далеко обратно ехать. На обратном пути он определился: финита ля комедия.  Одними ее ресницами сыт не будешь. И грудь могла бы быть побольше, и талия поуже, характер попроще.  Была без радостей любовь. Пора отчаливать. Медленно, плавно, деликатно, не обижая девушку.


  Для отчаливания очень подходила будущая сессия. Правда, ждать долговато, почти три месяца. Но можно ускорить. Ведь Наташа – долбежница, зубрежница и трусиха.  Намекни ей, что  сессию она может завалить -   она кинется в зубрежку, забудет обо всем, кроме учебы. Что и нужно. На деревьях станут набухать почки, а в Наташе будет набухать паника. Не до свиданий ей станет. А летом практика. И разнесет их в разные места. А потом длительные летние каникулы. Так и разойдутся, как в море корабли. А время лечит, время остужает.
 
  О том, что предстоящая сессия будет сложной, переломной, решающей, краеугольной, предупреждали  и в деканате, и опытные старшекурсники. И Леша стал, как бы невзначай, об этом напоминать. И хоть Наташа поначалу только пошучивала: говорят, эту сессию  сдашь – можешь жениться, Саша видел, что глаза ее цепенеют от ужаса.  Ее  пошло трясти уже за месяц до экзаменов. Их встречи стали реже, и сошли на нет. Все вроде бы шло по Лешиному плану. Четвертый курс можно будет начать с чистого листа. Но когда Соловьева, несмотря на панику, достала для него шпоры сначала на один экзамен, затем на другой, Леша занервничал. И даже прозорливый Суворов упомянул что-то насчет данайцев, дары приносящих. А уж когда Суворов услышал от Леши, что Соловьева самовольно записала Лешу в Чирчик, он, уже отрекшийся от Эстонии  ради Таньки, горько усмехнулся.
  - Вот тебе и троянский конь от Соловьевой. А ты думал, что Северодонецк тебе на блюдечке поднесут? 

  После распределения предусматривалось три дня на сдачу хвостов и на сборы. Билеты на поезд брать в деканате. Леша рванул в деканат. Надеялся, что уж за три дня  можно с кем-нибудь поменять свой Чирчик на Северодонецк. Все-таки, Чирчик, считай, среднеазиатская экзотика, а Северодонецк – унылая серость. Он отказывается от экзотики, от лучшего места на худшее. Поменяться будет несложно. Скажет декану, что он не переносит жару, что в детстве был солнечный удар.

  В деканате он столкнулся с Сашей Мендельсоном из соседней группы и его женой Надей. Саша тоже мог претендовать на Кивыили, но так как он недавно женился, он распределился с Надей в Чирчик. И нисколько, как удивился Леша, не жалел.
  - Перебьется, - бросила по этому поводу Надя, - Прошагал под марш Мендельсона, теперь получи марш-бросок Мендельсона на длинную дистанцию.

  Что она понимала под длинной дистанцией, далекий Чирчик или будущую супружескую жизнь, она не уточнила. Саша с Надей брали  билеты на себя и Таню Кашевскую. Декан колебался, давать ли, Мендельсонам третий билет. Но  Надя убеждала декана, что она действует по поручению Кашевской, что Кашевская ее наиближайшая подруга, чуть не сестра, и Надя сегодня же передаст ей билет. Услышав, что Леша намерен обменять Чирчик на Северодонецк, интеллигентный и спокойный  Саша, только  поправил очки и пожал плечами в недоумении. А Надя, возомнившая, что статус Сашиной жены дает ей право поучать всех, кто хоть краем прикасается к ее супругу, покрутила пальцем у виска.
  -Точно, у тебя был солнечный удар. Что ты потерял в Северодонецке? А тут и Соловьева и Средняя Азия в одном флаконе, - и тихо добавила, чтобы не слышал декан, -  Вот у нас с Сашей получается что-то вроде свадебного путешествия за счет института. И у тебя… - и она весело посмотрела на Лешу и так покрутила ладонью, словно закручивает гайку большого размера.

  Леша и почувствовал, что гайки затягиваются. Он не хотел Средней Азии.  Но декан был непробиваем: списки уже отосланы на заводы, и переделывать никто ничего не собирается. А от солнечного удара существуют тюбетейки. Разговор окончен. Оставалось ему мучиться всю практику нос к носу с Соловьевой. В качестве хоть какого-то спасения он взял билет четвертым в тот отсек, в который взяли Мендельсоны. Хоть их вагон оказался тринадцатым, но Мендельсоны не зря подхватились брать билеты пораньше. Они выбрали себе места в середине вагона. Меньше шастают мимо. И это несколько спасало Лешу. В  среднем отсеке, да еще прикрытым  Мендельсонами, да еще, если он будет сидеть тише воды, у него уменьшается вероятность невзначай напороться на Соловьеву.
  - Что я на это могу сказать, - заметил вечером Суворов, услышав Лешину печальную повесть о пролете в деканате, - Не по делам человеку воздается. Плыть бы нам в Эстонию, а тут подводные камни.
   - Танька? – Леша намекал на Бирюкову.
   - Кому Танька, а кому Наташка..


  Нумерация вагонов начиналась с хвоста поезда.  Леша намеренно пришел перед самым отходом поезда. Отъезд из Москвы в Среднюю Азию был им продуман. Суворов дал ему для такого случая свои большие черные очки. Он шел, чуть пригнувшись, чтобы проще было затеряться в толпе. Ближе к середине состава  опасность быть замеченным Соловьевой увеличивалась.  Он ее засек первым. Она стояла на перроне, и  взглядом прочесывала  пространство. Как  проскользнуть незаметно? Он упросил  проводницу пятнадцатого вагона впустить. Очень не хочет натолкнуться на одну особу.  Его впустили. Он прошел два вагона до своего места. Мендельсоны и Кашевская уже были на месте.
  - О, явился, не запылился, - сказала Надя, - А Наташа там стоит вся на нервах.
  - Да? – Леша изобразил наивное удивление.
  -  Не заметил?
  -  Не заметил.
  - Ну да? И она тебя не заметила?
  - Наверное, не заметила.
  - Ну, уж прямо. У Наташки глаз-алмаз,  - Надя посмотрела на него с явным недоверием,  Ну, так позови ее.
  -  У меня голова болит, - сказал Леша и  махнул  на свою верхнюю полку.
  -  Странный ты товарищ, -  сказала Надя. 

  Очень был бы уместен  гамлетовский ответ «а не странен кто ж», но молчание - золото. Надя думает, что у него странности. А ему, например, странным казался выбор Саши Мендельсона. В то время как ее подруга Кашевская - такая куколка, Мендельсон клеился к ничем не примечательной Наде. Ну, в том, что Надя ответила согласием, Леша ничего странного не видел.  Саша Мендельсон  среднего роста, неплечистый, не крепкий, даже хиловатый, светловолосый, - он не казался завидным женихом. Зато  выделялся хваткой в учебе, и соответственно, успехами. Почему Саша стал увиваться за Надей, а не за Татьяной, почему Надя ответила взаимностью, а не положила глаз на кого-нибудь покрасивее, - это  необъяснимые странности любви.  Мендельсоны и Кашевская  учились в  одной  группе. Не Лешиной, но на его факультете.  Все трое были москвичами. Так что у них не было причин близко сходиться с Лешей, а у него не находилось причин искать их дружбы. Но теперь этой троице предстояло живым щитом, прикрыть его от Соловьевой. 

  Леша мысленно поторапливал поезд. Конечно, Соловьевой уже доложили, где он. Оставалось радоваться удаче, что практичная Надя взяла билеты в центр вагона. Соловьевой  проходить мимо их центрального отсека нет никакого резона.  И в туалет, и  к проводницам – все в противоположном направлении.  И все же изредка она проходила. Леша глядел в окно, но шестое чувство подсказывало о  приближении опасности. Надя, как видно, заметившая что-то неладное вдруг понижала голос. Но чтобы достать  до Леши, лежащего на верхней полке и отвернувшегося к окну, Соловьевой нужно было потеснить Кашевскую и  прилюдно окликать его. На такое Соловьева не шла. Оставалось печально пройти мимо, как мимо покойника.
   -Вижу, тут Шекспир отдыхает, - заметила Надя, после очередного дефиле Соловьевой, - Не зря он рвался меняться на Северодонецк. Просто Гамлет нашего вагона. Да-а-мс. Над Волгой рекой расплескала  гармонь саратовские страданья.
  -Голова у меня  может болеть? –  Леша предложил самую объяснимую версию.
  - У тебя не может, - покачала головой Надя, - У тебя ее нет. Отсутствует как класс. То, что у тебя на плечах, головой не назовешь. Это у Соловьевой голова может болеть.
  Надя, считающая себя знатоком в вопросах семейной жизни, набрала было воздуху, как гармонь, чтобы подробнее развернуть тему про страданья, но тут ее муж попросил тему сменить. И подруга поддержала. Наде пришлось покориться большинству.
 
   Лешу злило еще одно: Надины рассуждения слушали и двое с  боковых полок. Там ехали Витя Горлов и Анечка Попович. Вообще, как мужчине, Леше следовало бы уступить свое убежище Анечке, чтобы мимо девушки не мельтешил народ. Тем более что на первом курсе между Лешей и симпатичной Анечкой проскакивали нежные улыбочки и долгие взгляды. Но, во-первых, улыбочки  были  давно, и улыбочки к делу не пришьешь. Во-вторых,  Анечку  при ее небольшом росте боковая полка не стесняла. В-третьих, ему покинуть свое убежище  смерти подобно. А в-четвертых, Анечка  вряд ли бы обменялась. Она давно спелась с Витькой Горловым. Горлов, по прозвищу корнеплод, бесконечно торчал на ее нижней полке, прямо впритирку к Анечке. И молодая пара, мило  шушукаясь о чем-то, чувствовала себя вполне комфортно. Так что, перейди Анечка на Лешино место,  их идиллия бы нарушилась.

Вот так непредсказуемо сплетаются судьбы. Корнеплод  -  кряжистый, непривлекательный, немногословный, но напористый, -  настоящий сибирский крестьянин ухлестывал за Анечкой с самого первого курса. Он как впился в грациозную  маленькую Анечку, так не отступался. Поначалу Анечка его посылала. А ему, как бульдозеру, ни ямы, ни рвы нипочем. Терпение и труд все перетрут. И вот они странности любви. У них все срослось. Как по Мичурину. Корнеплод привился к вишенке.  Они вместе, парой едут на практику. Глядишь,  не за горами и марш Мендельсона.
 
