С улыбкой о былом

                С улыбкой о былом

                Кому 64 и…далее…посвящается

                Для внимательного читателя
                из советского прошлого или далёкого будущего

       часть 1.

     Мне 64. Как часто бывает, потянуло на «Былое и думы». Кое-что вспомнить и может быть, немного поразмышлять.
Я из Центрально-Чернозёмной полосы, родился в Белгородской области, но в метрику моё место рождения отец записал своё родное село в Курской области через 9 месяцев после рождения (тогда с этим было как-то не строго) и до 1969 года жил в пос.Касторное Курской обл. Когда я родился, отец был 27-летним лейтенантом и служил в УВД г.Омска. Маме было 22 года и она работала учителем математики в школе. «Свела» их сестра отца, когда он приехал на родину в отпуск. Сестра работала в той же школе, что и мама. В то время всё было быстро, просто и надёжно. Родители всю жизнь прожили вместе, никто никуда не уходил и не заходил. Как-то не так как сейчас.
В Омске я прожил недолго, несколько месяцев, заболел воспалением лёгких и родители приняли решение (как впоследствии оказалось, мудрое) оставить службу и уехать, увезти меня к бабушке, матери отца, в деревню. Бабушка меня и выходила, отпоила парным молочком своей коровки. Спасибо ей, коровке и родителям. В Омске, как рассказывала мама, молока не было. Точнее, на рынке колхозники зимой продавали диски из замороженного молока, но это, понятное дело, не парное молоко, и стоило дорого. Шёл 1954 год.
О бабушке, матери отца, Марии Тимофеевне, у меня только тёплые и радостные воспоминания. Пишу, а глаза заполняют слёзы воспоминаний. Несмотря на то, что у меня, практически как у всех, были двоюродные братья и сёстры, но к бабушке они приезжали всего, по моей памяти, один-два раза, т.к. жили далеко от неё, на Урале.  Поэтому я и моя младшая сестра были для бабушки радостью, особенно в летние каникулы, несмотря на многочисленные заботы и работы, связанные с нами и домашним хозяйством. Деревня в то время была густо заселена, молодым и старым народом, растянулась вдоль речки на несколько километров. Я, со своими деревенскими друганами, так и не смог её всю обежать и всю осмотреть, хотя всё время проводили на улице и в движении. Ходили летом на колхозное поле за молодым и сладким горохом, иногда спасаясь от объезчиков на лошадях с кожаными, плетёными кнутами (если достанет по спине или, хуже того, по лицу, было очень больно). Зато, когда обходилось благополучно, несколько дней лузгали горох, бабушка варила из него суп и кашу. Друганов звали по уличному, Сладкий и Кызик, а меня Кулихин внук, поскольку бабушка по уличному была Кулихой.  Настоящие имена применялись крайне редко, да и не все интересовались ими. Купались в местном, достаточно грязном, пруду вместе с утками и гусями, но никто не обращал внимания на такие мелочи, и, самое главное, никто не болел, про инфекции тогда мало кто слышал. Пару лет назад был в этой деревне: тоска смертная, деревня практически вымерла. И это в Курской области, в прекрасном, благоприятном для жизни климате, с ценной, плодородной землёй! А какая она была в 60-70-е годы (теперь уже прошлого столетия)!  Через дорогу от бабушкиного дома было сельпо (магазин, в современных понятиях - супермаркет), возле которого постоянно толпился народ, потому что продавалось всё: керосин, гвозди, конфеты-подушечки, ситро, портвейн, вермут, одеколон, красный ситец, папиросы «Север» и т.д. и т.п. При этом продавщица была одна, в синем, видавшем виды, халате. Одними и теми же руками отпускала керосин и карамельки и сдавала мелочь на сдачу. Впрочем, претензий не было.  Просто никто не думал, что может быть как-то по-другому. Резиновых перчаток, электронных весов и касс, спецодежды и прочей современной чепухи в помине не было. Радовались другому: например, тому, что завезли селёдку или ситро, водку «Пшеничная» или гречневую крупу. Правда, бабушка всегда удивлялась, почему селёдка в этом же магазине у купца Парамонова была свежая и вкусная, а эта всегда «ржавая», хотя Парамонову её доставляли на подводе, а теперь привозят на машине. Чтобы не отравиться, бабушка селёдку варила, духан тогда стоял, не приведи Господь! Позже я услышал, что таким методом пользовались вьетнамские студенты, а они были известными гастрономами! 
