Мирные Сороковые

Глава 1.

Я учился во втором классе. Ходил в железнодорожную школу. Школа была маленькая и имела всего четыре класса. Железная дорога и школа были рядом. Хождение в школу занимало 15-20 минут, но иногда и быстрее, убегая от маштаковцев. Маштаковцы -это были ребята, которые жили рядом со школой. С этими ребятами мы враждовали. То мы их гоняли, то они нас. То мы с ними мирились, то опять враждовали. Заводилой у маштаковцев был Анатолий Маштаков, у нас – Александр Макеев. Макеев от меня жил недалеко, в переулке, который спускался к реке Донец.
Александр был старше меня, но мы дружили. Эту дружбу я очень ценил. Дружил я и со своим одноклассником Володей Ляминым, который тоже жил около Донца. Володя Лямин, идя в школу, заходил за мной и мы вместе шли, болтая о жизни. Со школы мы также возвращались с ним или целой ватагой.
Учиться было интересно и весело. Правда, было сложно с бумагой, чернилами и учебниками. Мы с Вовкой Ляминым придумали чернила из бузины. Эти чернила получились черного цвета с темно-синим отливом. Помню, еще не ходил в школу, мама мне пошила из немецкой шинели пальто. Я в нем вышел на улицу кататься на горку, а Колька Салов увидел меня и сразу закричал:
-Гляньте, Фриц  идет!
Все подхватили и стали кричать:
-Фриц, Фриц!
Я быстро вернулся домой и больше не выходил, а маме сказал:
-Мне фрицевское пальто не нужно.
Мама уговаривала меня, но я не соглашался. Тогда она взяла и перекрасила пальто в черном соке бузины. Пальто стало черным. Сколько раз потом я выходил в этом пальто, никто даже не обращал на меня внимание.
Вот я вспомнил этот случай и предложил Вовке Лямину попробовать. Мы сделали чернила из бузины и смешали их. Эффект получился ошеломляющий. Мы принесли чернила в класс. Весь класс просил налить им в чернильницы.
 Учительница нас похвалила. Мы с Вовкой были герои класса. На следующий день получился конфуз. Чернила изготовленные нами из бузины высыхали и то, что было написано под диктовку учительницы, еле-еле было видно. Мы с Ляминым решили подумать над «пропорцией». Что это значило, мы толком не знали, но так сказал завхоз и тоже нас поблагодарил. Больше проблем с чернилами у нас в школе не было.

К дню Октябрьской революции, 7 ноября 1946 года, папу премировали патефоном с пластинками. Теперь у нас помимо «тарелки-радио», появилась еще одна музыка-патефон. Приходя со школы, я сразу заводил патефон и под его звуки садился обедать. Песни  «Сады, садочки», «Артиллеристы, Сталин дал приказ», «По мосткам тесовым вдоль деревни» я уже знал наизусть и пытался подпевать исполнителям. Когда мне это надоедало или сестра начинала шуметь на меня за то, что я мешал ей учить уроки, то мне приходилось прекращать крутить пластинки. Тогда, я уходил на улицу играть с ребятами.
 Перед Новым годом папу вновь премировали. Только на этот раз, денежной премией. Мы с папой пошли на рынок покупать мне подарок, так как остальным всем подарки были куплены. Я давно уже присмотрел себе подарок. Это были коньки на замках, а папа остановился возле мужика, продававшего сало.
-Сколько? – спросил папа.
-Двести. Вот этот маленький кусок, а эти, -мужик показал  на чуть большие куски, -эти подороже.
-Ну что, сынок,-обратился ко мне папа за советом,-что будем брать?
Мне, конечно, хотелось сала попробовать, так хотелось, что засосало даже под ложечкой, но, в то же время хотелось заполучить и коньки. Я ответил:
-Па, ну сало съешь и все, а коньки…,-я запнулся, испугавшись смелости своей откровенной мысли, но,  справившись со страхом, продолжал:
-А коньки будут долго, да они и дешевле на сто рублей.
-Ну, хорошо, сказал папа,-берем коньки.
Я сразу прикрепил их к своим валенкам и сделал круг по льду замерзшей лужи около рынка. Папа, улыбаясь, смотрел на меня. Моя душа пела.
-Ну, снимай и пошли домой, а то уже темнеет.
-Папа, а можно я поеду на коньках домой?
Папа улыбнулся и ответил:
-Ладно, только не отставай..
-Да я тебя перегоню,-и я резко рванул по накатанной дороге.
Зимние сумерки как -то накрыли все сразу, мгновенно. Свет керосиновых ламп из окон домов чуть-чуть освещал дорогу.
-Далеко не уходи от меня, -повторил папа.
 Когда мы появились дома, и я хвалился покупкой, то мама молча улыбалась, а сестра произнесла:
-Лучше бы сала купили.
-Ничего, дочка, купим... В следующий раз,обязательно, купим.