  -Эй, там на клотике! – окликнула Надя, - Смотри, пролежень будет.
  В вагоне было душно. Долго не улежишь. Леша покинул свое убежище в надежде укрыться в другом вагоне.  И там было полно народу. Он прошел в следующий, купейный. Тут было уютнее. Даже  что-то типа  ковровой дорожки в коридоре. Окно приоткрыто, не так душно.  Лешу озарила наивная мечта, что, поскольку купейные места дороже, может быть, есть пустые купе. Вот бы найти, посидеть часок. Задача непростая, но она овладела им. И Соловьева отошла на второй план. Он для начала, как хищник на охоте, прошел по коридору, останавливаясь у дверей и прислушиваясь. Казалось,  определил  дверь, из-за которой звуки не доносились.
Проводница прошла мимо него раз, два, а потом спросила, из какого он купе. Что-то она его личности не припомнит. Леша признался, что он из другого вагона и просто тут отходит душой, остывает, потому что поссорился со своей девушкой. сказала, что не таких фруктов видала. Вот сейчас она вызовет начальника поезда, и будет он отходить душей, где положено. Он ретировался в тамбур, долго стоял, смотрел на проплывающие мимо поля и полустанки громады-страны.  Велика Россия, а от Соловьевой не скроешься.  Дверь тамбура открылась, появился Мендельсон. Надя послала на поиски. И слепой видит, что Леша что-то не в себе. И в Чирчик ехать не хотел, и на Соловьеву смотрит косо, и пропал надолго.  Мало ли что, вдруг выпрыгнул из вагона. Лешу же только одно испугало: если Мендельсон нашел его, то и Соловьевой немудрено. А уж тут один на один, тут бы ему капут и настал.
  -Так что случилось? Что ты дергаешься?– решил без свидетелей выяснить Мендельсон.
  - Это вагон дергается,  - грустно улыбнулся Леша, -  Ничего не случилось, долго объяснять. Саня, я тебя только об одном прошу: позволь мне быть все время рядом с тобой. Так чтобы Соловьева не подошла.
  - Интересно! Она вроде бы не страшила, чтобы от нее бегать.
  - Дело не в этом.
  - Ты что, как говорят, плюнул ей в душу?
  - Слава богу, нет, - с облегчением  выдохнул Леша.   Покоритель сердец Лорьян, тот бы в таком не расписался. В лучшем случае бы загадочно промолчал. А Леша теперь мог с облегчением вздохнуть, что упрямая Соловьева не позволила наломать дров. А значит. он по большому счету чист.
  - Между прочим, мне Надя до свадьбы тоже не слишком позволяла, - произнес Мендельсон тоном наставника.
  - С чем я тебя и поздравляю. Теперь ты можешь понять, того ли ты ожидал.
  - Ну, ладно, - Саша не собирался распространяться на этот счет, - А мне кажется,  вы с нею друг друга понимали. Она, вроде, девушка очень приятная, симпатичная, тактичная,  интеллигентная. Что тебе еще?
Леша  грустно улыбнулся и двинулся из тамбура на свою полку согласно купленному билету.

   Больше всего он боялся остановок. Там, где поезд стоит недолго, Сашу командировали за вокзальными пирожками - Леша выскакивал следом. А как иначе? Рискованно. Тут Соловьева могла бы его застукать. Но без Саши в вагоне еще опаснее. Как Леша помнил, Соловьева категорически отвергала  жареные пирожки.  На больших  остановках Мендельсоны и Татьяна выходили из поезда размять косточки. Прогуляться  по перрону. Вот тут Соловьева, тоже выходившая с девочками, становилась опаснее. В ограниченном пространстве, зажатому между двумя поездами, бежать некуда, а вероятность контакта при движении больше. Леша не отставал ни на шаг от Мендельсона,   .
  -Ну, просто, как на привязи, -  недовольно бурчала Надя.
Почему постоянное присутствие Тани Надю не раздражало?
  - Считай, что ты с Сашей, а я с Таней, - предложил такой вариант Леша.  Если бы он держался ближе к Тане, было бы еще проще. Гордая Соловьева вообще бы не рыпнулась. Было бы славно, но  Надя скривила губы в крайнем сомнении.
  - А ты спросил, как считает она? Он с Таней, вишь ли. За ней ты, мальчик, не гонись, -  и добавила, напевая, - Стена кирпичная, часы вокзальные, платочки белые, глаза печальные.


    Красный уголок, одновременно музей истории завода, был оформлен в виде учебного класса: учебные столы, а по стенам наглядная агитация.  Замдиректора, который вел с ними ознакомительную беседу,  начал  с  истории завода. Леша, сидевший в задних рядах за одним столом с Кашевской, видел, как Соловьева, севшая в первый ряд, стала конспектировать. Рассказывавшему это, как видно, польстило. Теперь он обращался прямо к конспектирующей девушке. Закончив рассказ о заводе, он сказал, что их поселят в только что отремонтированном общежитии. А заводских заселять в этот корпус на время их практики не будут. Потом, как нечто неприятное, но обязательное, объяснил:  потому что у них уже не первый год москвичи на практике, и ведут себя так, - он поджал губы, подыскивая слова, - что они не учитывают, что они не у себя дома, не берут во внимание национальную специфику. Он многозначительно замолчал, глядя прямо на Соловьеву. Он, как видно, ожидал вопросов, но никто вопросов не задавал.

  Пока они дошли до общежития, зажарились. Вот вам первая среднеазиатская специфика. Общежитие оказалось небольшим, двухэтажным зданием. Пятая часть их студенческого на Соколе. Стены не менее обшарпанные, чем на Соколе. Во дворе еще остались после ремонта козлы и банки из-под краски. Ремонт вели только изнутри. Им выделили комнаты на втором этаже, а  первый этаж пустовал. Национальная специфика? Практичная Надя сказала, что на втором этаже, под крышей, будет жарко. Здание выходило  в огороженный высоким забором дворик с площадкой для развешивания белья и большой раскидистой шелковицей у забора. 

   Пока стояли в очереди к коменданту,  многие успели сбегать посмотреть комнаты.  Они еще пахли краской.  Каждая  комната на двоих Мебель не затасканная, как у Леши в общаге, шкафы с зеркалами, тумбочки не крашенные, а под дерево, и кровати не железные, а с деревянными спинками. Нужно ожидать, что сетки не продавленные, матрасы не вонючие, а кухня без тараканов. Правда, нет занавесок. Лешу все удовлетворяло. Может быть, москвичам, Мендельсонам, Соловьевой, Кашевской - заводское общежитие не нравилось, но оно было, без всяких сомнений, лучше студенческой общаги.
Комната коменданта находилась на первом этаже. И снова  очередь в коридоре  для распределения комнат. Надя протиснулась вперед и объявила, что она имеет право поселиться с одной комнате с  мужем. Как видно, комендант общежития прошла за жизнь всякое. И рвение молодой женщины быть рядом с мужем разбередило в ней старые раны.
  -  Позвольте, но у вас разные фамилии, - поглядев в паспорта, возразила она.
  - Ну и что? – пожала плечами Надя, - С какой стати мне свою красивую русскую фамилию менять на фамилию Мендельсон?
  - У нас все фамилии  равны, -  оторвав взор от паспортов, что сунула Надя, подчеркнула комендантша, - А Мендельсон, позвольте заметить, – не такая уж неблагозвучная фамилия. Немецкий композитор Мендельсон свадебный марш написал. Раз вы недавно замуж вышли, должны бы знать.
  - Ну, мой муж  тому Мендельсону не родня, - сказала Надя, -  А ко мне, несмотря на разные фамилии, имеет самое непосредственное отношение, - и Надя кинула на молчащего мужа взгляд, требующий поддержки.
  - Прописки у вас разные, - выкатила новое возражение комендантша.
  - Что тут странного? -   парировала Надя, - Вы видите, мы недавно расписались! И потом, зачем же Сашке от родителей выписываться? Чтобы потом с их квартирой пролететь?
  - У вас написано, что вы замужем за Мендэльсоном Александром Натановичем, - ядовито произнесла комендантша, а у товарища, которого вы выдаете за своего мужа, фамилия Мендельсон, через букву е, - Леша понял, что Надино дело швах. Не стоило ей  так рьяно тянуть на себя одеяло. Добилась только того,  что  в лице комендантши  нашла неожиданного, но могущественного противника.
  - Где? – Надя хотела лично увидеть эту злополучную букву э .
  - А вот, - комендантша ткнула пальцем. Надя  прищурилась, - Вам дать очки?- ехидно спросила   комендантша
  - Подумаешь! Ошиблись. Я только сейчас заметила. Имя и фамилия сходятся? Сходятся. Вы посмотрите в его паспорте, на ком он женат.
  - Зачем мне его паспорт? – злорадно улыбнулась комендантша,  и медленно, как для непонятливых, стала разъяснять, -  У вас в паспорте фамилия не сходится с фамилией в его паспорте. Так что извините, я в загсе работала. Знаю правила. Иногда по одной букве в документе крупного мошенника можно обнаружить, или скрывающегося от алиментов, или преступника, или даже шпиона. Нас учили.
  - Все у этого Мендельсона не слава богу,  - сердито проворчала Надя, словно это в его паспорте была описка, - Что теперь из-за одной буквы вешаться?
  - Зачем вешаться? Этого еще  не хватало! – комендантша покачала головой, с чувством выполненного долга, сдула со лба прядь волос, - Это когда вы в Москву вернетесь, там и разбирайтесь. А сейчас -  фамилии разные, прописки разные. Раз прописки разные, значит в Москве живете не вместе?
  - Вам  доложить  все  детали?
- Зачем мне  ваши детали? 
  - Саша живет у меня. То есть, у моих родителей. У нас квартира большая. Мой папа, между прочим, работает в штабе…
   -  Хоть в ООН, - перебила ее комендантша, - М-да. Прислали москвичей на нашу голову, - и это уже был вызов. Надя гордилась тем, что она москвичка, и гордилась своим папой, и набычилась.
  - Вы что имеете в виду?
  - А то я имею в виду, девушка,  что я правила знаю. Закон есть закон.  К тому же  тут традиции более строгие, чем в вашей Москве.
  - Менять надо традиции. Я виновата, что у вас тут чадру носят?
  - Чадру у нас не носят. Можете считать наши традиции  более консервативными. Но я вас с разными паспортами поселить вместе не могу.
  -  То есть, как не можете?   - возмутилась Надя.
  - Не могу и все.

