Михаил Трофимов. ПСЭО

    Командование согласилось с моими желаниями. Отъезд на учебу должен был состояться в конце сентября. Курсы усовершенствования медицинского состава (КУМС) по моей теме начинались с 1 октября. А пока мне велено было разобраться, почему питьевая вода идёт из кранов перехлорированная, хлеб из нашей пекарни пахнет нефтепродуктами, ну и не запускать повседневные дела – химические анализы воды с кораблей, санитарное состояние гарнизонной столовой, кафе, поступающего на базу продовольствия и прочее, а также необходимо участвовать вместе с комиссией на приеме в эксплуатацию жилого дома на ул. Советской – там продезинфицировать водопроводную систему и многое другое. У меня уже голова пошла кругом, и я пожалел, что дал согласие. Но, как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Хорошо, что у меня была грамотная, работящая лаборантка. Она взяла всю текучку в лаборатории на себя, а я занялся внешними проблемами – беготней по объектам.

     Вода перехлорированная идет из кранов особенно по утрам, и, главным образом, это чувствуется на улице Североморской, – первой от хлораторной станции. И на этой улице проживает сам командир базы и другие командиры и начальники.
      Прихожу с утра на хлораторную, я тоже живу на Североморской, – никого нет. Помещение какое-то неуютное, если не сказать грязноватое. Жду. Через десять-пятнадцать минут прибегает симпатичная блондинка : «Вы кто? Что здесь делаете? Здесь нельзя находиться посторонним». Я представился. У блондинки сразу спеси поубавилось, она начала оправдываться : «Вот, я только на минутку, купить печенья к чаю». Стал дальше беседовать с ней и выяснил, что она и представления не имеет, как правильно хлорировать воду. Пришлось всё объяснить, приготовить им реактивы и расписать по часам, когда что делать. Оказалось, что времени бегать в магазин не остается. Через несколько дней прихожу опять на хлораторную и застаю дремлющую на топчане теперь уже симпатичную брюнетку. В помещении все также неуютно. Взялся я её стыдить:«Ну как так можно, молодым, красивым женщинам находиться в таком неухоженном помещении? Вам самим-то не стыдно? У Вас, что, и дома такой бедлам?» Брюнетка покраснела и ничего не ответила. Нарушений в хлорировании питьевой воды больше не было, и я занялся пекарней. 

      Пекарей я помнил ещё с того времени, когда курировал медчасть тыла. Но почему хлеб пахнет нефтепродуктами, они мне не сказали. Пришлось говорить с начальником хлебопекарни – старшим лейтенантом интенданской службы. Оказалось, хлебные формы они смазывают машинным маслом, вместо подсолнечного. Я дал понять старшему лейтенанту, что это подсудное дело и, если такие нарушения продолжатся, то ему придется разговаривать уже со следователем. Начальник хлебопекарни всё правильно понял. Хлеб приобрел нормальный запах.

      Через две недели я снова проверял работу хлораторной. Зашел в помещение и удивился произошедшим переменам. Всё было заново отремонтировано : потолок побелен, стены и окна покрашены, на окне занавески с весёлым рисунком и, даже цветы на подоконнике – два горшка с цветущей геранью, а брюнетка сидит на топчане и улыбается. «Нам, – говорит, – и самим теперь приятно приходить на работу». Итак, с питьевой водой мне многое удалось решить, но почему вода весной пахнет нефтепродуктами, я понять не мог, несмотря на то, что лично обошел по берегу всё Питьевое озеро, и топливный отдел базы заверил меня, что на его берегах нет хранилищ с нефтепродуктами. Тем не менее вода в мае и июне имела запах. Вопрос этот разрешился неожиданно. На следующий год, катаясь с женой на лыжах по берегам и озеру, я вдруг заметил большой, замерзший цветной водопад, воды, стекающей с берега в Питьевое озеро. Такие ледяные водопады я видел на своей реке Тосна – с них мы пацанами на коньках съезжали, как с ледяной горки. Я заинтересовался, откуда в этом месте появилось такое большое количество воды, и отправился в разведку. 