Глава 2.

В апреле 1947 года отменили карточки на продовольствие. Хлеб стали продавать свободно. Мы с бабушкой, занимали очередь за хлебом с трех часов утра и были уже семьдесят третье. Когда забрезжил рассвет пришел Макей. Он стоял впереди меня тридцать первый и взял меня в свою очередь. В шесть утра привезли хлеб, открыли магазин и стали давать. К восьми утра я взял две булки черного хлеба. Больше в одни руки не давали.
Бабушка еще стояла в очереди и наказала мне, чтобы Клава, сестра моя, как придет со школы пусть прибежит. Может успеет. Я бежал домой сломя голову. Сестра уже была дома. Хотя она не хотела идти, я ей пригрозил, что расскажу маме. Через полчаса они вернулись с бабушкой и принесли еще четыре булки хлеба. Я впервые от души наелся хлеба с конфетами. Такие подушечками, с фруктовой начинкой. Через месяц я закончил школу и у меня начались каникулы, а сестра еще сдавала экзамены за седьмой класс.
 Летом с пацанами, чуть ли не днями, я пропадал на Донце. Волосы от воды и солнца стали белыми, как ковыль. Через месяц закончила школу и сестра. Ее определили учиться на модистку в швейную мастерскую.
Каникулы уже почти завершались. С ними уходило и лето. Скоро опять нужно было идти в школу, а почему-то не хотелось. Хотелось купаться, играть и бегать. Папа устроился на работу за Донцом, в Буграеве, в каменном карьере. Его задача была в том, чтобы следить, как идет загрузка известняка в вагоны и чтобы не было простоев. Известняк шел на Крсносулинский металлургический комбинат и служил флюсом-добавкой при выплавке чугуна. Загрузку осуществляли бывшие заключенные, находящиеся на свободном поселении. Категория людей была не ахти, но твой дед не унывал.
Работа была размеренная. Сутки отдежурил, двое дома. Это нравилось не только ему, но и всем нам, так как папа больше находился дома. Появились свободные деньги, которых раньше не было. Оклад в три раза больше, не считая премиальных, прогрессивок и других поощрений. Мы переехали в хутор Бугаев, расположенный в долине реки, впадающей в Донец. Жили в рабочем поселке. В хорошем финском домике, за который расплачивались. Домик был с огородом в 15 соток. В конце огорода проходила дорога вдоль леса. В лесу протекала река, в которой было много рыбы, раков и другой живности. Домик был просторный из двух комнат, кухни, просторной кладовки, погреба и застекленной веранды.
Помимо домика были еще и хозяйственные постройки для скота, птицы, хранения дров, сена и прочих нужд. Все было продумано и практично расположено. Около домика располагался палисадник с красивым штакетником. Всем очень нравилось: свой дом, огород, живописное место, правда, ходить в школу было намного далековато, но папе с сестрой на работу еще дальше ходить.
Мы стали обзаводиться хозяйством. Купили корову, поросенка, а куры у нас уже были. Решали, что еще приобрести, голубей или кроликов. Я сказал:
-Лучше кроликов. У них мяса больше, да еще и шкуры можно сдавать или можно пошить шубу.
Так и порешили. Мне купили за 45 рублей трех серебристых кролов, две самки и самца. Я им сделал землянку, которую огородил металлической сеткой, чтобы они не могли бегать по огороду. Очень активно я занимался с кроликами. Косил им траву, а когда травы не стало, то пилил молодой ивняк, с которого они грызли кору.