  Препираться было бесполезно. А решать нужно было быстро. Остальные ждали. Леша чувствовал, что в Надиной голове, проскакивают варианты. Но ничего лучше не получалось, как ей жить с Таней. Одно условие: Сашу поселят с Лешей. Вот  теперь он, тот самый Леша, которого Надя всю дорогу попрекала, очень даже пригодился. Леша был должником за прикрытие от Соловьевой, и его можно легко на время турнуть из комнаты. Надя заняла комнату с Татьяной, и предупредила Лешу, чтобы он был готов к тому, что вечерами она будет навещать  мужа. 

  Вечером  у Нади возникло предложение совершить ознакомительную прогулку  по городу всей группой. Леша зависел от Мендельсонов. Надя решила идти. Значит, шел Саша. Шел и Леша.  Однако стоило во время прогулки Леше зазеваться, откуда ни возьмись, вынырнула Соловьева. И эти трое отошли и остановились на таком расстоянии, что они не были теперь для Леши защитой.
  - Что случилось? – Леша был готов к вопросу, понимал, о чем она спрашивает
  - Ничего не случилось, - спокойно, даже мягко, более того, даже с подчеркнутым оттенком ласковости ответил он.
  - Я тебя чем-то обидела?
  -  Ничем ты меня не обидела.
  - А почему ты со мной не разговариваешь? Тебе кто-то про меня что-то  такое наговорил?
  - Никто мне про тебя ничего не говорил. Просто сейчас не то  время, и не то место, не та обстановка. Тут другие традиции.
  - В поезде тоже были другие традиции? Ты в поезде не подходил. Засел с Мендельсонами.
  - А что бы было, если бы я в поезде подошел? – спросил он. 
  - А в поезде достаточно простой улыбки, -  горько произнесла Наташа, но тут, наконец,  Саша Мендельсон, устав ждать, позвал его и спас от дальнейшей пытки.

   Методичный Мендельсон готовился к практике основательно. Он приволок с собой свой «Зоркий» и щелкал, то тут, то там. Надя надеялась, что Леша свалился на их голову только на время дороги, а он и на заводе ходил хвостом за ее мужем. Саша выберет точку, чтобы щелкнуть станок – Леша к нему. Надю это бесило. Ее не колебало  Лешино положение.
А вот Леша, загнанный в угол, тем не менее, в Надино положение входил, и выходил, когда вечером входила Надя, освобождал комнату. Не впервой. Точно так же, как он это делал на Соколе, когда к Вовке приходила Танька Бирюкова. Но там, в общаге он мог пойти к друзьям, мог перекантоваться в рабочем зале. Масса возможностей. И нигде не подстерегала опасность быть застигнутым Соловьевой. Надя принимать это в расчет не желала. Она пришла уже вечером второго дня и посоветовала Леше часок прогуляться. И он ушел.

  Медовый месяц в Чирчике! В рабочем общежитии. В окно смотрят ветви незнакомого южного дерева. Романтика.  Надя не знала передышки, Саша - отдыха. И соответственно,  Леша, словно разведчик в тылу врага, не ведал расслабления. Главное - выскользнуть из общежития незамеченным, проскользнуть по коридору, тихо спуститься по лестнице, мелькнуть по ярко освещенному крыльцу в вечерний сумрак, как ночная летучая мышь. Чтобы Соловьева не перехватила. Он хорошо выучил дорогу. И хорошо освоился в соседнем парке.

  Саша, как видно, поделился с  женой насчет  разговора в тамбуре.  В какой-то раз Надя,  увидев, как Леша напрягся при упоминании о Соловьевой, сказала:
  -Я, к твоему сведению, тоже многого Саше не позволяла до свадьбы.
  - Великое достижение, - съязвил Леша, - Орден тебе за это.
  - Хорош твой моральный облик.
  - Какой есть,.
  - Наташи, интеллигентная девушка, с богатым внутренним миром. Что общего?. Тебе вообще чувства знакомы, кроме  пинания мяча?
  - Я не навязывался. Я, между прочим, должен был в Кивыили ехать, - напомнил Леша, - А отдал это место Подзоровой и компании..
  - Орден тебе за это. Имей в виду, ты можешь пройти мимо большого чувства. Потом будет поздно.
- Проповедник, - усмехнулся Леша.
- Что имеем, не храним, потерявши, плачем. Иди,  прогуляйся в парке, подумай над моими словами.

 Он фланировал по парку. В чужом городе, где нет понимающего его Суворова и вообще ни одной понимающей души он обдумывал Надины слова. Зазевался, не принял вовремя мер к отступлению, когда внезапно нарисовалась Соловьева. Девочки, с которыми она шла, понимая ситуацию, пошли дальше. Они остались вдвоем. Наташа подошла и предложила присесть на лавочке. Он повиновался.

   Теплый вечер, тихий парк, лавочка, полумрак, запахи экзотических деревьев, и рядом девушка, которая жаждет, чтобы он снова стал таким же, как в Москве. Она опять пошла докапываться, кто ее оговорил. Лучи фонарей освещали ее лицо так, что слезинка, задержавшаяся меж ее длинных  по-восточному изогнутых ресниц в уголке глаза, заблестела, как маленький бриллиант. Но от таких драгоценностей  Леше одна морока. Он еще раз заверил, что он к ней очень хорошо относится. Очень хорошо! Но тут не Москва. Завод, чужой город, чужие традиции. Переговоры закончились безрезультатно. Соловьева встала,  резко и печально, прямо как в  кино, сказала Леше, чтобы он не провожал ее.
Но времена Восьмого марта прошли. Он и не думал ее провожать. Она ушла в темноту. В чужом парке, в чужом городе. Ничего, найдет девчонок. Маяковский сказал: плохо человеку, когда он один. Далеко не всегда. Нередко  хочется побыть одному.

  Мендельсон в своем фотографировании так усердствовал,  что к нему на третий день подошли два товарища и потребовали объяснений. Он удивился. А что тут такого? Фотографии нужны для отчета по  практике. Завод ведь не оборонный, фотографировать не запрещено. Леша, стоявший рядом, высказался в том же духе. Но подошедших это убедило. Странно они как-то фотографируют, везде парой ходят. Подошедшие потребовали засветить пленку. Саша прижал свой «Кодак» к груди, как ребенка, и стал умолять: вся практика пойдет насмарку. Представители завода настаивали. Остальные практиканты бродили по цеху, даже не понимая, в чем дело. И Нади с Таней вблизи не было. Леша предложил паллиативный вариант: неужели нельзя тут при них пленку проявить и убедиться в их невиновности? Представители завода пошли на уступки. Студент с аппаратом сейчас же с ними проследует в заводскую фотолабораторию. На заводе есть штатный фотограф.  Его вызовут, пленку проявят и тогда увидят, какие они безобидные.
  Вызвали фотографа. И началось священнодействие при свете красной лампы. Леша  не оставлял Сашу одного. Пленку проявили, но заводчане не могли разобрать, есть ли криминал. Поэтому решили: фотограф тут же сделает фотографии. Неподозрительные отдают Саше, и пленку уничтожают. Один из  представителей завода остался в лаборатории. Другой ушел согласовывать действия. И вот стало можно рассмотреть несколько Сашиных фотографий.
  - Ну, посмотрите, Степан Данилович, - сказал фотограф,
Степан Данилович просмотрел фотографии и пошел звать на консультацию своего коллегу. 
  - Вы знаете, мне эти фотографии нужны в двух экземплярах. Для отчета по практике, - печально попросил  Саша, - Мне и жене. А то если пленку отнимут, пиши, пропало.
  - Ну, ладно, пока наверху совещаются, напечатаем в двух экземплярах  - согласился фотограф. 


 Только под самый конец рабочего дня, когда остальные, незаподозренные практиканты давно уже отдыхали, Саша и Леша вышли из фотолаборатории. Вышли с победой. Не только с пачкой фотографий, но и с пленкой. Реабилитированный  Мендельсон приободрился. Не было счастья, да несчастье помогло: и фотографии за счет завода в профессиональных условиях сделали и пленку вернули. На нескольких  фотографиях в кадр попал и Леша. Саша  на радостях подарил ему одну. Казалось, все складывается как  нельзя лучше.
   На лавочке у проходной, как декабристки, их ждали Надя и Наташа. Ну, Надя, понятно, ждала Мендельсона на правах жены. А Соловьевой тут чего делать? У Нади уже был заготовлен очередной разнос:  как в воду канули,  что она должна думать? Наташа ее успокаивала: они хорошие.
- Хорошие, - буркнула Надя, - когда спят зубами к стенке. Я не знаю, Наташа, куда ты смотришь. Сними розовые очки.
   Леша был бы доволен, если бы Соловьева сняла эти самые очки. В это время Саша как индульгенцию протянул фотографии. Теперь не нужно дома печатать. А фотографии -  половина отчета. И, его и Надиного.  Этим, как видно,  Сашина вина была заглажена. Надя взяла мужа под руку и пошла к общежитию. И, никуда не денешься, Леша шел рядом с Соловьевой. У общежития Надя сказала.
  - Прогуляйтесь немного, молодые  люди.  Прогулки на свежем воздухе полезны, - посмотрела на Соловьеву и добавила, - А слабый запах нашатыря отрезвляет.
 Обращение во множественном лице  не  предвещало хорошего.  Однако, в этот раз  Наташа спокойно, даже без надрыва предложила Леше сходить в спортивный магазин, в пяти кварталах. Там, она видела, продаются китайские кеды, каких он не мог найти в Москве. Приграничная торговля. Против кед он не мог устоять. Кеды ему были очень нужны.  Летом они горели на ногах.

 Кеды  в магазине были, а денег на них у Леши с собой не было. Соловьева  заплатила за него, за две пары. Осчастливленный, Леша не противился ее желанию. Ее желанием было невинным, зайти с нею в книжный магазин. Соловьева сказала: республиканские книгоиздательства иногда печатают интересные книги, каких Москве не сыскать. Ничего сверхъестественного в магазине не оказалось. Та же нудистика. Но Соловьева откопала маленькую книжку стихов.  Омар Хайям, увидел Леша. Имя ему было знакомо, но не более.  По ходу домой Соловьева  вслух читала четверостишия. И нужно признаться, стихи Леше понравились.

 Они подошли к общежитию. Брошенный Надей во власть Соловьевой, да еще с двумя парами оплаченных ею кед, - куда ему податься?  Мендельсоны, должно быть, еще не натешились. Соловьева, казалось, понимая, что он подвис, не уходила. Даже не пошла к себе в комнату. Так с кедами они  и направились в парк. Омар Хайям спас Лешу.  Наташа выбрала скамейку и  приступила к  чтению вслух, как в школе у доски.

