Бухенвальд - Норильск

                I


 В библиотеке им. Чижевского, в Кировограде, в нулевых годах, в читальном зале, попалась мне книжка Вальтера Поллера, (1900 – 1975 г.) на английском языке, «Medical block Buchenwald». В предисловии, автор уведомляет, что это, - хроника, его, двухлетнего срока, с 1937 по 39 г., отбывания наказания в лагере, по выходу из которого, он, по свежей памяти, описывает, то, чему был свидетель. По объёму, она, немного меньше «Записок из мёртвого дома» Фёдора Достоевского, ввиду, отсутствия рассуждений и обобщений, в остальном, очень схожая по манере изложения с нашим классиком,  отсидевшим в Омском остроге 4 года.
   Walter Poller, этот, был функционером среднего звена Социал-Демократической партии Германии, один из вождей которой, Карл Каутский, по выражению Ленина в работе «Пролетарская революция и ренегат Каутский», «жуёт мочалку» и предаёт рабочий класс Германии. Может, поэтому, СДеки, придя, после войны, к власти, удержать, её, не смогли, и в 1933-м году, Национал-Социалист, Гитлер, сменивший, их, решил заняться их «трудовым перевоспитанием» - именно, так, звучит причина пребывания В. Поллера в лагере. Хотя,  СДеки не входили в III-й коммунистический интернационал, и с московскими большевиками не контактировали, фюрер, всё ж, счёл нужным, их, перевоспитывать. Суда  над Вальтером не было, посчитали нужным посадить и посадили. Его, однопартийцы составили значительную часть  контингента лагеря, открытого летом 37-года, на проходных воротах которого и до сих пор красуется надпись JEDEM DAS SЕINE.  Были там, также, и уголовники, гомсеки и евреи. Работать приходилось в каменоломнях, -  после взрывных работ, заключённые, вручную, носили на себе камни до транспортёра, и возвращались за новой ношей. Питание скудное, работа тяжёлая, физически сильные люди, и те, после нескольких месяцев такой работы слабели, падали, и уже не вставали, пополняя лагерное кладбище. Вальтер, после нескольких месяцев работы, тоже, ослабел,  и вскоре, пополнил бы кладбище (кажется, тогда в лагере, ещё не было крематория) если бы кто-то из однопартийцев, работавший в медицинском блоке не спас его, устроив, туда санитаром.
    Незадолго до нападения на Польшу, его, освободили и он принялся писать о своём лагерном житье, предупредив читателя, что пишет, только о том, чему был свидетель.  Книга, кажется, на русский язык, до сих пор, не переведена, поэтому, расскажу о двух эпизодах, которые помню, 20 лет спустя, после прочитанного.
    Однажды, группа заключённых, за какую-то провинность, была посажена в отдельно стоящий, на задворках лагеря сарай, и о них забыли. Замки и двери оказались крепки, а крики о помощи не слышны, когда же о них вспомнили и открыли сарай, все, а их было человек 10, были уже мертвы.
  Другой эпизод, свидетелем которого был  Вальтер, связан с изуверским надругательством над человеком, изобрести которое могли, только, нацисты, а именно, - кастрация. Молодого еврея принуждали подписать заявление на добровольную кастрацию. Он, ещё, не был женат, но у него была невеста, он собирался жениться, а ему предлагали стать евнухом. Естественно, он отказался, его стали бить, но он упорно отказывался ставить подпись. Бить стали так, что он терял сознание, его приводили в чувство, снова били, но подпись свою, он, так и не поставил, и кастрацию избежал.
 
   Такова краткая характеристика лагеря Бухенвальд довоенного периода. С началом войны он стал расширяться, появились филиалы, контингент заключённых значительно увеличивался, за счёт военнопленных, и состоял преимущественно из них, шли массовые расстрелы, и изуверские опыты над людьми – их, заражали болезнями, наблюдая за их протеканием, испытывали методы лечения и т. п.  Фашизм проявил себя в полной мере, пока в апреле 1945 года, американцы не освободили лагерь.