Игрушек было немного, чтобы не сказать, что их не было совсем. И это зависело не только от родителей, их просто не было в магазинах, во всяком случае, в сельских. Поразительно, что некоторые картинки из жизни остаются навсегда, хотя сейчас с иногда с трудом могу вспомнить, что было вчера. Однажды отец купил мне большой металлический самосвал ярко зелёного цвета. Радости не было предела. Я сразу же почувствовал себя настоящим шофёром и целый день возил песок из одной кучи в другую. Вечером, когда ужинал, бабушка, которая внимательно меня рассматривала, спрашивает: а почему у тебя такие большие и красные губы? До меня вопрос как-то не дошёл, а она сама догадалась и отвечает: понятно, ты весь день работал на самосвале и губами изображал натужный рёв мотора. Ещё бы машине и шофёру надо было, во чтобы ни стало, справиться с большим плановым заданием дня! И план был выполнен! Ещё был трёхколёсный велосипед, педали были на переднем колесе, а сзади были две ступеньки, на которые можно была стать и держась за водилу, покататься на велике вдвоём. Следующим велосипедом был взрослый «Харьков». Я его освоил, когда мне было лет 6. Нормально я на него сесть, ввиду мелкого роста, понятное дело, не мог, поэтому пролазил внутрь рамы, брался за руль и таким образом двигался. На взрослом велосипеде! Практически как в цирке!
Закончив 5 классов, меня начали собирать в поход. Не в поход с палатками на берег речки, а в поездку по местам боевой славы. Это уникальный случай и в моей биографии и может быть страны. Дело в том, что в нашей школе, Касторенской средней школе №1, есть музей боевой славы, а в нём главный экспонат – пионерское знамя, которое имеет самую настоящую боевую историю. После освобождения Касторного в феврале 1943 года в ходе Воронежско-Касторенской операции  от немецких захватчиков знамя нашли в одном из подвалов и по решению командира полка-освободителя подполковника Мельникова знамя, наравне со боевым знаменем 1023 стрелкового полка 307 дивизии 13-й армии прошло весь боевой путь полка, который  освободил земли Курской и Брянской областей, Белоруссии и Польши. Знамя оно было установлено  на одном из самых высоких фортов в Кенигсберге (сегодня Калининград, самая западная точка РФ). В августе 1945 года знамя вернулось в пионерскую дружину школы, символом победы для многих поколений школьников. Такое знамя -единственное в России (ранее – в Советском Союзе) и в 1965 году по решению ЦК ВЛКСМ был организован поход по местам боевой славы полка и нашего школьного знамени. Организован он был, по меркам того далёкого времени, очень хорошо. В каждый большой город мы входили колонной: первым – мотоцикл «Урал» с коляской, на нём было закреплено знамя, за ним «Волга» (ГАЗ-21 «Волга» с оленем) в которой ехал командир полка Мельников и другой комсостав, потом автобус «Львов» с нами, пионэрами. Причём нам всем по такому случаю пошили специальную форму: голубые рубашки и серые штанишки, и, конечно, яркий пионерский галстук! За автобусом шёл грузовик ГАЗ-52 с весёлым водителем дядей Веней и нашими матрасами, палатками и прочими хозделами, потом … потом что-то ещё ехало – не помню. Давно это было. На «Волге» был установлен громкоговоритель из которого звучала патриотическая музыка и уверенный голос (писателя, который с нами ехал), который объявлял (например): «Дорогие жители города Орла! В ваш город входит колонна пионеров Касторенской средней школы №1, которая следует по пути боевого школьного знамени…. И так далее. И нас наполняла гордость и за знамя, и за то что о нас теперь будет знать весь город….Таким образом мы добрались до Калинграда, который ранее назывался Кёнигсберг и был немецкой землёй. Там мы облазили много фортов, которые были тогда в полуразрушенном  виде. Могучие сооружения, видно, что немцы когда строили их, сильно постарались, во время войны они были серьёзно укреплены и вооружены, поэтому нашим воинам пришлось тогда трудно. Возле фортов валялось много ржавого оружия, но нам разрешили взять с собой только один вещмешок этого оружия для школьного музея. Мне доверили охранять его и я, помнится, даже спал на нём.  Полк с нашим знаменем закончил войну в Польше, но нас туда по каким-то соображениям не пустили. Мы, правда, от этого не расстроились, а взрослые из-за этого почему-то долго не могли успокоиться. Назад мы ехали через Москву. Первый раз я был в Москве проездом когда мне было 5-6 лет, ехал с бабушкой на Урал и мало чего помню, кроме поезда, который мчался ночью и военного, который помогал бабушке в метро. Поэтому теперь было всё крайне интересно.    В Москве мы побывали в Мавзолее В.И. Ленина (нас «вклинил» милиционер в длинную очередь граждан, которые тоже хотели посмотреть Ильича. Сейчас трудно в это поверить, но обстановка на Красной площади кардинально изменилась, зимой работает каток, Мавзолей давно закрыт.) Потом – в Доме писателей, где общались с писателем Воробьёвым. Он написал несколько книжек про войну и каждому из нас вручал свою книгу. Я в отряде был самый маленький по росту  и подошел к писателю последним. Он посмотрел на меня, как мне показалось, с сочувствием и спросил как меня зовут. Я робко сказал: «Серёжа», а он: «А по отечеству» -  «Фёдорович». И писатель Воробьёв подписал мне книгу «Уважаемому Сергею Фёдоровичу с пожеланием хорошо провести остаток лета» и автограф. Меня сейчас же обступил наш народ: что, что он тебе написал? Я показал. С тех пор обращение ко мне «Сергей Фёдорович» закрепилось прочно. Так, смеясь, ко мне обращались пацаны и совершенно серьёзно взрослые, включая весёлого дядю Веню. Поэтому уже в институте, когда к нам, первокурсникам преподаватель семинаров по высшей математике по фамилии Холод, стал обращаться по имени-отчеству, а народ стал переглядываться, типа что у него с головой, я воспринял это обращение как должное, привычное.   