     Оказалось, что на правом берегу Питьевого озера находится дизельная электростанция, которая дает электроэнергию Гремихе. Для охлаждения дизелей используется вода. Летом и осенью отработанная загрязненная вода из цистерн сливается в ручей и не попадает в озеро, а зимой ручей замерзает и загрязненная вода туда не идёт, а находит другое направление, т.е. в озеро. Всё это, конечно, можно было устранить и до меня, но для этого надо было, чтобы кто-то заставил это сделать. Начальник тыла базы доходчиво разъяснил это начальнику электростанции, и в последующие годы вода уже никогда не имела запаха.

     Вопросы воды и продовольствия мы достаточно хорошо изучили на кафедре военно-морской гигиены, но вопросы строительства и гигиенические требования к различным помещениям я усвоил слабовато. А в Гремихе, в конце пятидесятых и начале шестидесятых, да и в последующие годы, шло интенсивное строительство дока, причалов, казарм, жилых домов. И за всем должен был быть санитарно-гигиенический надзор. Пришлось вечерами, вместо изучения немецкого языка и занятий в бассейне, штудировать строительные нормы и правила (СНИП). В дальнейшем мне это хорошо помогло, хотя бы уже потому, что я стал понимать, о чем говорят строители на своих совещаниях, на которых я должен был присутствовать, как будущий приёмщик.

     Итак, до отъезда в Ленинград на КУМС по военно-морской гигиене осталось принять новый жилой дом на улице Советской. Для дезинфекции водопроводной системы в доме необходима хлорная известь, которую должны предоставлять строители, а я приготовить необходимый раствор и рассчитать экспозицию. Но у строителей хлорной извести не оказалось. Сказали, что весь запас уже израсходовали. Пришлось мне идти к начхиму базы и просить бочку извести из НЗ. Он, по старой дружбе, пошел мне навстречу. Дом был сдан в эксплуатацию в срок.

    В конце сентября 1964 года я убыл в город на Неве для прохождения специализации по военно-морской и радиационной гигиене. На следующий день после прибытия я поехал в штаб КУМСа, который располагался в нашей бывшей казарме на улице Рузовской, доложить о прибытии. Начальник курсов полковник Мартынов, увидев меня, удивился и спросил:
      – А ты, разве, уезжал?
      – Да, – говорю, – целый год был на Севере.
      – Молодец, не забываешь академию!
Я, конечно, мечтал провести время в Ленинграде так же, как и в прошлый приезд с большим удовольствием для себя. Кроме учебы, посетить театры и музеи, встретиться с родными и друзьями. Но, как говорится, мы предполагаем, а судьба располагает.

      В один из выходных дней нашу группу построили и попросили выехать в колхоз на уборку капусты. Группа, почти полным составом, выехала на капустное поле. День был пасмурный. Дождь, моросящий и настырный, шёл весь день. В результате мы промокли до нитки (до нижнего белья). Большинство из нас простудилось, а я даже ухитрился «схватить» пневмонию и целый месяц провалялся в клинике. После выписки пришлось основательно заняться учебой, а все остальные дела и мечты отложить до лучших времен.

В короткие часы отдыха, я занимался сыном – либо гуляли в садике Попова, либо писали письма маме в Гремиху. Сын клал ручку на лист письма, а я ее обводил : «Смотри мама, какой я уже большой!» Но и это прекрасное время быстро пролетело. В конце февраля 1965 года я сдал предусмотренные учебным планом зачеты и экзамены с оценкой «отлично» и убыл в Гремиху.

