Дневники г-на Переглядского, или обо мне в третьем

   Атмосфера ночи окутала городок незаметно, где-то в половине седьмого, как это обычно бывает в ноябре, когда дни ещё длинны, но всё быстрее и быстрее прорастают тьмою. И только с холмов, окружавших городок стеной, как бы защищая его от набегов ветра, усеянных десятками маленьких домиков, ещё виднелась бело-оранжевая полоса горизонта. По мере наступления темноты, жизнь в городке стягивалась на центральную улицу между холмами, единственную, на которой было фонарное освещение, и которая сплошь была усыпана различными питейными заведениями. Не особо длинная, улица начиналась от речного причала, проходила пару кварталов, оставляя по разные стороны католическую церквушку и православный храм, поворачивала по контуру взгорья и через триста-четыреста метров бесперекрёстного пути, упиралась в здание муниципалитета. Остальные улочки ветвисто уходили в сторону холмов, постепенно поднимаясь и зарастая крупными и мелкими частными домиками, изредка двух-трёхэтажками, ещё реже – многоэтажными коробками. На стороне холмов, что разделяла городок и русло реки, стояла высоким шпилем телебашня, вместе с этим играющая роль высотного ориентира для самолётов.
   Городок убаюкивал предночной тишиной. Людей на улице было немного, машин и вовсе не проезжало – кто был уже дома, а кто был на вечернем молебне в храме. Работали только в муниципалитете, да батюшка вёл служение.
   Ровно в семь на тихий городок, будто гром, обрушилась колокольная канонада. Вечерняя служба была окончена. Сначала выползая по одному, а уже через мгновение превращаясь в несущуюся толпу, из храма повалили люди – в основном это были престарелые бабки, да деды, немного было там людей среднего возраста, а молодежь, их можно было и не искать вовсе (может и было их человек пять-шесть, но разве различишь кого-нибудь среди всей этой массы народу). Одни расходились по домам или после тяжелого дня отправлялся в ближайший бар, некоторые быстрее садились по машинам и уезжали, а другие ещё оставались поговорить, но в итоге тоже разбегались. На четверть часа тишина улетучилась из города. Звон колоколов затих, оставив после себя легкое резонансное послевкусие, со ступеней храма ушли последние прихожане, свет в окнах муниципалитета стал выключаться – на сегодня работа в городке подошла к концу. Городок снова затих, растворяя в себе мирно гуляющих людей.
   Последним из муниципалитета вышел Переглядский Афанасий Янович – мэр городка, точнее исполняющий обязанности. Его назначили на эту должность с месяца полтора назад, когда его предшественника посадили за коррупционные делишки. Ещё не старый и уже не молодой – самое краткое и точное описание, которое можно было бы дать Афанасию Яновичу. В свои сорок лет у него уже было достаточно прядей седых волос, лоб был исполосован морщинами, глаза были вечно опущены, то ли от чрезмерной усталости, то ли от возраста, ходил он с тростью из-за перенесённого тяжелого ранения в бедро. Отойдя от площади на некоторое расстояние, Афанасий Яныч остановился, достал из портсигара папиросу «Беломорканала» и затянулся. Следующие несколько минут господин Переглядский прогуливался вдоль Центральной (а как же ещё называться центральной улице?), тихонько дымя. Отсутствие ветра, сравнительно тёплый вечер, приятный дымок папироски и приподнятое настроение новоназначенного мэра – всё это стопорило Афанасия Яновича по пути домой.
   В столь спокойной и тихой обстановке Афанасий Яныч чувствовал ту безмятежность и то спокойствие, которых ему так не хватало. Он вспоминал детство, когда, будучи совсем юным, он жил в деревеньке, километрах в сорока от городка, вверх по течению. В те годы Фося (так звали его только бабушка и соседская дочь Анечка) промышлял ловлей рыбы в верховьях, где воды мало, а рыб пруд пруди, и продавал её в городке, обеспечивая себя рублём-другим. Вспомнились ему и еженедельные хождения в храм с бабкой, как он внимательно слушал проповеди отца Андрия и как, уставая стоять подолгу, он так и искал поводу чтобы выйти вон и посидеть на ступенях или на скамейке близ храма, а после, найдя в толпе Анечку и обменявшись с ней тёплым ласковым взглядом, Афанасий Янович становился непоколебим, готовый слушать отца Андрия и полдня. Волнами налетавшие воспоминания принесли с собой и портрет той, которую Афанасий Янович полюбил так давно и так скоро. Анечка, соседская дочка – его первая настоящая любовь. Он помнил её всю: черты лица, манеры, прекрасную белоснежную улыбку и её всегда холодные руки, – но одно он выделял больше всего – её голубые глаза: «Что морская гладь, освещённая лунным светом!» – так говорил он ей, и Анечка пихала его и, краснея, закрывала глаза… ах, как легко её смущали комплименты!