Леша слушал с тоской и обдумывал тактику: если Надя во имя своих мелкоэгоистичных интересов бросает его на Соловьеву, его спасение остается в Кашевской.  И ничего особенного не требуется.  Делай Тане небольшие реверансы - Наташа заметит, и отстанет.


 В пятницу их отыскал комсорг завода. Предложил  им заезд выходного дня  в заводской пансионат. Это за городом, в горах. Стоит копейки. Все были за. Тогда  завтра в шесть утра у проходной будет ждать машина. 

Машина - простой грузовик. Скамьи - доски  поперек  кузова. Конечно, мальчики помогали забраться девочкам. Саша Мендельсон выполнил свой супружеский долг: помог забраться Наде. Из-за его женатости и хилости на него не рассчитывали.  Аня  следила, как стервятник, чтобы ее корнеплод  не отвлекался на других. Помогать в погрузке поручили тем, кто покрупнее, - Леше и Боре Линкевичу. Леша уже, как на танцах, выбрал взглядом Кашевскую, но тут перед ним выросла Соловьева. С ней Леше пришлось помучаться, она не отталкивалась сама, а ему не хватало сил, чтобы поднять ее, как балерину. Мучаясь с Соловьевой, Леша упустил Кашевскую. Ту подсадил Боря.

Леше и Боре, севшим последними, достались места у заднего борта.  Машина тронулась. Медельсоны сидели вместе.  Парочкой примостились и Анечка с ее Витей. Леша был спокоен. Он оказался далеко от Наташи. Это не лекционный зал. Она в подскакивающей на дороге машине к нему не пересядет. 

Первое время они ехали по коричнево-желтой полупустыне. Потом машина поднялась выше и их глазам открылись горные склоны, с сочной зеленой травой и  алеющими в зелени маками.
 
 А пансионат располагался  еще выше, на  просторном плоском горизонтальном уступе горы. Все там, вроде бы, было  как в стандартном доме отдыха: дома, дорожки,  газоны. Но за границами этой территории  простирались луга.  Вверх по склону горы до самого снега. С одной стороны доносился шум, от горной реки, берущей начало в ледниках, до которых, казалось, рукой подать. На уровне пансионата река, набрав скорость, с ревом проносилась сквозь теснину отвесных берегов. Горный воздух, синее безоблачное небо, сияющие ледники, необычная растительность, гудящий поток и завораживающее ощущение, что весь мир лежит под твоими ногами, -  все было  настолько непривычно, ошеломляюще и грандиозно для жителей равнин, а тем более москвичей, которых тут была половина.
В противовес простому Бориному обалдеть Соловьева полистала свою книжицу и зачитала  соответствующее моменту четверостишие о величии природы.
- Это что за такое? – удивился Боря.
- Омар Хайям, - вставил Леша, уже немного подкованный.
- О! - улыбнулась Надя, -  . С кем поведешься, от того и наберешься.  В хорошем смысле этого слова.

 В пансионате их распределили по комнатам на четыре человека. До обеда  оставалось еще два часа. Надя проведала мужа на минуту, чтобы убедиться, как он  устроился,  и сказала, что поездка измотала измотала, и она  собирается откинуться без задних ног.  Но Леша, не собираясь тратить время попусту. Раз приехали то нужно использовать каждую минуту, чтобы приобщиться к такому великолепию природы.   Почему бы не  подняться к леднику?  Саша колебался. Жена на этот счет не дала инструкций.

Леша шел впереди, осторожно раздвигая высокую траву. Боялся змей. Саша шелпо проложенному следу. Снизу дорога к снегу казалась короткой и простой. Через час восхождения стало ясно, что если они будут идти до самого снега, к обеду им не вернуться. А  они  сегодня встали с зарей, не позавтракали. Восхождение прекратили. И так достаточно. С той точки, которой достигли, вид прекрасный. Внизу луга, пансионат, дома, крыши, но людей не различить. Свобода! И Надя и Соловьева где-то далеко. Сделали несколько  фотографий: Мендельсон на фоне гор, Леша на фоне гор, Мендельсон на фоне склонов, Леша на фоне склонов.

  Спустились даже быстрее, чем ожидали. До обеда  оставалось около получаса. И можно было привести себя в порядок. Но тут они заметили, что  кожа на руках  пошла пузырями. И количество волдырей растет прямо на глазах. Причем боли нет. 
-  Химический ожог, - заключил эрудированный Мендельсон.

Несомненно, что это от какого-то растения. У Леши, шедшего впереди  в рубашке с коротким рукавом, площадь поражения была больше. У Саши  рубашка с длинным рукавом. Так что его обожгло меньше. Но, все равно, пальцам  и кистям рук досталось.  Теперь прежде чем обедать, нужно было разобраться с волдырями. Первым  в медпункт зашел  Леша.

-О, еще один герой явился! -  весело и, как будто,  радуясь воскликнул молодой врач, -  Вас, что, не предупреждали?
- Не предупреждали.
-Не местный? Должны были проинструктировать. Тут есть такая трава.  Ну, теперь тебе забава, волдыри через неделю сойдут, останутся  ранки, и ранки затянутся, а на их месте появятся черные пятна. Эти будут держаться долго, а то и вовсе не сойдут,  -  врач обработал раны, наложил шины, чтобы кожа не травмировалась, и  перебинтовал,  -  Мочился пока шел? 
- Нет, а что?
-  А то. Скажи спасибо. Попадались такие. Возьмутся руками с этим соком за свой предмет и получают ожог предмета. И для чего тогда в пансионат приезжать? Небось, с девушкой пожаловал?
 Леша помрачнел. Саша, как он помнил, отметился на верхатуре. И даже сказал, что лучше нет красоты, чем отлить с высоты. 
-  Вы от нас  вы куда вернетесь?– спросил фельдшер.
- Пока в Чирчик, а через две недели в Москву.
- Ну вот, чтобы тебе в  столице не распугивать народ, сходишь в городе на рынок. Там есть уголок, где всякие травы продают. Спросишь.  Там дадут, что тебе нужно.
 
Леша ждал, когда обработают Сашу. Если говорить о руках, Саша относительно легко отделался, только кисти забинтовали. Но врачу пришлось, перекусить кусачками и снять его обручальное кольцо. Исковерканный символ верности теперь лежал у Саши в кармане брюк. Он боялся. Как сказать об этом Наде? Леша заметил, что это, в конце концов, простой кусок металла.
-В том-то и дело, что непростой, - печально произнес Саша, - Надя вообще суеверная. Она мечтала, что практика будет чем-то типа, свадебного путешествия. А выходит иначе. 

Самостоятельно ни набрать себе еду, ни расплатиться в кассе они такими руками не могли. Поэтому они не пошли на раздачу, а искали в зале Надю. Они продвигались по проходу обеденного зала, своим видом отвлекая отдыхающих.
 Первой подскочила   Соловьева.
-  Что это с вами, мальчики? Лешенька, ты  с горы  упал? 
- Нет,  - выдавил Леша. Теперь, когда он забинтован, и не может дать морального отпора, Соловьевой ничего не мешает назвать его Лешенькой. Это грозит неприятностями.   И главное, источник неприятностей шел рядом, хотя его об этом не просили.

Наконец, в просторном обеденном зале они увидели стол, за которым  сидели Надя и Таня.  И, следовательно, их места были тут. А Надя увидела их еще на подходе, но не подскочила, как Соловьева, а ждала, с язвительной улыбкой и испепеляющим взглядом,  не высказывая никакого сострадания даже к собственному супругу.
- Ну что за наказание! - произнесла она,  - мы тут держим для них места, всех желающих заворачиваем. А они - вот порадуйтесь. Братья по разуму. Что случилось?
- Мы думали на ледник сходить, а нас не предупредили, - пробубнил Саша. 
-  Мы думали. Индюк думал. Я догадываюсь, кто это придумал. А ты…- она посмотрела на Сашу, - Рохля. Не предупредили их. Дуракам хоть кол на голове теши, ничего не выйдет. Больше делать нечего, как по горам таскаться. Я тут обыскалась, обспрашивалась, где их носит.
 
Леша так  жаждал спасительного одиночества. А с больными руками  - горе одному. Умирай с голоду.  Саше Надя еду принесла, и кормила его из ложечки. А Леша с его шинами? Надя, брезгливым движением  достала из  его кармана деньги и взяла еды и для него. А как дальше? Он пробовал подступиться к тарелке с супом и так и сяк. А Татьяна, которой он в своих планах выделил роль избавителя от Соловьевой, отстраненно, как зритель в цирке, наблюдала за его потугами.
- Суп через трубочку пить  можно, - подсказал смекалистый Саша, - В медпункте трубочки должны быть.
Едва Таня, допив свой компот, пожелала приятного аппетита и поднялась, на освободившееся место порхнула Соловьева и участливо предложила.
- Я тебе помогу.
- Вот правильно, Наташенька, - радостно согласилась  Надя, - Путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
В сложившейся ситуации Леше ничего не оставалось делать, как питаться из рук Соловьевой.
- Вот и привыкай, - произнесла Надя, зло поглядев на Лешу.
- Чего мне привыкать?, – буркнул он.
-Горы любят сильных. Я не тебя имею в виду, а Наташу. Подожди, милая. Скоро он и голову сломает, - и поглядела на Лешу, -  Накрылся твой волейбол. Горы любят и умных. Вот теперь  бы мозгами пошарить. Да нечем.
- Ну, подумаешь, получился не сосем удачный марш-бросок Медельсона в горы, - попытался отшутиться Леша, - До свадьбы заживет.
-До свадьбы? Не ходи, Наташка, за него замуж.
Наташа молчала. А Леша подумал, прекрасно было бы, если она прислушалась к Надиным словам.
 
Пока он мучился с супом, плов остыл. Бараний плов холодным есть противно. Соловьева сбегала, обменяла плов на горячую порцию. Вилка была заменена ложкой. Она набирала немножко  и подносила ему ко рту.  Все шло к тому, чтобы она посягнула  и на то, чтобы под конец вытереть ему рот своим платочком. Но от этого он увернулся и вытер рот бинтами.
 
 Обед был закончен, но Соловьева и не думала прощаться. Она сопровождала его к спальному корпусу, выспрашивая, что  же с ними приключилось. Леша напустил ужасов: он обжегся ядовитой травой, от которой на коже остаются пятна и шрамы. А кто сильно обжегся, -  а он, по словам врача, обжегся основательно, - те выглядят точно прокаженные. И с такими люди обычно избегают общения. Вот такие дела. Наташа  остановилась, в уголочке ее черных длинных ресниц снова блеснула слезинка. Голос ее дрогнул. 
- Подумаешь, шрамы, - сказала она, - Шрамы украшают мужчину.
У спального корпуса им, так или иначе, нужно было разойтись по комнатам.  Соловьева предложила сходить на смотровую площадку. Это скала,  нависающая над рекой. Он ведь там не был. А там такая фантастическая красота! Совсем близко.

