Глава 54. Бронька

По деревне шёл подвыпивший щупленький старичок по кличке Бронька. Бронькой его в народе, и стар, и млад, кликали ещё, наверно, с пелёнок. Во всяком случае, никто не помнил – когда к нему эта кличка привязалась. Бронька и Бронька. Вообще-то его звали Бронислав Егорович. Когда-то он несколько лет отсидел в тюрьме, потом долгое время работал в колхозе шофёром, женился, сын с дочкой у них с Марфой на свет появились.
Но вот уже несколько лет, как Бронька стал пенсионером. То ли от старости, то ли ещё по какой причине, но Бронислав Егорович стал плохо слышать. Почти совсем глухим стал. Чтобы поговорить с ним о чём-то людям приходилось почти криком кричать. Только тогда он разбирал некоторые слова, а иной раз делал вид, что, итак, – не слышит. Чаще это бывало, если что-то обидное ему люди говорили. А подсмеиваться над Бронькой любили даже местные ребятишки. Почти ежедневно, будучи пьяным, он ни разу никого не обидел и никому плохого слова не говаривал. Безобидный такой старичок.
Броньку, шагающего шаркающей походкой по деревне, слышали все. Любил он частушки какие-нибудь выдумывать и непременно желал донести их до слушателей. Когда слушатели весело смеялись, он, видя на их лицах улыбки, расплывался в беззубой своей улыбке до ушей и радовался как ребёнок. Весело ему становилось от этого на душе.
— Как в колхозном детском саде раздаются голоса: «С. и Б., подай резинку, а то выколю глаза!» — пел он громко, надрывно, на всю деревню, и, хитро оглядываясь по сторонам, похихикивал при этом.
Не так, конечно, немного он пел, а употребляя обсценную лексику. Пьяному то Броньке – всё нипочём.
Ежели никого не было поблизости на улице, он ещё громче начинал затягивать куплеты. Бывало, одну и ту же частушку, раз по десять повторит, пока чью-нибудь реакцию, плохую иль хорошую, на неё не почувствует.
— Бронька, опять ведь от Марфы тебе сегодня достанется! — хихикая, крикнула ему вслед местная старушка Настасья Филипповна.
— Сабля! … Сабля она у меня! … Ой, сабля! — смеясь, пролепетал дед.
— А ты откуда идёшь опять такой пьяный? — спросила любопытная старушка.
— Ой, сабля! — махнув рукой и сделав вид, что не расслышал, недовольно проворчал Бронька.
Лет Брониславу ещё не так и много было – где-то около шестидесяти, но выглядел он совсем старым. Лицо сморщилось, обветрилось на ветру. Большая лысина на седой его голове ярко светилась на солнышке и блестела, точно зеркало. Правда, увидеть его, без кепки или малахая, было редкостью. Стеснялся он обычно лысины своей, вот и прикрывал её своими старыми головными уборами.
При всём притом, этот Бронька был трудолюбив, не мог он спокойненько на месте усидеть. Дома все дела по хозяйству переделает и –  «в люди», авось кому, что помочь надо. А там, смотришь, и чарочку поднесут. Любил Бронька к чарочке то этой прикладываться. Выпьет стопку, чмокнет губами, вытрет рот рукавом.
— Кхе, … кхе, … кхе! — скажет, для порядку.
А закуску никакую не брал, сколько не предлагали – отказывался. Ем, мол, только дома.
 Мария, набегавшись по деревне в поисках пахаря, чтобы подготовить дворину к посадке овощей, совсем уж было разочаровалась. Местные мужики все заняты оказались. У одних времени не нашлось, других – жёны, из ревности, не отпускали. А тут, как-то раз с утра встала, глянула в окошко, а земля на огороде перепахана, подготовлена уже к посадке.
— Ух, ты! — обрадовалась она, — Кто перепахал? — понять не может.
А днём, вот он, … Бронька, тут как тут:
— Налей, Марьванна! … Трубы горят!
— Так это Вы, Бронислав Егорович, дворину мою перепахали? — удивлённо взглянув на старика, спросила Мария.
— Я! … Кхе-кхе! … Налей, а! — попросил он.
Ну и налила она ему стопку, вторую. А куда деваться? Денег то  ни в какую старик не брал. Благо, налить – было что у Маши. Полгода зарплату водкой получали. То ли в районной казне денег не находилось, то ли ещё какая причина, но только было такое время. Было. А не взять водку, так навоз – бери. С фермы колхозной – бери вилы, да нагребай – сколько рассчитают, по зарплате, в бухгалтерии.
Прознала про это Бронькина жена, Марфа Степановна, да и пришла к Марии. Ругаться не стала, но строго сказала ей:
— Ты, Мария, не наливай больше старому моему чёрту!
— Так просит же! … Как откажу? … Он как-никак помог мне!
— Пусть так помогает, без ничего, коли желаньице есть! … Не наливай! … Слышишь?
— Ну, хорошо! — смущаясь, согласилась Маша, — Не налью больше! — пообещала она.
С той поры Мария стала побаиваться появления Бронислава Егоровича.
— Не налью! … Мне не жаль, но не проси! … Жена твоя ругать меня – потом будет!
— Сабля! … Сабля она! … Ты налей, Марьванна! … Мы ей ничего не скажем! … Кх! … Кх! … Кх! — улыбаясь беззубым ртом, просил Бронька.
— Не! … Пообещала я Марфе Степановне! … Не могу! … Деньги вот лучше возьми! — протягивала она пожилому мужчине купюру.
— Хм! … На кой мне деньги? — усмехнувшись и отмахнувшись рукой от денег, недовольно бормотал Бронислав Егорович и поспешно удалялся от дома Винокуровых.
Маша уж подумала, что и не придёт он больше к ней, не поможет. Но Бронька появился  ещё не раз, как обычно, рано – на рассвете, когда все ещё спали.
— Хороший дед! … Хоть и смеются над ним люди. … А что смеются? — делилась  Мария с Ладой, — Ну, похож он чем-то на шолоховского деда Щукаря, и пошутить так же может, и «под дурачка» частенько косит. Так-то, скорее всего, нарочно. … Балагуром наверняка по молодости он был. ... А почему пьёт? … Шут его знает!