На Юга. Спирт. 1985

              На «юга».

    На «югах» мне довелось побывать всего один разок. Не слишком свадебное путешествие получилось у нас с Мариной.
Вначале в стареньком деревянном здании профкома молодожёны приобрели путёвку стоимостью двести двадцать рублей, тогда ещё не «деревянных», а относительно полноценных жёлтеньких.
Мало того, благодаря советским профсоюзам, цена путёвки уменьшилась в размере до девяноста рублей.

   Июльским вечером, перед самым отходом ко сну, Марина стала переодеваться.
Федя восседал в кресле и любовался на упругие великолепные формы юной супруги, освобождённые от одежды.

    Внезапно за окном послышалось некое странное шебуршанье.
- Извращенец, что ли, какой-то? Подсматривать хочет – подумалось мне, уже почти позабывшему о своих недавних заоконных «шоу».
Однако резкий шум и звяк маленьких железных прищёпок на гардине заставил меня едва ли не выпрыгнуть из форточки.

  Тюлевой занавески уже не было на окне. Не виделся и сам похититель. Только громкий шорох густых кустов сирени и жасмина, растущих возле дома, выдавал путь убегающего преступника.
К счастью, мелкий воришка не сорвал заодно толстые вечерние шторы, и потому спать вся семья легла вовремя, хоть и слегка потрясённые случившимся.

    Итак, ранним утром электричка домчала молодую чету до вокзала областного центра, где уже собралась вся туристическая группа.
Тёплым свежим летним вечером скорый поезд отправился в сторону далёкого Кавказа.
Заснули пассажиры в лесной стороне, а пробудились, умылись и попили чаю, поглядывая в окошко, за которым уже виднелись поля и перелески Орловщины.
Затем потянулись курские степи. Возник на горизонте действительно белый город Белгород.

   Разговорился я в коридоре вагона с одним крупнотелым и, на удивление загорелым мужиком из города Лагово.
Действительно, такому впору панцирь надевать и настоящий русский богатырь появится.

   Узнав о том, что я совершенно не умею плавать, мужичище удивился: «Зачем же тогда на море едешь?»
- Да не знаю я. Жене  нравится на «югах» отдыхать. Вот и потянулся за ней.
- Ага, получается иголка за ниткой устемилась.
- Выходит, так – уныло согласился я.
А поезд меж тем всё шел, бежал, торопился по просторам великой России.

   В Чернозёмном краю к вагонам выходили бабушки с полными вёдрами спелых налитых яблок.
Продавали их очень дёшево, чуть ли не по рублю за ведро.
Промчался зелёный состав мимо знаменитого «Танкового поля» под Прохоровкой, где был сломлен стальной хребет нацисткой Германии.
И снова, погромыхивая, летел поезд на юг, к морю и теплу.

   Внезапно посреди степного раздолья, успевшего пожелтеть под палящим солнцем, показался огромный дымный Харьков.
Поезд медленно прополз по рабочей столице Украины.

  Вот и Донбасс. Террикона среди ровной серой степи подобны пирамидам, воздвигнутым в честь неведомого фараона или самого Молоха.

   Промелькнул Славянск, а вслед за ним и город со странным и даже немного жутковатым названием Краматорск.
Через несколько часов показался плоский берег поражающего своей голубизной Азовского моря.
По бокам вагонов стучат недозрелые абрикосы, ветки их тычутся в окна, словно предлагая угощение.

   Огромный Ростов-на-Дону, а вокруг и после него пыльная, неимоверно просторная, расчерченная лесопосадками какая-то задымлённая степь.
Ещё одна ночь прошла, а ранним утром путешественники проснулись уже в тесном лесистом ущелье.
Вокруг железной дороги сгрудились, словно столпились исссиня-зелёные горы.
Поезд шёл медленно, осторожно, словно опасаясь обвалов.

   Вдруг впереди возник нарядный маленький Туапсе и засияло море, настоящее, подлинное Чёрное.
- Самое синее в мире Чёрное море моё – лучше поэта Михаила Матусовского, сочинившего стихи для знаменитой песни, не скажешь. Многие песню исполняли, но Георг Отс лучше всех донёс слова своим бархатным баритоном.