 Тут, надо, оговориться: параллельно с Германией, в СССР, тоже, летом 37 года, состоялся пленум ЦК ВКП(б), на котором "было замечено", что отбывшие наказание бывшие кулаки и прочие "враги народа", вернувшись из заключения, занимаются шпионажем, вредительством, и поэтому, подлежат аресту и возврату, их, на зону, или расстрелу. Созданы были "тройки", отправлявшие на расстрел по 1200 - 1500 человек в день, а в лагеря и того больше, - вплоть до финской компании, когда, темп истребления людей вдвое снизился. Наши органы переплюнули немцев, - подписал, ты, признание, или не подписал, - значения не имеет, тебя, всё равно, или забьют до смети на допросах, или расстреляют, для выполнения плана, по разнарядке сверху.


                II


                А недавно, через электронную библиотеку ЛИТ МИР, прочитал я книгу
«Пир Бессмертных». Её, автор, Быстролётов Д. А., был лучший разведчик 20х – 30х годов, иностранного отдела ГРУ, владел 22-мя языками, объездил весь мир, добыл шифры разведок Англии, Франции, Германии, Италии, Голландии, Испании и Финляндии, завербовал во многих странах осведомителей, работавших на ГРУ, передавших в центр ценнейшие сведения (к сожалению, далеко не на все, было адекватное реагирование) касающиеся безопасности СССР. Процесс вербовки, крайне, опасен, его, любой мог сдать, СВОИМ органам, за те же деньги! Не раз, чудом, отделывался, он, от "хвостов".
   Племянник писателя Алексея Толстого, Быстролётов, владел пером не хуже, я бы сказал, даже, лучше, автора «Хождения по мукам», а также кистью незаурядного художника. Вернувшись в Москву, был арестован, прошёл Лубянку, Бутырку и Лефортово, со всеми муками ада, где от него требовали «признания» самыми изуверскими методами: выбили зубы, ломали рёбра и суставы, и лишь, когда он понял, что его просто убьют, на допросе, стал давать нужные следователю «показания», которые, всё равно, обеспечивали, ему, вышку, то есть, расстрел. Но, он не был бы лучшим разведчиком Быстролётовым, если бы и тут, не нашёл выход – сумел, сам, так запугать следователя, Соловьёва, что тот, желая спасти, свою, шкуру (которую так и не спас, и был расстрелян) переквалифицировал дело на другой пункт 58 –й статьи, предусматривавший 25 лет лагерей! Вот предисловие к, его, «Пиру бессмертных»:

                _____________________________________________

 
Эта книга — обстоятельное и честное свидетельское показание о пережитом в местах заключения эпохи «культа личности» И.В. Сталина (сентябрь 1938 г. — февраль 1956 г.).
Я взял на себя столь тяжелый труд потому, что вижу в нем выполнение гражданского долга. Преклонный возраст, подорванное здоровье, огромная нагрузка в научно-исследовательском институте, полная невозможность при жизни опубликовать свои записки — все эти факторы, говорящие против успешного выполнения поставленной задачи. Иногда она мне самому кажется непосильной и безумной. И тем не менее я упорно лишаю себя драгоценных часов отдыха для того, чтобы урывками, за рабочим столом во Всесоюзном научно-исследовательском институте медицинской информации и дома, мало-помалу восстановить картину ушедших в прошлое событий и дать в руки неизвестных мне людей в неопределенном далеком будущем правдивый и точный черновой материал для литературной обработки и социологических или исторических исследований.
Я полагаю, что подобное свидетельское показание окажется очень нужным советскому народу, ибо неизбежно придет время, когда о методах государственного управления можно и нужно будет говорить спокойно и свободно, и тогда понадобятся материалы, показывающие не только одни светлые стороны нашей жизни. Назойливо клясться в том, что прошедшее не повторится, и в то же время решительно не допускать общественного обсуждения допущенных ошибок, — это недопустимо, это затрудняет процесс оздоровления. Чтобы понимать — нужно знать, и я рассматриваю свою работу как ценную помощь советским людям будущего со стороны современника и очевидца.
Без всякой надежды быть услышанным при жизни я твердо верю в наше будущее и работаю ради него и для него… Тринадцать лет самоотверженной борьбы и труда в нашей разведке и восемнадцать лет тяжелейших моральных и физических испытаний в заключении закалили меня настолько, что и на исходе жизни я не могу уклониться от выполнения общественной задачи и остаюсь патриотом до конца. Будь что будет — я пишу в собственный чемодан, но с глубокой верой в то, что когда-нибудь чьи-то руки найдут эти страницы и используют их по прямому назначению — для общего блага, для восстановления истины.
Преступления кучки проходимцев не могут заслонить бессмертный подвиг народа, приступившего к построению новой жизни.
Я не пишу литературное произведение с процеженными жизненными фактами, нужными автору только как фон для утверждения своей идеи через поступки, слова и мысли выдуманных действующих лиц. Для меня факты жизни — самоцель свидетельского показания. Литературной стилизации и «образов» здесь нет, равно как и оценок, претендующих на окончательность: их сделают мои будущие читатели тогда, когда все скрытые пока события станут широко известными. Если я и даю оценки, то только для того, чтобы люди других поколений знали, как думали мы, — эти оценки тоже имеют значение фактов жизни, не больше.
Сталинская эпоха ярка и грандиозна, она велика в хорошем и дурном, и не мне ее огульно хаять и чернить: я горжусь, что жил в это жестокое, трудное, но великолепое время!
Я пишу только о том, что пережил и видел сам, и не претендую на исчерпывающее освещение какого-либо вопроса. Воспоминания не исследование. Это — живые впечатления очевидца, здорового и сильного человека, который вопреки всему всегда старался сохранить в себе свое советское содержание. Борьба за гуманное в себе самом — вот одна из тем этих записок, но главное — это попытка передать своеобразие времени, глубину падения и высоту взлета коллективного героя этой всенародной трагедии — советского человека, его величие и стойкость.
Я думаю, он — Человек  с большой буквы.
Придет время, и жертвам культа личности И.В. Сталина поставят памятник. Пусть мои воспоминания будут щепоткой советской земли в его основании.

