Швейная машинка

 Когда я была маленькой, ты казалась мне загадочным чудом техники. От тебя волнующе пахло машинным маслом, которое бабушка ловко закапывала понемногу в специальное отверстие в твоём корпусе. Масло порой  перетекало на  железные бока, на сам корпус, уже не сверкавший новизной, поблекший, но ещё с заметными и вполне читаемыми буквами «Госшвеймашина».
  Ты завораживающе постукивала ,когда из- под «лапки» выползало состроченное тобой полотно: шторы, халатики, фартучки и платьишки для меня.
  Порой в твоём механизме – организме что-то  « шло не так», и бабуля сосредоточенно пыталась понять тебя и помочь как можно быстрее. Бережно доставала шпульку ,наматывала ровными рядами нить, заправляла челнок, аккуратно крутила  ручку, и снова: « Цок, цок»,- ты оживала под её заботливыми руками, и снова скакала по полотну игла и ложилась - бежала навстречу ,как ровная, счастлива дорожка,  строчка . И я облегчённо вздыхала. Ты жива и снова в уютной тишине раздаётся биение твоего машинного сердечка. Цок, цок…
  Ты появилась в семье бабушки в далёкие тридцатые, под войну. Наверное, тогда ещё бодро  и радостно постукивая, обшивала её семью,  двух маленьких дочек, подруг и знакомых. Солнце касалось  лоснящегося, чёрного, с жёлтыми витиеватыми узорами тяжёлого корпуса, сверкало лаком новенькой опоры под ним, а строчка была идеально ровной и чёткой…
  Война. Лихолетье. Немецкие солдаты в доме, где жили твои подопечные – моя бабушка и две  её маленьких доченьки , одна из которых затем станет моей мамой, а вторая, младшенькая, умрёт от последствий  той страшной, несправедливо её покаравшей беды военного лихолетья…
  В эвакуацию много не унесёшь. Кое – какую  одежонку , дочек за руки, да и тебя взяла , соорудив  специальный заплечный мешок с лямками и неся как дитя, многие страшные километры по разбитым войной дорогам.
  Когда уже не осталось сил в её узеньких плечиках, она устроила тайник под придорожной ивой и оставила тебя в нём. Она  не предавала , и ты всё поняла. Потому и перезимовала, и уцелела, и потом, когда Дмитровск был освобождён от фашистов, и потекли в разорённые дома женщины и их уцелевшие в скитаниях дети, тебя нашли под той, тоже уцелевшей хранительницей -  ивушкой. И,быть может, моя бабушка увидев свою любимую помощницу целой и невредимой, впервые улыбнулась. Это была улыбка надежды. Надежды на мирную, пусть и не лёгкую и не очень сладкую, но - жизнь!
  И снова ты на её хрупкой спине, ещё сильнее истончившейся в долгих скитаниях,  приехала в дом. Обшивала – одевала  - спасала дочек, соседей, знакомых. Выживших , как и ты  жителей Дмитровска который был самым последним из освобождённых от оккупантов городов многострадальной Орловщины.
  Из перелицованного сукна солдатских шинелей строчила пиджачки, пальто и даже «бурки» - была такая обувь тогда -  состроченные из ткани и утеплённые ватином сапоги. Трудилась, не спала ночами, но всех ты и одела и спасла.
  А когда родилась я, спустя уже многие годы, приехала ко мне вместе с бабушкой – опять, как самая дорогая для неё, родная уже, даже не вещь - родное существо…  Самые первые пелёнки, да распашонки, халатики и фартучки, синее, как васильки, пальтишко с круглым воротничком – его я помню, как одно из первых моих любимых нарядов.
   «Цок, цок»,- уже немного стёрты подковы, немного неустойчиво стоит шпулька в  заветном гнёздышке в твоём машинном организме, но ты уже и меня терпишь, послушно выводя строчку под моими детскими, пока не очень уверенными пальчиками. Постукиваешь, пощелкиваешь, живёшь…