    В бетонные волноломы, хаотично воздвигнутые внизу возле самого полотна дороги, яростно хлещут серовато-голубые валы.
Вагон за вагоном проходят над самым берегом. Порой кажется, что пассажиры уже не в купе поезда, а в каютах теплохода.
Ну, вот и прибыли! На вокзале туристов повстречал прежде всего зеленущий кипарис шарообразной формы.

     Место, в котором нам с Мариной предстояло отдохнуть, называлось Лазаревское.
Это пригород Сочи, растянувшегося, как известно, вдоль  морского берега на сто двадцать километров.
    Жить молодожёнам предстояло в частном секторе. Одна из комнат трёхкомнатной квартиры предназначалась для приём отдыхающих.
В другой комнате жили сами хозяева – супруги врачи.

   Ещё одну комнату занимала старушка, приходящаяся матерью хозяину доктору.
Бабушка была слегка душевнобольной или впавшей в маразм.
Любимым занятием старушки было посещение туалета с непременным спуском воды.
Происходило это каждые полчаса. Очевидно, старушке по нраву был сам процесс  и музыка, его сопровождающая.

    Сорокалетний сын то и дело одёргивал бабушку, но всё было напрасно.
Симфоническое журчание воды в бачке заворожило пожилую женщину, и она опять и снова тянулась к фаянсовой гирьке, висящей на цепочке над унитазом.
Соседями  наших молодожёнов по комнате были две молодые женщины.  У одной из них был ребёнок – девочка лет пяти. Галя – мама девчушки, была в разводе.

    Жарким причерноморским полднем мы с Мариной выскочили на пляж, усыпанный серыми булыжниками.
Солнце палило немилосердно. Впрочем, о его жестокости я узнал лишь на другой день, а вернее, уже к вечеру, когда он стал весь красным как рак, и его стало знобить.
На руках и ногах полопались мелкие сосудики, а кожа на спине и шее стала сползать белёсыми лоскутами .

    После этого неразумно проведённого часа на солнцепёке отдыхающему слесарю пришлось быть крайне осторожным и появляться на пляже, устланном галькой, только ранним утром и поздним вечером.
В день прибытия молодой мужчина и три женщины решили отметить своё прибытие в город – курорт.

   Отправились в магазин, стоящий на склоне горы. А там  уже очередь стояла, дымящаяся,  длиннющая и словно раскалённая как поток лавы.
Это была первая очередь, увиденная мной после знаменитого Указа,  знаменитом постановлении Михаила Горбачёва о борьбе с неумеренным потреблением спиртного советским народом.
Стоял я в непривычном замершем шествии целый час и, наконец, подошёл к прилавку.
На полке за спиной продащицы красовались несколько видов «Вермутов» и «Порвейнов».

   Но выбор мой почему-то пал на большую бутылку с полупрозрачной жидкостью.
Это был ром «Гавана-клаб». Странно, что я с друзьями уже смаковал под Новый Год египетский ром, но тот крепкий напиток был тёмно-коричневого цвета.
А теперь ром оказался светлым. По возвращении в место проживания Федя лихо откупорил антильскую «бомбу» и стал разливать терпко пахнущую и густую влагу  в бумажные стаканчики.

   Никак не желал пролезать спиртосодержащий «нектар» в горло по такой жаре и всё же вчетвером удалось «уговорить» пузырёк».

   После обгорания на пляже я по совету врачей ходил на морской берег только ранним утром и поздним вечером.
Однажды, не умея плавать, я полез в воду во время лёгкого волнения на море.
Выходя на берег, вдруг ощутил, как набежавшая сзади волна ударила в спину и потащила по гальке.
Испуг обуял меня, и я поспешил выскочить на берег.

   И начались экскурсии. Молодые люди посетили Белую скалу возле Туапсе, знаменитую тем, что в том месте снимался замечательный фильм «Бриллиантовая рука», вернее, один из его эпизодов.
Ходили в прохладное сумеречное ущелье, где видели скалу, похожую на голову богатыря. Экскурсовод рассказывала легенду про мухаджиров, то есть людей из горских народов, покинувших в девятнадцатом веке свою родину.