                _______________________________________

  Кому читать книгу недосуг, вот выдержка из описания, его, мытарств в Лефортово.

                ________________________________________


«Но однажды ночью дверь со скрипом растворилась, и в комнату еле шагнул через порог тощий мужчина неопределенного возраста с измученным худым лицом.— Алексей Алексеевич Наседкин, — представился он мертвым голосом и бессильно повалился на койку. — Из ГУГБ.
Я назвал себя и вкратце рассказал свою историю. Новый напарник чуть оживился и, с трудом переводя дыхание, заговорил:
— В последнее время я был наркомом внутренних дел Белоруссии… Сменил там вашего Бориса Бермана… Он после перевода из московского ИНО проработал в Минске несколько месяцев… Потом его арестовали… На смену прислали меня… Борис уже расстрелян… Мое дело тоже закончено… Скоро расстреляют и меня… А раз вас в камере соединили со смертниками Дьяковым и мною, то, очевидно, в должное время расстреляют и вас… Логично? Нам всем уготовлено одно и то же, но в разные сроки… Будем ожидать смерть пока что вместе… Скоро меня уведут, и вы останетесь один… Но ненадолго…
  Нельзя сказать, чтобы новый товарищ такими разговорами успокоил и порадовал меня. Наши койки стояли друг против друга, я целый день вынужден был глядеть на него. Это был человек, что называется, неприметный, или обыкновенный: все у него было по счету — два глаза, один нос и прочее как полагается, но запомнить цвет глаз и форму носа я не мог. Закрою глаза — и ничего нет, какая-то недожаренная лепешка перед мысленным взором, некий средний человек, серо-желтое пятно, и единственно, что запомнилось сразу, так это его бывшее звание — Алексей Алексеевич был Наркомом Внутренних дел в маленькой республике, но все же наркомом. О себе он рассказывать не любил и, когда молчание становилось невыносимым, принимался развлекать себя и меня рассказами о Борисе, человеке, которого мы оба хорошо знали.
— Однако в Минске это был уже не тот Борис, которого вы когда-то встречали в Берлине, и даже не тот, у которого частенько сидели в кабинете на Лубянке.
 Я вспомнил высокого, стройного, молодого, вернее, очень моложавого мужчину, любимца женщин, всегда веселого, энергичного, большого умницу, ловкого руководителя в хитросплетениях своих и чужих шпионских комбинаций. Борис заражал всех своей жизнерадостностью, товарищеской простотой, неизменным желанием помочь в беде.
— В Минске это был сущий дьявол, вырвавшийся из преисподней, — вяло бормотал Алексей Алексеевич, никуда не глядя, — он сразу поседел, ссутулился, высох. У меня дядя умер от рака печени, так вот тогда Берман так же ежедневно менялся к худшему, как раковый больной. Но у дяди болезнь была незаразной, а здесь же чахнул и таял на глазах сам Борис и при этом распространял вокруг себя смерть. Он сам был раковой опухолью на теле Белоруссии… Дмитрий Александрович!
— А?
— Слушайте: Борис расстрелял в Минске за неполный год работы больше восьмидесяти
тысяч человек. Слышите?
— Слышу.
— Он убил всех лучших коммунистов республики. Обезглавил советский аппарат. Истребил цвет национальной белорусской интеллигенции. Тщательно выискивал, находил, выдергивал и уничтожал всех мало-мальски выделявшихся умом или преданностью людей из трудового народа — стахановцев на заводах, председателей в колхозах, лучших бригадиров, писателей, ученых, художников. Воспитанные партией национальные кадры советских работников. Восемьдесят тысяч невинных жертв… Гора залитых кровью трупов до небес…
  Мы сидели на койках друг против друга: я, прижавшись спиной к стене, уставившись в страшного собеседника глазами, он, согнувшись крючком, равнодушно уронив руки на колени и голову на грудь.
— Вы слушаете, Дмитрий Александрович?
— Да.
— Вы, наверное, удивляетесь, как смог Борис организовать такую бойню? Я объясню. По субботам он устраивал производственные совещания. Вызывали на сцену по заготовленному списку шесть человек из числа следователей — три лучших и три худших. Борис начинал так: «Вот лучший из лучших наших работников, — Иванов Иван Николаевич. Встаньте, товарищ Иванов, пусть остальные вас хорошо видят. За неделю товарищ Иванов закончил сто дел, из них сорок — на высшую меру, а шестьдесят — на общий срок в тысячу лет. Поздравляю, товарищ Иванов. Спасибо! Сталин о вас знает и помнит. Вы представляетесь к награде орденом, а сейчас получите денежную премию в сумме пяти тысяч рублей! Вот деньги. Садитесь!»