На смотровой площадке было прохладно. Вода внизу разбивались о камни, насыщая весь воздух вокруг искрящейся зеркальной пылью. Радуга висела над ревущим потоком. Противоположный берег реки обрывался отвесной скалой. Но не безжизненной. Благодаря водяной пыли и солнцу, в щелях меж камней пристроились кустарники, цветущие яркими синими цветами. Выше скалы, простирались  луга с  их обманчивой, - теперь Леша знал, - коварной красотой.  Режиссеры выбирают подобные места, чтобы снять признания в любви. И эта красота еще больше пугала Лешу.

Соловьева, видать, знала, куда и зачем его ведет. После обеда нормальных людей на площадку не тянет. Уступ пуст, а обстановка романтическая. Даже более романтическая, чем в каком-нибудь столичном парке, где они когда-то целовались. Так что,  теперь его спутница, осмелев, прижалась к нему, сначала робко, потом плотнее. Если бы не его руки в шинах, то почти, как в Москве. Его бедные руки торчали как у огородного чучела.   Он не мог отстраниться.
 

Когда он вернулся в комнату, Мендельсон спал сном сытого ублаженногоо мужика, лежа на спине и раскинув забинтованные руки. Леша не мог подобрать удобного положения. С больными руками и нависшей над ним Соловьевой, до сна ли тут. Словно в капкане. Без рук не только не поешь по-человечески, зубы не почистишь, не побреешься, мелочь из кармана не вытянешь, в туалет нормально не сходишь. Ну ладно, с обедом Соловьева помогла. А ведь раз он поел, значит, съеденное, переваренное потребует выхода. А руки забинтованы. Он боялся даже вообразить, что будет. Что делать? Голодать и крепиться? От ужина отказаться?

 Он боялся ужина. Нельзя допустить, чтобы Соловьева решила, что она ему теперь за  мать - кормилицу. Суверенитет  превыше всего. Перед ужином он попросил, чтобы Саша разбинтовал его и снял шины. Саша оробел и пошел к жене за разрешением. Надя явилась, накричала,  и категорически запретила мужу вмешиваться в лечебный процесс. Но не одним Мендельсоном жива русская земля. Витя Горлов, корнеплод, аккуратно сделал переперевязку даже лучше, чем просил Леша. перевязал отдельно каждый палец. А потом Леша выпросил в медпункте десять сантиметров тонкого  резинового шланга. Жизнь налаживалась.

За ужином Соловьеву ждал неприятный сюрприз. Она собралась, было, придвинуть стул от соседнего стола, но обнаружила, что Леша не так плох и беспомощен, как она рассчитывала. Он уже ухитрялся подхватить еду ложкой. И хотя теперь  он, в принципе, мог придержать кружку, он, как в каком-нибудь парижском бистро, потягивал чай через  трубочку, явственно показывая Соловьевой, что он сам себе хозяин. Чай немного отдавал резиной, но суверенитет  превыше всего.

Когда садились в машину в обратный путь, Леша уже не помогал девочкам.  Наташа в своих инициативах дошла до того, что попросила толстую Люду Ганину, которая прежде сидела в кабине, перебраться в кузов и уступить кабину раненому. Но Леша поднатужился и заполз в кузов. Теперь он, чтобы оборвать всякие притязания,  демонстративно сел рядом с Кашевской.

Они снова тряслись на том же бортовом грузовике с лавками поперек. Под гору машина шла веселее. Ее потряхивало. Чтобы усидеть, нужно было  крепко держаться. Витька-корнеплод одной рукой вцепился мертвой хваткой в доску сиденья, а другой удерживал Анюту. Только Леше и Саше держаться было нечем. Сашу, как могла, придерживала Надя. Леше было сложнее. Сидевшую рядом Татьяну не колыхали его беды.  Соловьева  резво на ходу перескочила  к Леше. Татьяна чуть подвинулась к Наде и Соловьева вклинилась между ней и Лешей. 
- Ну, ты Наталья прямо Родина-мать, - покачала головой Надя.

Леша поежился, полгода назад в институте, когда на лекции эта Родина-мать перескочила к нему, он тогда, не зная всех последствий, подумал, почему бы и нет.  напрасно он тогда расслабился. Вот он, печальный результат.

Вернулись поздно воскресным вечером  и упали замертво. Леша был рад, что Надю так умотало, что она забыла, как ее зовут. Откладывалось  раскрытие печальной правды о  Сашиных скрытых недугах.   

Утром в медпункте завода Леше сделали перевязку и успокоили. Заживет.  Шины накладывать вовсе не обязательно. На рынке же, действительно, не лишне купить народное средство, для таких ран. Оно достаточно эффективно, правда, со своеобразным запахом. Есть там несколько бабок. Леша пошел на рынок, где и купил снадобье. И Мендельсону за компанию сделал вечерний намаз.
 Почему-то этим вечером в понедельник Мендельсоны не гнали Лешу из комнаты, а, прихватив Татьяну, отправились в парк  гулять. И поскольку даже Леше было предложено сопровождать их, он  подумал, что Сашина беда еще не открыта. Купили мороженого. Таня отказалась, у нее ныл зуб. А женщина,  у которой Леша покупал мазь, говорила, что у нее есть лекарство и от зубов.  И Леша сказал, что он может Таню сводить к целительнице.

Целительница стояла на том же месте..
-Прямо ведьма, - сказала Таня, глянув на  ее орлиный профиль.   
А ведьма  уже  приметила  Лешу.   
- Что, дорогой? Что случилось? Я вижу у девушки зуб болит. Есть лекарство. Как рукой снимет, -  пока Леша удивлялся, как она узнала про зуб, Таня спросила.
-  Дорого?
- Для тебя не дорого. Пять  рублей.
- Ого! Ничего себе, - опешила Татьяна.
- Хорошо, четыре, три с половиной - согласилась ведьма.
- Два, - попробовал торговаться Леша. Он был наслышан, что на восточных базарах это нормально. Ведьма внимательно посмотрела на Лешу, улыбнулась, посмотрела на Таню, и сказала.
- Хорошо для такого случая, пусть будет  два.  Прямо тут на зуб положишь - не успеешь  уйти, пройдет. Только я сейчас приготовлю, ты погуляй, красотка, посмотри наши дыни, арбузы, персики. А ты, джигит, останься, я при тебе все наведу и объясню, как лечиться.
Татьяна пошла по рядам с фруктами, оставив  Лешу.
- Красавица,   - сказала женщина, - Наверное, все  друзья тебе завидуют.
-  Никто мне не завидует. -   Леша тяжело вздохнул, вспомнив Соловьеву, - Это просто знакомая.
- Неправда, ой неправда! Меня не обманешь. Я все вижу.
- Что-то вы видите то, чего я не вижу, - усмехнулся Леша.
-Ой, не верю,  - покачала пальцем ведьма, -  Ой, не верю. Вижу, как ты на нее смотришь.
- Как я на нее смотрю?
-  Так смотришь в ее большие синие глаза, словно в пропасть ныряешь. Хочешь дам тебе такого средства, что эта красавица будет твоя
Леша удивился. Таня не снимала своих огромных солнцезащитных очков, и разглядеть ее глаза было невозможно. Как ведьма узнала?  Чертовщина. Леша  отвергал всякую чертовщину. Он мог допустить, что рыночные средства от болячек лечат. Но в приворотные зелья не верил. А, с другой стороны,  чем он рискует, если купит по дешевке? Даже заманчиво. И очень кстати. Таня ему сейчас - последний рубеж защиты от Соловьевой.
- Будет твоей, будешь меня всю жизнь вспоминать. Гарантия. Но это лекарство серьезное. Дешево возьмешь - не подействует.
- Вот как? – усмехнулся Леша.
-  Клянусь! Пять рублей стоит, - женщина вынула из своих запасов пузырек.
Леша поморщился. Танька, конечно, девушка фартовая. И попробовать, что выйдет, было бы интересно. Но он уже на кеды серьезно потратился.  Кеды – это реально нужная веешь. А тратить пять рублей на всякий  бред, извините.
- Три рубля, - сказал он, не надеясь выторговать, а следуя правилам восточной торговли.
-  Ну ладно, для тебя, как гостя из Москвы, будет три.
-  Но я вовсе не из Москвы, -  насмешливо произнес Леша. Ведьма липовая. Про зубы догадалась, про глаза догадалась, а  про Москву не отгадала.
- Да я вижу, что ты не из Москвы, а вот девушка из Москвы. Женишься – будешь из Москвы. Я все наперед вижу. Не обману. Значит так, будешь капать  по пять капель в чай, утром и вечером. 
- Интересно, как я смогу ей капать? – усомнился Леша.
- Ничего, она сама себе будет капать. Я ей скажу, что это от зубов. Она будет думать, что это в придачу к тому, что я ей от зуба дам.  А зуб пройдет, не сомневайся. Моргнуть не успеет.

Снадобья были готовы. Татьяну еще пришлось ждать.  Она  вернулась с дыней, с  осторожным недоверием глянула на приготовленные для нее пузырьки. Понюхала. Продавщица следила с насмешливой усмешкой знатока, глядящего на  невежду. 
-Давай,  я  сразу тебе положу лекарство на зуб,  и капли накапаю, - предложила она. Из баночки она спичкой извлекла немного  густой темной мази, - Раскрой рот, -  Таня с сомнением, но раскрыла рот, - Красивые у тебя зубы, жемчуг. Такие нужно беречь.  Вот этот зуб? Вижу, -  Спичка с мазью нырнула в рот, - Будет как новенький.  Будешь так, как я, делать утром и вечером,  после еды, пополощешь, а потом мазь положишь и два часа не есть. А когда в  Москве пойдешь к своему зубному врачу,  так клянусь, он тебе скажет, то у тебя  уже зажило. Если только  крохотную пломбочку положить остается. А вот это, - ведьма взяла в руку другой пузырек, - Это самое главное. Это чтобы зубы не портились. Нужно капать в чай утром и вечером по пять капель. 
- И полоскать? – спросила Таня.
-  И выпивать, это для всего организма.