Сестра работала с папой, учетчицей в карьере. Она отмечала рейсы машин, возивших к вагонам известняк.
Школа мне очень понравилась, тем более она была полная,10 классов. Я пошел в 4 класс. В новой школе мне нравились не только учителя, но и ее директор. Директором был бывший подполковник, уволенный по ранению. До войны работал учителем, а сейчас его назначили директором. В район, в Белую Калитву, он ходил пешком. А это 12 километров в один конец. Всегда подтянутый, коротко постриженный, в офицерской гимнастерке, галифе и кирзовых сапогах и летом, и зимой.

Глава 3.

На дворе стоял октябрь, но светило яркое солнце, было необычно тепло, даже жарко для этого периода. С нашего двора разносилась залихватская песня под рассыпчатые переборы соседского гармониста дяди Пети. Это праздновали мой день рождения. Я, со своими друзьями, отведали пирогов и сладостей, которые так старательно приготовила моя мама. После обеда, я, со своими ребятами, отправились на Орсовскую бахчу, где убирали урожай. Сторож ОРСа нас не пустил, как мы его не просили. Вдруг, откуда-то появился Рауф и говорит:
-А чего вы его упрашиваете, он ничего все равно не видит.
-Как?-воскликнул Васька Федотов.
-А так,-продолжал Рауф,-он к моей маме в поликлинику приходил на прием, жаловался на плохое зрение, мама дала ему таблетки, такие мелкие, как мышиный помет, сказала, пить по одной таблетке три раза в день. А он взял, и все сразу выпил, считая, что так быстрей и лучше будет видеть. Вместо этого совсем ничего не видит. Мама сказала, что через неделю пройдет и зрение восстановится.
Мы решили проверить. Отбежали в сторону и громко крикнули:
-Держи его, куда полез за арбузами?
Сторож повернулся в сторону, где кричали, и направил свое ружье. Мы присели и гусиным шагом прошли в сторону бахчи. За высоким бурьяном нас не было видно. Поднялись, увидели, что сторож своей позы не сменил. Мы закричали. На наш крик сторож сменил свою позицию. Это убедило нас, что он действительно не видит. Я, Колька Гончаров, Васька и Николай Федотовы пошли на бахчу, где студенты собирали арбузы, а остальные, из нашей группы, остались дразнить сторожа. Не успели мы пройти и нескольких шагов по бахче, как услышали ружейный выстрел. Мы обернулись. В конце нашего поселка, более километра от нас к бахче бежал мужчина с ружьем. Николай Федотов скомандовал:
-Бежим, это начальник ОРСа.
-Какой начальник,-возразил его брат Васька,-он сидит за столом на дне рождении.
Второй выстрел из ружья и быстрое приближение выпившего начальника ОРСа заставило нас поторопиться. Все побежали, я еще вернулся за маленьким арбузом, который увидел в траве бахчи. Быстрое приближение стрелявшего начальника заставило меня поторопиться. Мы не ожидали, что начальник так быстро бегал. Расстояние между нами сокращалось. Я бежал последний. Очередной выстрел заставил меня вздрогнуть, а ружейная дробь прожужжала чуть правее меня. Я бежал во всю мощь, но бахча закончилась, и ноги утопали чуть ли не по колена в пахотной земле. Пахотной земли оставалось метров двадцать-двадцать пять. Я оглянулся, начальник вскинул ружье и стал целиться. Я плюхнулся на пахоту. Прогремел выстрел. Дробь прожужжала надо мной. Подумалось, что выпивший начальник не шутил, а  стрелял уже прицельно. Лежа на пахоте, я оглянулся, начальник перезаряжал ружье. Резко вскочил, ринулся вперед к подсолнухам, которые росли за пахотой. Добежав до подсолнухов, я оглянулся, начальник опять вскинул ружье и стал целиться. Я опять плюхнулся на землю, но уже в подсолнухах. Прогремел выстрел. Правый локоть обожгло.
-Ранило,-подумал я.
Посмотрел на локоть, увидел, что ружейная дробь сшибла подсолнечную шляпку. Падая, подсолнечная шляпка, своей шероховатой стороной обожгла мне локоть. Я быстро вскочил, обернулся назад, начальник, стоя по колена в пахотной земле перезаряжал ружье и что-то кричал. Потом повернулся и пошел к полевому стану, где был шалаш сторожа. Задыхаясь от смертельной сумасшедшей беготни, я еще раз посмотрел на оцарапанный локоть, покрывшийся мелкими капельками крови и медленно переставляя ноги побрел к ребятам, которые уже отдыхали лежа на пригорке, где стояла триангуляционная вышка. Только сейчас я заметил, что в левой руке у меня был зажат маленький арбуз. Я хотел его разбить, но не мог, не было сил. Доковылял до ребят, я плюхнулся рядом с ними, еще раз попробовал разбить арбуз, но слабый удар моего кулака не позволил это сделать.
-Дай ка сюда,-сказал Колька Федотов.
Взяв у меня арбуз, он двумя  ударами своего мощного кулака разбил арбуз и дал каждому по маленькому кусочку. Мы жадно набросились на арбузный сок, так как во рту, горле и груди все горело. Высосав арбузные корки молча, чуть отдышавшись, Николай Гончаров произнес:
-Он стрелял не понарошку.
-Конечно,-подтвердил Колька Федотов.
-Он же пьяный,-добавил Васька,-мог нас всех порешить.
-Элементарно мог,-вставил Гончаров,-с пьяным шутки плохи.
Я молчал, да и говорить было нечего, так как пережитый страх и ужас происходящего еще не прошел. Николай Гончаров, возможно, почувствовал это, встал, подошел ко мне, где я сидел, положил руку на мое плечо, произнес:
-Все обошлось. В следующий раз будем умнее. Пошли.
Мы поднялись и пошли в сторону своего поселка. Как потом я узнал от сестры, что к ним прибежала бабушка, жена сторожа и все рассказала начальнику ОРСа, что происходит на бахче. Он вскочил из-за стола, забежал к себе домой, схватил свое ружье, патроны и в пьяном угаре ринулся на бахчу, но не на тех, которые дразнили сторожа, а на нас, так как мы были ближе к нему. Этот случай напрочь отбил охоту лазить по чужим полям и огородам.