   Потом Семенову выдавали туже сумму, но без представления к ордену за окончание семидесяти пяти дел: с расстрелом тридцати человек и валовым сроком для остальных в семьсот лет. И Николаеву — две тысячи пятьсот рублей за двадцать расстрелянных и пятьсот лет общего срока. Зал дрожал от аплодисментов, счастливчики гордо расходились по своим местам. Наступала тишина. Лица у всех бледнели, вытягивались. Руки начинали дрожать. Вдруг в мертвом безмолвии Борис громко называл фамилию: «Михайлов Александр Степанович, подойдите сюда, к столу».
  Общее движение. Все головы поворачиваются. Один человек неверными шагами пробирается вперед. Лицо перекошено от ужаса, невидящие глаза широко раскрыты. «Вот Михайлов Александр Степанович! Смотрите на него, товарищи! За неделю он закончил три дела. Ни одного расстрела, предлагаются сроки в пять, пять и семь лет».
  Гробовая тишина.
 Борис медленно поворачивается к несчастному. Смотрит на него в упор. Минуту. Еще минуту.
— Я… — начинает следователь.
— Вахта! Забрать его! — Следователя уводят. Он идет меж солдат покорно и тихо. Только в дверях оборачивается: Я… — Но его хватают за руки и вытаскивают из зала.
— Выяснено, — громко чеканит Борис, глядя в пространство поверх голов, — выяснено, что этот человек завербован нашими врагами, поставившими себе целью сорвать работу органов, сорвать выполнение личных заданий товарища Сталина. Изменник будет расстрелян!
  Потом Петров и Сидоров получают строгие предупреждения за плохую работу — у них за неделю по человеку пошли на расстрел, а человек по десять — в заключение на большие сроки. — «Все. — Поднимается Борис. — Пусть это станет для каждого предупреждением. Когда враг не сдается, его уничтожают!»
  Таким способом он прежде всего терроризировал свой аппарат, запугивал его насмерть. А потом все остальное удавалось выполнить легче. Иногда представляли затруднения только технические вопросы, то есть устроить все так, чтобы население поменьше знало о происходящем.
Опять молчание, прерываемое только мирными трелями сверчка.
— А сколько вы сами расстреляли советских людей, Алексей Алексеевич? Тысяч сто? Больше?
— Да я что… — вяло шмыгает носом Наседкин, — я, конечно… объективные условия, так сказать… Работа есть работа, и, если хотите, я расскажу, как производился забой. Технику, так сказать, покажу. Ведь если средняя длина тела мужчины примерно сто семьдесят сантиметров, высота от спины к груди тридцать сантиметров, а ширина в плечах, скажем, сорок сантиметров, то, зная цифру убитых Берманом, можно вычислить кубатуру потребовавшихся могил. Давайте считать: восемьдесят тысяч на сто семьдесят это будет…
Я не выдерживаю:
— Довольно. Окончите потом, Алексей Алексеевич. Не могу больше.
Наседкин сидит согнувшись дугой. Я не вижу его лица, похожего на недожаренный блин, видна только лысая макушка — она как будто скалит на меня зубы. Я вздрагиваю, украдкой щиплю свои ладони и ломаю себе пальцы: так легче, это отвлекает.
— Теперь я расскажу об одном обстоятельстве, которое меня мучило больше всего — о ежедневном утреннем звонке из Москвы. Каждый день в одиннадцать утра по прямому проводу я должен был сообщать цифру арестованных на утро этого дня, цифру законченных дел, число расстрелянных и число осужденных как общей цифрой, так и по группам.
   Москва всегда любила и любит точность во всем. Социализм есть учет. Я являлся на полчаса раньше и залпом выпивал стакан коньяка: ничего иного делать не мог. Листик бумаги с колонкой цифр лежал уже на столе. Ровно в одиннадцать раздавался звонок и чей-то равнодушный голос предупреждал: «Приготовьте телефонограмму». Щелканье и шорох переключения. Наконец гортанное, хриплое: «Ну?» И я лепетал цифры в условленном порядке, одну за другой, без словесного текста. Вешал трубку. Вопросов никогда не было. Минут пять сидел в кресле не шелохнувшись — не было сил. В ушах все еще звучало страшное: «Ну?» Потом выпивал вторую рюмку коньяку, облегченно вздыхал и принимался за работу.
— Кому же принадлежал этот гортанный голос?
Наседкин долго молчал.
— Не знаю. Я был слишком маленьким человеком, чтобы сам хозяин  мог звонить мне. Нарком Белоруссии — ведь это только начальник областного управления. Но область-то наша была непростой, вот в чем дело. И дела в ней, после приезда Маленкова и раздутого им дела о массовом предательстве, тоже вершились необычные. Боюсь думать… Не знаю… Не знаю…»