Они шли по безлюдным выжженным тихим улицам. Затянутые шторами домов, казалось, смотрели на  Лешу с насмешкой: мы знаем, что ты купил, что ты задумал. Таня еще не выпила ни одной капли, а Леше уже стало совестно. Но отказываться поздно. Да и незачем. Тане было лень тянуть дыню в общежитие. Леша, желая как-то загладить свою будущую вину, предложил: он отнесет дыню в общежитие, пока положит  в свою комнату, а Таня  пойдет прямо на завод. А разве не искупление вины такой  крюк по жаре,  с дыней в израненных руках?

Через три квартала, там, где ему нужно прямо, а ей налево, на завод, она неожиданно  развернулась лицом к нему, взяла его за плечо. Неужто, так быстро любовный эликсир заработал? Таня улыбалась. Зуб совершенно прошел! Как рукой сняло. Надо же! А она сомневалась, купила скорее от безысходности. Она жутко боится зубных врачей. А тут, в Азии, в захолустье, хоть пропадай. Теперь другое дело. Жизнь налаживается. Глаза ее засияли.
 
Шли дни. На заводе  они уже поднадоели. Прошли первые дни, когда их водили от станка к станку. Теперь они слонялись по цехам.  Неорганизованное перемещение  было еще опаснее для Леши. Он  упорно держался Мендельсона. Следовательно, Нади и Тани.  Попутно, проверяя, работает ли зелье, он посматривал на Татьяну. Видны ли метаморфозы?  Но Татьяна смотрела куда угодно, только не на Лешу..

 Но вдруг, в один прекрасный вечер Надя, попросив Лешу  из комнаты, сказала, что Татьяна тоже не прочь  прогуляться, так что он может, составить ей компанию. Чтобы девушка не ходила одна. Леша уже выучил парк. Сначала они прохаживались  по освещенной аллее, затем посидели на скамейке. У Тани было превосходное  настроение. А почему бы не быть такому? Зуб прошел совершенно. Темная теплая южная ночь, воздух пронизан запахами экзотических растений, и вклинивающийся запах аммиака от комбината почти не мешает.
- А что это ты не ходила, не ходила, и вдруг решила, - Леша аккуратно закинул удочку.
-  А то ты, недогадливый, не понимаешь? Нужно же  молодоженам почувствовать, что это путешествие почти свадебное. Так что, торопиться не надо.
 Она подошла к лавочке и  села. Леша сел рядом. Она сидела, откинувшись на спинку лавочки и глядя в черное небо. Волосы, крашенные под темный каштан, ложились волной по плечам, глаза немного прикрыты. Хороша  Кашевская.  Но она, кажется, со второго раза поступила. Значит, как минимум, на год старше. Не проходит по возрасту.   Нужно  бы  присмотреться к первокурсницам. Среди нового набора должны быть не хуже Кашевской. И не такие себе на уме, как Соловьева.  А Кашевская, судя по всему, из такой семьи, что ему живо на дверь укажут.  Может быть, действительно, эликсир погнал ее  в парк на скамейку? И не будь эликсира, она бы, как и прежде,  проходила мимо Леши как мимо пустого места. Но нечестно и подло пользоваться действием всяких настоев. Все равно, что опоить. И еще одно очень важное! Он не мог  себе позволить демонстративно переметнуться к Кашевской,  и выставить Наташу на посмешище.

- Ты, куда поедешь  после практики? – спросила Кашевская.
- Домой, - сказал Леша.
- А я поеду в  папин санаторий под Ялтой. Ты  ведь, кажется,  из тех мест?   
- До Ялты пару часов езды. Летом от нас многие ездят на море. Могу даже к тебе приехать. 
- А руки успеют зажить? А то ведь  морской солью разъест.
- Не разъест, даже полезно.
- А отчет по практике? Как же ты будешь писать с больными руками?
- До свадьбы заживет.

 Последующие дни Леша все так же  ходил след в след Мендельсону.  А вечером гулял с Таней по парку. Прежде он так много времени  с ней не проводил. Он не торопил события.  И вдруг Надя спросила его.
- А тебе не кажется, что у Наташи фигурка-то получше Таниной? 
- А что? – Леше и в голову не приходило сравнивать.
- Тебе не кажется, что у Тани полные ноги?
- Какое мне дело до Таниных ног? – буркнул он, но понял, вопрос задан не из чистого любопытства.
- Да уж, подозреваю, есть дело, если ты  зачастил с ней на прогулки.
Ноги он не рассматривал. Ему хватало ее глаз. Но после Надиных слов Леша стал присматриваться. Да, ноги у Тани действительно, полноватые. Самую малость. Тут Надя права. Наташа фигурой получше. Но к чему Надя спросила? Она не станет спрашивать просто так. Может быть, эликсир заработал? И тут как назло, прогулки по парку оборвались, практика  закончилась.

Обратная дорога  имела  свои подводные камни.  Уже не было такого, кто раньше пришел в деканат, тому и лучшие места. И Леша о той лафе, что по дороге в Ташкент, даже не мечтал. Боялся, что не попадет к Мендельсонам. И Соловьева может осмелеть, вообразив, что он перед ней в долгу и за то, как она его кормила, и за кеды. Билеты были куплены в предварительной кассе задолго до отъезда. И  девочки пошли тасовать места, кому что положено. Первым делом, девочки не должны занимать боковые места. Исходя из элементарной арифметики, если в группе мальчиков и девочек почти поровну, а имеется два боковых места на четыре места в отсеке, значит, кому-то из мальчиков все равно достанутся места в отсеке. Кому? Мендельсон грустно признался Леше, что в схватке бульдогов под ковром, в которую он не вмешивается, Надя показывает оскал, требуя, чтобы Саше, как инвалиду и вдобавок человекуженатому, были предоставлены льготы. Леша опасался, что и Соловьева может на тех же основаниях выбить для него место в отсеке рядом с собой. Выбила  же ему Чирчик. Леше захотелось на боковушку, но подальше от Соловьевой. И вдруг перед самым отъездом Надя принесла радостную весть:
-Ты едешь с нами, Татьяне спасибо скажи. Это она тебе место вырвала.
Эликсир заработал?

 Теперь их отсек был ближе к проводникам. И первый час- полтора они чувствовали себя словно в  электричке в час пик. Вагон был набит левыми пассажирами, потными, грязными, пропахшими восточным рынком. Те сгрудились в тамбуре и даже дальше, в проходе около туалета и проводников. Как видно, по этой причине проводники не торопились открывать туалеты. Закрытый туалет, духота и вонь,  жара и теснота, и Сашины больные руки, -   все это бесило Надю. И, конечно, виноват во всем был Леша. А ему  хорошо уже то, что Соловьева  не в соседнем отсеке. Интересно, проявляла она в этот раз  активность.
Левые пассажиры на пригодных остановках сошли. Ушел запах их пота. Но запах мази, которой мазался Мендельсон был неистребим. Мазь для мужа Надя купила у той же женщины. Таня сводила ее на рынок. Но, в то время, как у Леши ранки уже затянулись. нежная кожа Мендельсона не поддавалась.
-Как Саше с  больными руками отчет писать? – возмущалась Надя, - Мне Саша обычно помогал. А что теперь?
- Он  главное сделал – фотографии, - сказал Леша, - Будет тебе диктовать, как Островский, а ты будешь писать,
-А ты вообще помолчи. У тебя вон руки зажили. Небось и себе напишешь  и Танюхе поможешь. Скажи ей еще раз спасибо, что место тебе выбила.

Леша не знал, как отреагировать на причудливый протуберанец Надиной мысли.  Только подумал, что поскольку эксперимент с приворотным зельем, как видно, достиг апогея, то просто интересно, как он продолжится в Москве.  Таня только загадочно улыбалась, как невеста на выданье.
Вплоть до Москвы  Соловьева его практически не беспокоила. Он не спасался бегством в соседние вагоны, безбоязненно спускался на нижнюю полку к общему столу, чтобы насладиться прихваченными в дорогу дарами юга. На пиршество подсели боковушники. В этот раз  Боря Линкевич  и  Юрка Гончаров. Разместились по трое: молодые супруги  и Гончаров с одной стороны, Леша с Таней и Боря, с другой. Прежняя подвижность пальцев не вернулась, и Леша ждал, когда Таня, сидевшая ближе к  столику, нарежет ему дыню дольками. А Надя гнула ту же песню.
- Танюша, ты ему дыньку режь тщательно, аккуратными кусочками, а он тебе и отчетом отработает.
-Я ему за лекарство от зуба уже должна, - улыбнулась Таня, - Зуб совсем прошел. А то я такая трусиха.
- Ну, ты с зубом в Москве не тяни. Это лекарство так, временная мера. К врачу, тем более перед Ялтой,  сходить нужно.
- Да? А я зуба и не чувствую. И капельки вроде помогают. Прямо прилив сил, - и Таня подвинула ему сложенную вчетверо газету  с аккуратно нарезанными дольками. 

  Он поторапливал время, чтобы быстрее раствориться в Москве, чтобы, наконец, отряхнуться от  тайн мадридского двора: кто как на кого смотрел, почему выбили ему место, почему так дольки режут. Лежал на  своей верхней  полке  и размышлял: на отчет и защиту два-три дня, ну, если все-таки выкатит писать Татьяне – тогда дней пять. А выкатит ли? Заметно ли в ней влияние эликсира?  Он смотрел с полки вниз на Татьяну. Вот она дремлет и можно рассмотреть во всех деталях. Да, полнота бедер к сожалению, проступает сквозь легкую ткань халата. Вот она читает книгу и невзначай возьмет и глянет вверх и встретится с ним взглядом.  Каким-то не тем, что прежде. Так действует или нет? Сплошные тайны мадридского двора.

Вокзальный гул, моросящий дождь и  прохлада.  Поезд стал между платформами, как зеленый восклицательный знак.. Главное, в вокзальной  сутолоке не наткнуться на Соловьеву. Леша шел, глядя под ноги. Он нес свой и Танин чемоданы, а Таня авоську с большой дыней, купленной для родителей. И Надя несла не меньшую дыню, а  многострадальный Мендельсон -  свой и Надин чемоданы. Руки его еще не зажили. Он вынужден был останавливаться. И Леша останавливался. В одну из таких остановок мимо них в сторону метро прошла Соловьева. Даже  не поглядела в Лешину сторону.   

- Нет уж, милый, твой Сокол от тебя не уйдет, - сказала Надя у входа в метро,  - Что Тане самой, что ли, тащить все это до дома? Она для тебя место выбила с порядочными интеллегентными людьми. Так что отрабатывай. Короче, отставить разговоры, вперед и вниз, а там - нам до Щелковской, а вам до Измайловской.