   Погруженный в воспоминания Афанасий Янович добрёл до перекрёстка – одна улочка уходила на сопку, а другая, Центральная (по которой он, собственно и свернул), поворачивала к причалу, где неподалёку от места швартовки парома стоял маленький домик господина Переглядского. Проходя мимо храма, Афанасий Яныч услышал знакомый голос и, обернувшись, увидел копошащегося у двери старичка, то был престарелый отец Андрий.
 – Треклятый замок, опять заело! – ворчал отче, пытаясь повернуть ключ.
 – Доброго вам вечера, батюшка. – подойдя сказал Афанасий Янович. – Вам может быть помочь?
   Не сразу поняв, что происходит, отец Андрий еще несколько мгновений прокопошился с замком, но не добившись результатов развернулся и как всегда размеренно и томно ответил:
 – И тебе доброго вечера, мил-человек, пусть Господь благословит тебя. А, Апанаска, ты что ли? Уж извини, зрение не то, что раньше, не признал тебя сразу. С чем пришёл? На службу, так опоздал сегодня уже?.. Али так поболтать?
 – Да вот, мимо проходил, смотрю вы здесь на замок, что говорится, грешите. – Афанасий Яныч улыбнулся, частично оттого, что так давно не слышал этого причудливого православного говора. – Решил подойти, спросить: не нужна ли помощь?
 – Подсобишь мне сильно, коли дверь поможешь закрыть: замок весь проржавел, а поменять некому, вот и корячься мне, восьмидесятилетнему, здесь.
 – Нет проблем, батюшка. – Афанасий Яныч подошел к массивной двери храма и, навалившись на неё с молодецкой удалью, что ещё осталась у него, резко крутанул ключ, заперев злосчастную дверь. – Дело сделано. – заключил он, всучив ключ отцу Андрию.
 – Вот спасибо тебе, Апанаска! Коим Марфа Андреевна-то тебя воспитала, примером тебе быть в добродетели пред лицем Господа нашего, Иисуса Христа.
 – Бабка моя, Марфа Андреевна-то да, святая женщина была, многим обязан я ей, но сам я от Бога далёк, да и он от меня тоже… – Афанасий Янович, заметив свою чрезмерную искренность, решил прервать беседу; давно он уже не говорил о том, что думает, и о чём переживает, и не хотел ворошить неприятного для него прошлого. – Ладно, что-то я разговорился, темень уже такая, пойду-ка я.
 – Постой! – отец Андрий был слаб зрением, но чувствовать душу за долгие годы своего служения он научился крайне чутко. А, что до Афанасия Яныча, того он знал чуть не с яслей, и время доказало отцу Андрию, что будь у Апанаски пожар внутри, тот никому не скажет. – Я знаю тебя давно, Афанасий: когда беда с тобой – ты молчишь, как радость у тебя – ты молчишь, но вижу я, что на сердце твоём. Знаю я, что гложет тебя вот уже почти двадцать два года, но много уж воды утекло с тех пор, Апанаска… – до этого твёрдо державший речь отец Андрий вдруг приостановился, нужно было сказать верные слова, а слов и не находилось. Немного помедлив отец Андрий продолжил. – …много воды уж утекло с того дня,.. пора бы нам поговорить…
Афанасий Янович, явно не ожидавший от батюшки Андрия такого, оказался полностью неготовым ответить ему и поэтому стоял, округлив глаза и ждал, пока отец Андрий не продолжит. Но вопрос был задан, и служитель смотрел на Афанасия Яновича, пристально выискивая ответ в его глазах.
 – Я думаю, сегодня уже поздно. – наконец, прервав тишину, ответил Афанасий Яныч. – Может быть завтра? Или как-нибудь на неделе?
 – Можно и завтра, Апанаска, но… – отец Андрий почесал единственно не облысевший затылок, насупился и требовательно продолжил. – Может ты прекратишь бегать от меня аки чёрт от ладана, Афанасий Яныч! Уж который раз Бог нас пересекает для разговора, а ты, обмолвишься парой слов, да и дёру даёшь, что только пятки и сверкают!
   Еле живое бледное лицо отца Андрия враз раскалилось. Господин Переглядский теперь уже совсем не узнавал всегда спокойного и сдержанного батюшку. За всю свою сознательную жизнь, Афанасий Янович ни разу не смог вспомнить, чтобы старый добрый священник хотя бы раз повышал голос, даже и на последнего грешника в городке. А тут отца Андрия будто прорвало. Пребывая в полном недоумении, Афанасий Янович упустил из вида батюшку и очнулся только, когда отец Андрий его окликнул:
 – Эй, окаянный, ну чего встал как столб?! Пошли говорю!
   Послушно, словно какой-то робот, Афанасий Яныч развернулся и последовал за неторопливо шаркающим старичком в рясе.