                ________________________________
 

 Итак, получив четвертак, наш лучший разведчик, весной 1939 года, в товарном вагоне, набитым в три этажа нарами, зэков, как он, из Москвы, доставлен в Красноярск, а оттуда на барже, по Енисею, в порт Дудинку, в 80 км. от которой строился Норильск и его комбинат и заводы, которые, теперь, как известно, акционированы, то есть, в частных руках, а не государства.
    Заполярье, десять месяцев зима, два  лето, в долгую полярную ночь нередки морозы ниже 50 градусов по Цельсию, контингент зэков, в большинстве, «контрики», остальные – бытовики и урки, то есть, воры и убийцы. Смертность большая, Быстролётов, на почве повреждённых лёгких, сломанными рёбрами в Лефортово, получил гнойный плеврит, и был на волоске от смерти, но всё-таки, его спасли, он сам был врач, работа фельшером помогла ему выжить.
 Вот, ещё, отрывок из описания лагерной жизни:

                ______________________________________

  «Чем смешнее были истории, тем страшнее!
А о настоящих контриках и говорить нечего: скучное повторение моего собственного опыта в тысячах вариантов, один нелепее другого: если в городе был мост через реку, то всех арестованных мучили, чтобы вызвать признание намерения взорвать его. Мост остался целехонек и стоит на месте, как стоял, а сотни преданных делу работников навсегда оторваны от строительства страны и бессмысленно загублены вместе с семьями. Если в городе на заводе случился пожар, то все арестованные люди, не имеющие никакого отношения к пожару, да и к заводу, — врачи, педагоги, торговцы, — «признавались», что они — участники заговора, что они — поджигатели. Били их раздельно, но в этапе многие земляки-однодельцы встретились и теперь лежали в бараке гнездами. От двери до окна отвечали: «Мы за мост», от окна до угла: «Мы за пожар» и так далее.
Под открытым небом табором расположились крикливые цыгане, а большой живописной группой, в желтых кожаных кофтах, — изящные маленькие эвенки, плохо понимающие по-русски, совершенно беспомощные, растерянные и подавленные. Я смог только выяснить, — большинство даже не поняло, что находится в заключении, и считало себя переселенцами.
Черт знает что, — повторял я, переходя со своей коробкой из барака в барак. — Чудовищная в своем угнетающем однообразии трагическая нелепость. Но кому это нужно? В каких целях? Кто организатор? Вернее, — кто главный зачинщик? Робеспьер уничтожал аристократов — это был классовый террор. Гитлер уничтожает коммунистов и евреев — это политический и расовый террор. В советской стране уничтожаются советские люди. Как это понять?»