На выходе  из метро, Таня извлекла из своего чемодана зонт. Но, Леша с чемоданами, само собой,  под зонт не помещался. Шли молча. От Измайловской до ее дома  пять  минут обычного ходу, минут восемь чемоданного, а, когда нужно  обходить лужи под  дождем - дольше. Таня остановилась у дорожки, ответвляющейся  к подъезду. 
- Я тут живу.
- Что же, ты сама наверх потащишь? Я уж донесу до двери, – предложил Леша.
- Неси, но домой, извини, я тебя не приглашаю. Ни я не готова, ни дома к этому не готовы. Как-нибудь в другой раз.
На площадке четвертого этажа  она остановилась, и еще не  позвонив  в дверь,  сказала:
-  Ну, спасибо, что помог.
Звучало так: все, можешь идти. Ни слова  об отчете, ни слова  о Ялте.
 

Вовка уже был в общаге. Вернулся вчера. О практике говорил односложно и неохотно: Ничего интересного. Некогда, отчет нужно написать. А Леше, наконец раскрепостившемуся, наоборот, хотелось поделиться впечатлениями. Толкнулся к эстонским красоткам. Но они не впустили. Только-только приехали и дико устали. Дожны отоспаться.
На следующее утро к  Леше пожаловала  Ольга Подзорова. Слушала, что у него  есть заживляющая мазь. Очень  нужно. Надя сильно  ободралась. Вечером у девочек на чаепитии по случаю возвращения в родные пенаты, Леша увидел, как сильно у Нади покарябаны  плечо, щека и даже нос.
 В Кивиыли они познакомились с местными парнями. Приятные ребята, да еще на мотоциклах.  Катали, показывали окрестности. Надя как-то не удержалась, вылетела из седла. Хорошо, что там был песок. Повезли всей компанией ободранную Надю  в ближайший травмпункт. Молодые люди  переводили, так как там фельдшер говорила по-эстонски. Наде ранки обработали. Но фельдшер советовала показаться хирургу, а может быть и сделать рентген плеча. И что же. Когда  девочки вышли из дверей медучреждения, обнаружили, что молодые люди пропали. Как корова языком. Оставили их в  незнакомом поселке. Кого не спросишь,  отвечают по-эстонски.  А ведь русский знают, наверное. Еле–еле  они добрались к себе. Несчастный случай поставил крест на дружбе русских девушек и эстонских парней. После этого происшествия никто вечером не встречал  их у заводской проходной.  Интернациональная дружба оказалась построенной на песке. Вот так они к русским относятся.
- И ладно, - подвела итог Подзорова, - Не велика потеря. Все равно практика заканчивалась.
- А что же вы хотели? Покататься на шару? Такого не бывает, - сказал Лорьян.
- Вот мы и посмотрели на их философию, - заметила Надя, - Ничего, за одного битого двух небитых дают.


 Утром Леша собирался ехать к Кашевской. В дверь  постучали. Вперед ним, робко улыбаясь, стояла незнакомая девушка. Девушка обвораживала свежестью только распустившегося полевого цветка. Прямо, старшеклассница.  Она без зонта промокла. На  незатейливо уложенных волосах еще блестели капельки. Увидев в дверях Лешу, она  смутилась еще больше. Он понял, не его она думала увидеть. Она искала  Володю.  А Володя пошел в комнату к  Лорьяну. Леша  усадил гостью за стол и побежал за Вовкой.
-Принесла нелегкая – пробурчал Вовка словно догадался, о ком идет речь.  - Вот что. Ты  меня не нашел. И где меня найти, не знаешь. И вообще, меня в Москве нет.
- Не получается, - покачал головой Леша, - Я сказал, что сейчас тебя позову.
- Ну вот, пошел звать и не нашел.

 С печальной улыбкой официанта, вынужденного сказать, что заказанное блюдо  не подадут, Леша вернулся в комнату и изложил Вовкину версию. Трудно врать такой славной  девчушке. Она его прочитала. Чтобы разрядить обстановку и собраться с мыслями  Леша побежал на кухню  греть чай. За чаем Валя, так ее звали, рассказала, что  она из-под Северодонецка, учится она в техникуме. У них тоже была практика на комбинате. Там и познакомилась с Володей.
- А зачем ты в Москву приехала? 
- В гости.
 
И действительно, девушка приехала с чемоданчиком. Значит, ехала не для здрасте -до свиданья. Ничего себе! Неужто, Вовка ее приглашал? А откуда бы она адрес узнала? Или она по наивности считает, что можно просто так сесть в поезд и примотать  в гости? В ее то годы. Стукнуло ли ей восемнадцать? Чай был выпит. Девушка  молчала.  Леше пришлось рассказывать всякие истории, как, например он заработал эти темные пятна на руках.  А она уходить никуда не собиралась. Да и куда она пойдет?  Он снова побежал к Лорьяну. Вовка оттуда слинял. Вот теперь Леша действительно не знал, где его носит. Слава богу, врать не придется. 
- Можно я еще подожду? -  спросила она, - Он ведь где-то тут.  Я посмотрела, его вещи в шкафу.   
  А она не промах, даром, что молоденькая, подумал Леша. Валя пригрелась сбросила свои  промокшие туфельки и достала из чемоданчика тапочки. Ее явно стало клонить ко сну. И не жеманясь, она приняла Лешино предложение прилечь на Вовкину кровать. Незнакомка его напрягала. И не оставишь ее одну. А ведь Вовке ничего не стоит блуждать до ночи.
 Ситуация разрешилась раньше. Явилась Полина. Девушка проснулась.
-Здрасьте, - робко сказала она.
-Ну, здрасьте, – протянула  Полина, - Нашла, значит.
Определенно,  Полина  была знакома с гостьей. Что странного? Полина тоже была на практике в Северодонецке.
Вот, к Володе в гости приехала. А он куда-то ушел.
Ушел?  - хмыкнула Полина, - Далеко не уйдет, - улыбнулась, - У нас длинные руки, - и пристально посмотрела на Лешу, - Я бы на месте Соловьевой удавила тебя вот этими руками. И Суворов никуда не денется. Пошли!,  -  махнула она Вале и вышла в коридор. Валя за нею..

Леша почему-то думал, что откроет сама Таня, а дверь открыла пожилая женщина и ответила, что Таня живет этажом ниже, дверь налево. Вот так Таня!он не перепутал. Донес чемодан именно до этой двери.  Зачем тащила его на другой этаж? Не хотела, чтобы он знал, где она живет? Если так, дело немного осложняется. Стоит ли ей звонить? Но  он уже перед ее дверью. Факир не был пьян, но фокус не удался. Факир был излишне самонадеян.  Эксперимент  провален.

В общаге Лешу ждал сюрприз. Леша отсутствовал от силы три часа, а комната волшебным образом превратилась в гнездо голубков. Глаза девушки искрились счастьем,  ощущением заслуженной победы.. Пахло чем-то домашним,  нестоловским, зовущим к уюту и неземным наслаждениям. Ароматы вязали Суворова по рукам и ногам. Чтобы не рушить уют и наслаждения понятливый Леша торопливо собрал вещи. Прежде, когда приходила Бирюкова, Леше вещи не  нужно было собирать. Он просто выходил на часик. Но, при таких обстоятельствах, и при таких ароматах он понял, что это надолго. Найти свободную койку не проблема.

Суворов  вышел в коридор следом за ним. Валю на него вывела Полина. Именно она, оказалось, еще в Северодонецке дала ей адрес общаги и Вовкиной комнаты.
-Да ладно,  два-три дня  продержимся, - сказал Вовка, - А сдам отчет и ищи меня. Не сунется же она к моим родителям. Пусть отправляется к своим. 
  Вечером Лорьян позвал Лешу к девочкам на чай.  Вовки не было.. И едва Лорьян заикнулся насчет Вовки, Подзорова  оборвала:
- О Суворове, как о покойнике.Так что, давайте лучше забудем о его существовании.
- А если это любовь? – сказал Лорьян.
- Какая тут может быть любовь? Похоть звериная!
-Ну если про похоть, давайте поговорим об Эстонии, улыбнулся Лорьян
- Не нужно фарисействовать, - сказала Подзорова, - Из Эстонии к нам  никто не приезжает.
- Может, вы недостаточно вошли в доверие? – усмехнулся Лорьян.
- Пошляк, - оборвала спор Татьяна.


Леша писал отчет, в свою законную комнату не совался. И даже в коридорах ни Вовка, ни его провинциалочка не встречались. Вечером на исходе второго дня  Вовка сам отыскал его. Нагрянула  маман.  Леша без вопросов понял, кто нагрянул. Явилась с огромным чемоданом, словно собралась тут пустить корни. С порога гнать женщину  Вовка  не мог. Как назло в комнате стояла третья, как бы дежурная, кровать, Коли Киреева, который  только числился в комнате, а  жил у родни.

Лешино чувство белой зависти к Вовке оборвалось в один миг. Суворов взывал:  сосед должен срочно вернуться в комнату, заявить права на жилплощадь и изгнать  оккупантов. У самого Вовки рука не поднимается.
- Смотри ты ,  - сказал Леша,  -  В Северодонецке у тебя все отлично поднималось. А теперь я должен расхлебывать. Попроси Бирюкову.  У нее более серьезные  причины качать права.
- Ну не пойду же я... после…
- А в чем дело? То ходил, все было прекрасненько.
- А что ты развалишься просто зайти к себе в комнату? Поздороваешься, то, се. Ну, и напомнишь, что ты тут, между прочим, живешь, прописан. И извините, подвиньтесь. Сами понимаете. Имеешь полное право. Вообще непонятно, как их в общежитие пустили. У нас тут что, проходной двор?
-  Ну ладно, зайду, - согласился Леша, - Только без крови.
- Тогда так, я сейчас вернусь в комнату, а ты зайдешь минут через пятнадцать. И побольше наглости. Руби с плеча: тут не гостиница.

Вовка  зашел в комнату. Леша через оговоренное время открыл дверь и вошел. Как актер, первый раз выходящий на сцену, он прокручивал в голове фразу «тут вам не проходной двор». Девушка окончательно освоилась. Так красившее ее очарование  смущения исчезло. Ощущая себя уже увереннее Леши, она спокойно, даже суховато,  улыбнулась ему, как хозяйка улыбается гостю. Обе дамы  были  в одинаковых  байковых халатах, где по голубому полю были разбросаны красные цветы.  И особенно бросалось в глаза, как Валя похожа на мать. Такого же роста. Только мать на  много размеров шире. Значит, дочка станет такой же коровой. 