Теплая, золотая осень продолжала будоражить чувства рыбаков и охотников. На речке Буграевке сильно бралась плотва, красноперка и ласкирь. Ласкирь, это-рыбешка чуть меньше леща, но крупнее плотвы.
Папа в пять часов утра уходил на рыбалку, а в семь часов к нему шла мама, чтобы сказать, что пора на работу. Однажды, с мамой пошел и я. Папа поймал более десятка крупных плотвичек и одного ласкиря. Мама сказала папе:
-Завтрак стоит на плите, иди, а то опоздаешь.
-Вы знаете, так берется, даже уходить не охота.
-Иди,-сказала мама,-мы с сыном половим.
Я взял у папы удочку. Мама уже держала удочку и вдруг она резко потянула леску  на себя и вытащила крупную плотвичку.
-Во, вот видишь, как берется,-сказал папа,-ладно, я побежал.
Папа ушел. Мы остались. Было прохладное утро, но  и мама были в телогрейках. Мне хотелось спать. Поплавок моей удочки спокойно лежал на поверхности речной глади. Мама опять поймала плотву. Я вытащил свою удочку из воды, сменил насадку на крючке и вновь забросил, но заброса не получилось, поплавок лег рядом с высоким крутым берегом.. Решив перебросить, я вновь вытащил леску из воды, взял удилище обеими руками и сильно взмахнул, забросил леску как можно дальше. Потеряв равновесие, я вместе с удочкой, плюхнулся с трех метрового обрыва в речку. Холодная осенняя вода быстро согнала сон, Вынырнув, я быстро поплыл к берегу. Мама подавала мне свое удилище, но я ей подал свое, потом схватился за корни деревьев, выступавших на обрыве, выбрался на -верх крутого берега. Отжав фуфайку, быстро смотали свои удочки и побежали домой. Появившись дома, папа еще завтракал, удивился, что мы так рано вернулись. Увидев меня , в таком виде, он понял и расхохотался.
-Это нормально,-хохоча, повторял он, Что за рыбак, если не испробовал рыбьей купели. Теперь ты настоящий рыбак.
Вначале  хотел обидеться, но последние слова папы меня приободрили. Я снял мокрую одежду, оделся в сухую и взобрался на теплую лежанку, чтобы быстрей согреться. Мама накрыла меня байковым одеялом, и я не заметил, как заснул. Проснулся от вкусного запаха жареной рыбы. Зашел на кухню, на столе стояла огромная тарелка с румяными хрустящими боками жареной плотвы.