                III

    Нормальный человек не может не видеть, что Сталин и Гитлер - два сапога пара! Эти, посланцы сатаны, вначале, устроили кровавые бани своим народам, внутри своих стран, причём, Гитлер был куда скромнее, по отношению к немцам -  счёт шёл на тысячи, у Сталина - на миллионы! Зато, развязав мировую войну, Гитлер, конечно, опередил своего партнёра - Сталина, счёт пошёл на десятки миллионов. Войну, однако, объявили Германии - Англия и Франция, а не наоборот.

    Оба автора жили в одно и тоже время, русский на год младше, - с 1901-го года, а умерли в один, - 1975 год. Немец сидел в лагере два года, и хоть, отношение своё, к национал-социализму не высказывает (да это, было бы рискованно, семь лет шла война) но, по его изложению видно, что "перевоспитанию" он, не поддался, антифашистом как был, так и остался, и, выложив правдиво факты, предоставил читателям самим делать выводы.
  Быстролётову пришлось 18 лет отбывать "на зонах", он, не был коммунистом, но, из приведённых, здесь, отрывков, видно, что пройдя сталинские следствия и судилище, угробив здоровье каторжным трудом в условиях сурового климата, он, сохранил веру в торжество коммунистической идеи, прекрасно видел, ощущал на себе и понимал, всю тяжесть, давившего страну и народ сталинизма, его, вред, не только современному, ему, поколению, но и будущему. И не в состоянии найти ответы на причины происходящего, завещал потомкам искать и найти, эти, причины, чтобы все ужасы, через которые прошёл он, не повторились.
   Я тоже, не буду углубляться в анализ и разбираться в причинах, но, наверное, можно, указать, определённо, на одну, неизвестную, этому, великому человеку, которая тщательно скрывалась от народа, а именно: тяжёлая форма паранойи, - диагноз, поставленный Сталину, академиком Бехтеревым, и заплатившим, за это, буквально, через день, своей жизнью. Наиболее характерным признаком, этой, психической болезни, является повышенная подозрительность к окружающим, навязчивая идея поиска опасности и врагов там, где, их, нет, и не видеть, там, где, они, есть. Иначе, как можно объяснить видение, им, миллионов врагов народа, шпионов, вредителей, диверсантов, в стране социализма, и не видеть реальной угрозы нападения Гитлера, летом 41 года, заявив, что, в этом году, Гитлер на нас не нападёт, и те, кто осмеливался ставить, это, под сомнение, платили большую плату, вплоть до головы. Ближайшие приближённые, понимая это, поддакивали, Молотов, например, за несколько недель до нападения Гитлера, писал в Правде, мол, надо быть сумасшедшим, чтобы напасть сейчас на СССР.
   А, между тем, англичане, понёсшие, поначалу, внушительные потери на море, от торпедных атак подводных лодок, и на земле, от немецких бомбардировок, уже, к концу осени 40-го года, перехватывая с помощью своей энигмы немецкие радиопереговоры, а также, с помощью радаров, засекая самолёты противника на дальних подступах к острову, стали наносить авиации Геринга, такой урон, что бомбардировки стали неэффективны, и полёты пришлось прекратить. Более того, англичане, сами, начали бомбить Берлин, Гитлеру пришлось поджать хвост и, молча, признать своё поражение в битве за Англию, тем более, что на море, ситуация для кригсмарины стала складываться, ещё, хуже, чем у люфтваффе в воздухе. Бритты стали топить десятки субмарин и надводных кораблей Деница, так, что им пришлось отсиживаться в своих гаванях базирования, или в нейтральных, а первый же выход флагмана и гордости флота - линкора Бисмарк, 75 тысяч тонн, стал для него и последним. Плав средств для десанта, у немцев в нужном количестве не было, план "Морской Лев", самого начала, был блеф! Шёл второй год войны в Европе, а если учесть вторжение японцев в Индокитае, то четвёртый год мировой войны! Войны моторов и бронированной техники, которая без мазута и бензина - бесполезна!  Румынские, не слишком богатые месторождений нефти, кое-как, покрывали потребности разбухшей на пол Европы Германии, но, вскоре, Гитлеру пришлось бы испытывать дефицит топлива. А, это значит остановку моторов! Попытки разжиться на ближнем востоке, бриты пресекали, получив передышку, сами, стали усиленно готовиться к возмездию за причинённый ущерб. Черчиль с живого Гитлера бы не слез.
    Будь Сталин немного умнее кресла, на котором сидел, он, должен бы понимать, что у Гитлера, остаётся единственный шанс уцелеть в войне, - повернуть свою колесницу на восток и разгромить Россию, имевшую нефть не только в Баку, но тогда, ещё и в Поволжье, и вообще, большие ресурсы другого сырья. И видя Россию, не способную быстро справится с Финляндией, тогда как, сам, он, за полтора месяца, захватил пол Европы на суше, зная дезорганизацию Красной армии сталинскими "чистками", всю, первую половину 41-ого года, Гитлер, и занимался подготовкой к нападению на СССР, придвинув вермахт к нашим границам, оставив Англию в покое. Но, Сталин, это, или не видел, уничтожив наших лучших разведчиков, или не понимал ситуацию, ожидая десанта Гитлера в Англию, хотя, Проскуров, шеф ГРУ, пытался снять, ему, бельма с глаз, за что был снят и расстрелян. И когда, наш, агент в немецком генштабе, СТАРШИНА, 17-го июня 1941 года, сообщил, что нападение на СССР состоится через 4 дня, Сталин послал, его, к ё.... матери, и дрыхнул 22-го до 6-ти утра, пока Жуков не позвонил, ему, и не доложил, что нас бомбят от Балтики до Чёрного моря!
   Получается, что 30 лет страной правил параноик, и этим всё объясняется. Но, только ли этим? Нет, конечно! Войну против крестьян, а в 1930-м году, это была основная масса населения СССР, называемой КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЕЙ, ему удалось выиграть с помощью Красной армии, использовавшей весь свой арсенал от бронетехники до авиации, против безоружных крестьян. Их, потери точно никто не знает, но счёт шёл на десятки тысяч. А погибших. затем, от голода - на миллионы! Побеждённые отправлены в лагеря на дармовой труд, на стройках пятилетки с примитивными орудиями труда: лопата, кирка и тачка. Многие нашли там свои безымянные могилы.
Однако, немало выжили, и когда к 37-му году подошли сроки, их, освобождения, то летом состоялся пленум ЦК, который своим постановлением, разосланным на места, обязал часть вернуть обратно за колючую проволоку, а часть расстрелять, используя для этого "тройки" и расстрельные команды, которые два года, вплоть до финской войны, убивали от 1200 до 1500 человек в день. После чего, темп истребления советских людей в застенках вдвое уменьшился, зато возрос, на полях сражений. Так что, паранойя Сталина - это второстепенный фактор, его, ежедневного обзвона палачей берманов, наседкиных и прочих. В первую очередь - это страх потерять власть и с помощью террора внедрить в сознание масс страх и покорность, его, режиму, чего он и добился.