Не только девушка изменилась за эти несколько дней. Разительно изменилась их комната, полностью  захваченная неприятелем. Какие-то кульки, склянки, банки,  в беспорядке громоздились и на подоконнике. На столе, на газете возвышалась пирамида семечек. У окна занял место большой чемодан. С ним, как видно, пожаловала маман. Не на день ехала. На спинках кроватей одежда из дамского гардероба. Изменилась и атмосфера комнаты в буквальном смысле. К кулинарным ароматам добавились запахи  дешевой парфюмерии. Леша с Вовкой не курили, спали с открытой форточкой, постоянно проветривали комнату. Теперь Леша видел, какие плюсы имела Танька Бирюкова. Она не оставалась на ночь, не переворачивала комнату вверх дном и не оставляла запахов. Более того, могла им и стол протереть.
А вы кто? –  спросила маман. 
Это мой сосед,  - Вовка повернул штурвал, положив  беседу на нужный курс, и посмотрел на Лешу в надежде на продолжение.

Леша помрачнел, промычал что-то нечленораздельное типа «вот моя кровать»,   выразительно пожал плечами,  чтобы  они догадались, что не вечно он согласен  ютиться по углам, глубоко и многозначительно вздохнул, сказал «ну, интересно все-таки», покраснел, помрачнел и вышел, заметив, что он еще вернется. Бесцеремонно вытолкать  двух женщин, тем более, под дождь он не мог.
 Следом вышел Суворов и заявил, что  не ждал от него такой мягкотелости и  бесхребетности.  И посему Леше и  придется идти  на поклон к Бирюковой.

  Заморачиваться сейчас Леша не собирался.  Утро вечера мудренее. Как прошла ночь, он не знал, а утром, собравшись духом, пошел к Бирюковой.  Еще из-за двери почуял аромат кофе. Нездешний аромат прибалтики. Нужно думать, раз кофе, она в хорошем настроении. За столом сидели Бирюкова и  Подзорова.  Когда Леша обнародовал  утренний репортаж с петлей на  Вовкиной шее, злорадная улыбка заиграла на губах Бирюковой.
- Наслышана о его похождениях, -  не без ехидства протянула она.
- Эти похождения ведут в клоаку, - сделав маленький глоток, строго произнесла Подзорова.
- Пока еще не поздно нам сделать остановку, Татьяна нажми на тормоза, - процитировал Леша,  -  Заметь,  человек тебе уступил Эстонию.
- Ага, щас, разбежалась. Только тапочки обую. Я ему, что, кондуктор, жать на тормоза?
-Ты бы лучше с Соловьевой разобрался, - наставительно посоветовала Подзорова,  - О твоих подвигах тоже наслышаны. Была бы я на месте Наташи, я бы тебя удавила собственными руками. -  А что до Суворова, это закономерный финал его порхания по  кроватям. Допорхался.

Леша вышел ни с чем. Оставалось совершить второе  пришествие в свою комнату. В комнате был один Суворов. Оказывается, когда Полина  бродила вместе с юной Валей по общаге в поисках  Вовки, она  сообщила ей номер своей комнаты и разрешила обращаться за помощью без всякого стеснения. Вот Валя после Лешиного визита и побежала к Полине. Полина нашла для северодонецких пустую комнату. И Вовка эту ночь спал один.

Победа?  Но женщины перебазировали только часть вещей,  не еду. Значит, война только начинается.  И все же перевес сил был теперь не в пользу противника.  Вовка  слинял и мог так затаиться, что и Полина бы не нашла. А Леша вернулся в комнату.  В середине дня заглянула Валя. Теперь она встретила другой прием:  где Вовка Леша не знает, и сам он занят, ему не до Вали. Спустя некоторое время она снова пришла, в этот раз с Полиной.  И пока Полина метала громы и молнии, пророча, что Суворову не видеть четвертого курса, как своих ушей, Валя собирала чемоданы.  Уезжают?   Нет,  сказала Полина, переносят все в комнату, в которую она их подселила. А Суворов так просто не отделается.   

Полина приходила еще пару раз. Но тщетно. Вовка появился только к утру.  Быстро привел себя в порядок и  помчался в институт защищать практику.   Через полчаса и Леша поехал в институт.
 
Владимиру Ивановичу льстило, что слава о нем идет как о преподавателе либеральном. Неудов на экзаменах он почти не ставил. Но практика - другое дело. Экзамен – это сухая застывшая теория, а практика – это, как сказал Маркс,  критерий истины, это  кипение жизни. К  принятию отчета  по практике Владимир Иванович подходил как к состязанию со студентами. Из кабинета жизни не увидишь. А он, увы, давно прирос к кабинету и  последние несколько лет вынужден был о жизни заводов узнавать, читая отчеты о практике. Их он читал въедливо. В неуклюжих студенческих  опусах  слышался далекий гул производства. Искаженный, но родной. Он искал, где автора можно будет по-отечески ткнуть физиономией в его творение. Естественно, находил и ободрялся, что есть еще порох в пороховницах, не  деградировал он, как специалист, не только не отстает, а покуда, как ему кажется, опережает  молодое поколение.  И почти не было случая, чтобы Владимир Иванович пропустил отчет  без замечаний. Небольших замечаний. Заставлял доработать какую-нибудь мелочь. И со второго захода отчет принимался.
В Чирчик третьекурсников направляли каждое лето. И каждое лето Владимир Иванович принимал отчет по Чирчику. В этот день он  с утра уже завернул пару человек. Но студент Мендельсон и его жена удивили неординарностью подхода. Очень качественные фотографии.  Польщенный Мендельсон признался, что фотографии ему прямо на заводе сделали, рассказал, как он чуть не пострадал, и добавил, что у него и пленка осталась.
-Очень кстати, сказал  Владимир Иванович, - Я так полагаю, что вам пленка уже не нужна, а институту понадобится. Можно изготовить хорошие учебные пособия. Вы пленку не выбрасывайте.

Выходя с кафедры, молодые супруги в коридоре  встретили Лешу, который как раз  шел на защиту.
- Сдали, - улыбнулся Саша, и собрался пройти мимо, но Надя зацепилась.
- А ты, дружок, вроде бы к Таньке наведывался? –  Леша сделал невинно-удивленный вид. Ведь этого, считай, не знала ни одна живая душа. Никаких следов, - Нас не проведешь, - Надя хитро улыбнулась.
-Ты же открытым текстом говорила, чтобы я ей помог с отчетом.
- Да-да. Расскажи кому другому. Мы за тобой наблюдали,  - и увидев, что Леша  тонет в догадках, откуда за ним наблюдали, когда он приезжал к Тане, Надя пояснила, -  Мы за тобой наблюдали последние дни практики и в поезде. На тебе, милый ты мой, действие препарата проверялось, - Надя сделала паузу и интригующе посмотрела на Лешу, - Короче,  мы с Таней пошли на рынок в Чирчике за мазью для Саши, такой, как у тебя. А там эта тетка уговорила Таню купить приворотную микстуру. Намекала, чтобы тебе подмешивать. Конкретно тебе. Видать, что-то ей в тебе показалось. Именно Тане. Условие такое: тот, кто привораживает, тот и  капает. Ну, решили, что самое удобное на тебе в дороге проверить. Ты – самый подходящий объект.  Вот Таня и выговорила, чтобы тебя к нам поместили, чтобы ты был как на лабораторном столе. Вот Танюха тебе и капала незаметно. Отсюда вывод: если ты к ней мотался, значит,  работает.
-Экспериментаторы хреновы, - сказал Леша, - Так бессовестно, ничего не подозревающему живому человеку тайком  неизвестно что капать.  А вдруг это яд? Она на себе не попробовала?
-  Ну, ты живой же. Живее всех живых, раз у ее дверей околачивался. Так что, можно сказать, эликсир, купленный на практике, на практике и опробован. А практика, друг ты мой,  критерий истины.  .


 Владимир Иванович, в своей обычной манере, рыскал по Лешиному отчету, изредка задавая вопросы. Студент  отвечал странно, рассеяно, без  должной сосредоточенности. 
- А вы же должны были в Эстонию поехать. А почему выбрали Чирчик?
-  Я не выбирал. Наши девушки попросили уступить.
- Ценю, - сказал Владимир Иванович, - Не стоит огорчаться. В Чирчике прекрасная производственная база. Некоторые наши выпускники там работают. И никто  не жалуется.
- Кому им жаловаться, Омару Хайяму? – усмехнулся Леша.
- Вижу, вы не напрасно съездили. И знаете, завод это важно. Практика - критерий истины. Я понимаю, многие привыкают к лабораториям и не хотят ехать в грязь и грохот. Но, не испробовав заводской жизни, тяжело понимать, в каком приоритетном направлении нужно развивать отрасль, и  практику, и теорию.  Многим поначалу завод волком смотрится. А потом сердцем прикипают. Если предпочитаете институтскую карьеру, тогда, вы понимаете, как серьезно на кафедре нужно себя проявить. Вы пока на хорошем счету. У вас впереди два года. Старайтесь. Дерзайте. Кто вам не дает?
- Прописка, - не дает.
- Да… - согласился  Владимир Иванович, и, улыбнувшись, добавил,  -  Я сам не коренной москвич, честно говоря. Женился на москвичке. Но я женился по любви, а не ради прописки. Но как говаривали у нас в общежитии,  хочешь московскую прописку – думай про московскую письку.  Извиняюсь за грубость. Но тут уж институт вам ничем не пособит. Тут уж вы должны сами, своими руками, своей головой, всеми членами. И это бывает посложнее, чем какую-нибудь теорию сдать на отлично. Это стопроцентная практика. А вы помните, что практика – критерий истины.  И как заметил Маркс, меняется практика - меняется и истина. Задумайтесь над этими словами. У вас есть  еще два года на обдумывание. Да, а ведь вы…. Я вроде бы вас на занятиях видел нередко рядом с этой симпатичной девицей,  такой  немного кудрявой. Как ее. Она полчаса назад была с отчетом, -  Владимир Иванович посмотрел в свои записи, - С Соловьевой. Она, признаться, звезд с неба не хватает. Но, как мне показалось, она к вам очень расположена.  Очень приятная девушка.

 Леша молчал.  Владимир Иванович отыскал в отчете мелкую закавыку, и, как обычно, помянув слова Маркса о практике,  указал, что нужно исправить, посоветовал переписать и приходить завтра.
- А Кашевская сдавать не приходила? – спросил он. Владимир Иванович посмотрел в табель.
- Не приходила.

Леша  возвращался в общагу и думал: хорошо бы Владимир Иванович ей отчет зарезал. А ведь ей в Ялту. Вот бы и потанцевала. А помочь то некому.