   Выйдя за предхрамовый дворик, они перешли дорогу и направились к католической церквушке. Афанасий Янович, приметивши серьёзный настрой отца Андрия, хотел было отказаться от предстоящей беседы, но почему-то так и не смог найти в себе сил уйти. Подойдя к двери, отец Андрий постучал три раза.  В церкви включился свет, и через пару минут дверь открыл пожилой крупный мужчина, с густыми седыми волосами. В тусклых, глубоко посаженных глазах читалась усталость и ещё не отступивший сон, но разглядев отца Андрия и его спутника, мужчина приободрился и распахнул дверь:
- Андрей Никифорович! – мужчина приобнял вошедшего в здание священника. – Приятно тебя снова видеть! Признаться, я ждал тебя сегодня после службы, но задремал. Я смотрю, ты пришёл не один, тогда сегодня отужинаем втроём, – мужчина посмотрел на Афанасия Яновича и протянул ему руку. – отец Исаак Давидович Нойманн. Приятно познакомиться с вами лично, Афанасий Янович.
 – Приятно слышать, отец Исаак. – Афанасий Янович, хоть и не понимал, что происходит, и вообще, зачем он здесь, протянул руку в ответ.
 – Прошу вас, обращайтесь просто Исаак, или Исаак Давидович, оставим сановничество. – с улыбкой отрезал Исаак Давидович и пригласил гостей в совмещённую с кухней гостиную при церкви.
   Войдя в гостиную, Афанасий Яныч увидел самую обычную комнату с небольшим кухонным убранством в углу и длинным столом на двенадцать мест. На столе было накрыто на двоих, но отец Исаак быстро сообразил место на третью персону. Гости сели за стол, Исаак Давидович, взял с плиты кастрюлю и, перенеся её на стол, снял крышку. Аромат был незабываемый.
 – Просто восхитительно! Это тот самый айнтопф ? – спросил отец Андрий, вдыхая пары бульона.
   Отец Исаак положительно кивнул и, взяв половник, принялся разливать суп.
 – Что ж, Апанаска, тебе сегодня несказанно повезло! Такого ты не попробуешь нигде. – продолжил Андрей Никифорович.
 – Охотно верю, батюшка. – опьянённый запахом блюда согласился Афанасий Янович; он уже и позабыл, почему пошёл сюда с отцом Андрием, блюдо полностью поглотило его мысли.
 – Ну, друзья мои, возблагодарим Господа за эту пищу и приступим к ужину. – сказал Исаак Давидович, приготовив всё к трапезе.

   Отужинав, Афанасий Янович и Андрей Никифорович выразили признательность за гостеприимство и, уже, наверно, в сотый раз похвалили кулинарные способности Исаака Давидовича. В свою очередь Исаак Давидович, по обыкновению своему бывший весьма смущенный такими лестными словами, предложил гостям чай. Афанасий Янович, бросив взгляд на настенные часы, попытался отказаться, сославшись на поздний час, но грозный взгляд отца Андрия заставил его передумать.
 – Итак, я думаю, стоит продолжить наш уличный разговор. – начал отец Андрий, смотря в глаза Афанасию Яновичу.
   Ошеломлённо согласившийся на этот разговор с отцом Андрием, Афанасий Янович никак не был готов, к обсуждению всего этого в компании отца Исаака. Господин Переглядский хотя и проникся к престору добрыми чувствами, но обсуждать с ним столь личные темы не очень уж и хотел. Он поправил воротник и, придвинувшись к отцу Андрию, пробурчал шёпотом:
 – Я думал, мы будем говорить с вами вдвоём! Прошу прощения, но я не хочу обсуждать это при посторонних! – он кинул взгляд в Исаака Давидовича, наливавшего чай.
 – Брось, Афанасий, какой же Исаак Давидович посторонний? – во всеуслышание поинтересовался отец Андрий.
   «О Боже, какой стыд, какой позор! – укорял сам себя Афанасий Янович. – Ну зачем ему было так кричать?!»
   Покрасневший, как помидор Афанасий Янович не знал, что и ответить, потому Исаак Давидович решил вмешаться:
 – О, не волнуйтесь, – обратился он к господину Переглядскому, поставив поднос с чаем и конфетами на стол. – Я всё понимаю, вы не первый кого вот так приводит мой добрый друг. – он поставил чашку отцу Андрию. – Если вы хотите, я могу оставить вас наедине с Андреем Никифоровичем.
   Всем было известно, что отец Андрий отличается некоторой фривольностью в отношении прихожан, но после слов Исаака Давидовича, Афанасий Яныч принял всякое возможное дальнейшее развитие событий.
 – И были те, кто просил вас остаться? – с некоторой лёгкостью спросил у отца Исаака господин Переглядский.
 – Гм… – Исаак Давидович задумался и уставился в потолок, словно выискивая там ответ. – да, несколько раз я оставался. – заключил он наконец.
– Думаю, будет невежливо попросить вас уйти в вашем же доме, тем более после столь замечательного ужина. – как бы одобрив присутствие здесь Исаака Давидовича, сказал Афанасий Яныч.  – «посмотрим, что будет дальше».