   У Гитлера были свои методы держать свой народ в покорности, но он больше воздействовал на психику людей своими демагогическими выступлениями на трибуне,   хотя и лагерями, тоже! У него, по сравнению со Сталиным, ораторские качества были значительно выше, он мог больше воздействовал на психику людей с трибуны, хотя, как и Сталин имел изъяны по части психики, не зря его называли БЕСНОВАТЫМ. Не надо быть академиком психологии, Бехтеревым, чтобы не видеть, его, истерики во время выступления перед огромными толпами на площадях, когда он, переходя, чуть ли не на визг, колотит обеими руками трибуну, закатывает глаза и вертит в бешенстве  головой во все стороны, под одобрительный рёв униженных версальским договором немцев, готовых идти за ним в огонь и в воду и отобрать отторгнутые у них земли.
 



                11  марта 2020 г.
 


Рецензии
"Нормальный человек не может не видеть, что Сталин и Гитлер - два сапога пара!"

Если что, это ваши слова... Но это что же, если Гитлер и Сталин - одно и то же... Значит, Америка, которая хотела на СССР атомные бомбы сбросить, правильно хотела - если у нас тиран как Гитлер был? И должна была сбросить?..

Елизавета Орешкина   28.10.2022 09:47     Заявить о нарушении
Мало ли кто чего хотел?

Пётр Дубинин   28.10.2022 17:48   Заявить о нарушении