     «Сэлочка» наша, так нежно мы называли ПСЭО, размещалась в старом деревянном доме с печным отоплением. Дрова нам завозили, а вот пилить и колоть их приходилось самим. Старый истопник Мартынович без нашей помощи не мог обойтись, поэтому нам, в основном мне и Руслану Годинову, приходилось откладывать свои служебные дела и идти на заготовку дров. Мне это дело не нравилось ,и я предложил начальнику – подполковнику Гицкому Анатолию Никодимовичу : «Дайте мне пол-литра спирта, я пойду к старшине гауптвахты и возьму восемь арестантов, которые нам заготовят сразу на два месяца дров».
Сказано – сделано. Так мы в дальнейшем и поступали. И все были довольны – и старшина гауптвахты, и арестованные – на них не орут благим матом и не кроют по матушке и по батюшке, и, главное, – работники «сэлочки».
      Благополучие гремиханцев полностью зависело от завоза с большой земли продовольствия, вино-водочных изделий, овощей и фруктов. Чаще всего народ страдал, когда заканчивались алкогольные напитки. Тогда начинали пить всё, что обладало запахом спирта и, естественно, частенько травились. В этом случае в лабораторию из госпиталя доставляли мне промывные воды желудка, и я начинал искать причину. В большинстве случаев это был одеколон и другие спиртосодержащие жидкости. Пострадавшие, пролечившись два-три дня и избавившись от острых симптомов гастрита, благополучно выписывались. Но, однажды, больной на второй день умер. Его промывную воду мне пришлось пропустить через перегонный аппарат при температуре не выше 65 градусов, и в полученные 1,5 мл жидкости я по стенке пробирки наслоил кадеин-серную кислоту. Результат – синее кольцо – метиловый спирт! Эту высокочувствительную реакцию на метанол рекомендовали нам на кафедре медицинской защиты ВМА им. С.М.Кирова. Погиб ефрейтор караульной роты Кузнецов. Перед смертью он сказал, что пили спирт, но с кем еще из солдат, и где они этот спирт достали, умолчал. Командование базы было очень встревожено и озабочено этим чрезвычайным происшествием. Ведь могут быть ещё трупы! Мы же не знаем, сколько у пивших было метанола, и сколько человек его пили?! Я пошел к командиру караульной роты капитану Кусову, попросил построить роту и объявить, что ефрейтор Кузнецов умер, и то же самое может быть с теми, кто с ним пил спирт. Никто не признался! Тогда попросили солдат, если кто-то себя плохо чувствует, подойти в санчасть и сказать об этом капитану Трофимову. Я специально задержался в бывшей моей санчасти и не напрасно. Через несколько минут пришли два солдатика с жалобами на ухудшение зрения. Я вызвал машину скорой помощи и отправил их в госпиталь. Они отделались легким испугом. Спустя некоторое время зрение у них восстановилось. Они выпили меньше, чем Кузнецов. Спирт им дал старшина на минно-торпедном складе, когда они были там в карауле.  Командующий КСФ издал приказ, запрещающий использование метилового спирта в воинских частях. Говорят, даже при этом сказал: «Пусть лучше пьют, чем травятся».   

      Выполняя различные поручения начмеда базы или начальника ПСЭО, нам с Русланом Годиновым часто приходилось работать в паре. Он прекрасно справлялся с заданиями, показывая свою незаурядную эрудицию, широкий кругозор и хорошие знания. По заданию начальника медицинской службы КСФ, он дал исчерпывающую санитарно-эпидемиологическую характеристику местности дислокации базы и получил благодарность. Но в последнее время он стал часто прикладываться к бутылке, причем не по маленькой, а хорошо, так что приходишь к нему во второй половине дня, а он и «лыка не вяжет», лежит поперек кровати. Я и начальник ПСЭО Анатолий Никодимович Гицкий неоднократно беседовали с ним на эту тему. Пока он был трезв и на людях, он соглашался, но как только оставался один – всё начиналось сначала. Дошло до того, что он перестал выходить на службу. Этого уже скрыть было невозможно, и он был уволен.
      Последний раз я с ним встречался в Ленинграде, в конце шестидесятых годов. Он работал в СЭС эпидемиологом, вид у него был подавленный, в отличие от всегда веселого, неунывающего нашего однокурсника. На юбилейных вечерах встречи выпускников нашего курса я его не встречал.
      На должность эпидемиолога к нам был назначен выпускник академии с младших курсов.

      Продолжал интенсивно строиться поселок Островной. В 1960 году, когда мы приехали в Гремиху, там было всего четыре дома пятиэтажных и ни одного приличного магазина. А в 1967 году я уже принимал в эксплуатацию универмаг. Приём досрочно приурочили к ноябрьским праздникам. Строители в спешке заканчивали его строительство и проигнорировали требование СНИПа сделать пол на рабочих местах продавцов деревянным, а не из мраморной крошки, как в покупательском зале. И я не подписал акт о готовности объекта к сдаче. Строители и политотдел оказывали на меня взаимное давление – предлагали различные варианты быстрого выхода из создавшегося положения, но это не удовлетворяло требования норм и правил строительства. Я знал, что строители забудут сразу же про этот объект, как только акт будет подписан, а продавцы будут мучиться от холода, болеть и проклинать всех строителей и меня вместе с ними. Но я хотел закончить службу без всяких недоделок. В декабре я уходил на новое место службы.