Из Москвы все привезли сувенирчики родителям. Я отцу – пластмассовую пепельницу с самолётом на взлёте, хотя он никогда не курил. Маме – брошку, чем она очень гордилась и носила с удовольствием. Сестре Лене – маленький утюг, модель, очень похожая на настоящий электрический. В Москве я впервые попробовал вкуснейшее мороженое – эскимо, на палочке за одиннадцать копеек! Тогда казалось, что вкуснее его быть просто ничего не может и ел бы только его! Жаль, что денег было немного и в Москве мы пробыли всего 2 или 3 дня и потом катили, практически без остановок (мы в походе были почти месяц и все устали и хотели домой!) до родного Касторного. Поход запомнился, конечно, на всю жизнь. В Белоруссии были в Минске, останавливались по дороге, чтобы забраться в заросли малины, там её было (июнь-месяц, тепло и светло!)  видимо-невидимо!  А где-то, где разливается река Десна, на большом заливном лугу, в ямах стояла ещё после половодья вода и там оказалось много рыбы. Ребята взбалтывали воду и руками наловили несколько вёдер рыбы, в основном щуки. Разбили палатки, сварили на костре уху. Сказка! Ещё однажды был забавный случай в бане, где это было конкретно, уже и не помню, да теперь и неважно. После бани все дружно вышли в коридор (сейчас бы сказали – в холл) где тетенька продавала билеты, а там стоял автомат с газировкой. Бросаешь в него 3 копейки – стакан воды с сиропом (малиновым или какой был), опускаешь копеечку, нажимаешь жирную кнопку – получаешь чистую шипучую воду. Стакан был один на всех, граненый, по легенде – его придумала известный советский скульптор Мухина, автор знаменитой композиции «Рабочий и колхозница» (стоит на ВДНХ).   Так вот, двое из наших пацанов поспорили, что один из них выпьет подряд 10 стаканов газировки (без сиропа, т.к. на него не было достаточного количества трёхкопеечных монет. По одной то копейке наскребли сообща с трудом!). И вот один из спорщиков, Володька подходит к автомату и неспеша, степенно выпивает первые три стакана. Вокруг воцарилась глухая тишина. Особенно интересно было нам, мелким. Спорщики были на два класса старше нас, т.е. практически взрослые. Тётенька в кассе начала ругаться на них, но её уже никто не слушал, да и не имела она «правов» запретить им делать это. Её задача – продавать билеты, а не считать наши стаканы. Четвёртый, пятый и шестой Володька тоже выпил. Перед седьмым слегка задумался, но на него сразу закричали и он его маленькими глотками одолел. Рожа его стала красной, но отступать было нельзя. За нами был Кёнигсберг и Москва!  Он несмело потянулся за восьмым стаканом  и тоже его одолел! Хотя видно было, что заходил он в него с трудом. Крики «Давай, осталось два стакана!» усиливались. Тётка вышла из кассы и поставив руки в боки, тупо глядела со словами «Вы, что ошалели?». Но напряжение было как на ипподроме: «Выпьет или нет?!». Уже никто не кричал, висела тишина. Володька взял девятый стакан и поднёс его к губам, газированная вода ему явно не лезла. Второй спорщик, а он был крупнее его, надвинулся на Володьку: «Давай, пей!». Володька начал сосать воду, но на половине кинул стакан в сторону, вода обильно полилась из него на рубашку и штаты, он мычал. Мы все, недолго думая, рванули из бани. Тетка закричала на нас. Мы побежали от бани. Пионервожатая наша потом долго «грызла» этих пацанов. А отряд неделю обсуждал этот памятный случай. Я когда попытался Володьке напомнить про это получил за это от него два щелбана и успокоился!!
      С нами в походе был писатель С.М. Годник который и написал книгу «Пионерское легендарное», а в газете «Пионерская правда» был фоторепортаж о нашем походе.
     В классе 6-7ом я познакомился (здоровался за руку!) с Героем Советского Союза Николаем Кирилловичем Мельниковым. В простонародье – Коля-Герой. Произошло это во дворе дома, где жила моя тётя с семьёй. Он сидел вместе с мужиками и играл в домино, причём иногда страсти за столом накалялись нешуточные, с русскими выражениями и желаниями продолжить, но только тогда, когда проигравшие сбегают за портвейном (или чего было в магазине). Глядя на Николая Кирилловича, трудно было поверить, что он Герой! В простой одежде, без зазнайства, с простым разговором,  жил с семьёй в двухкомнатной небольшой квартирке в простом двухэтажном доме. Звезду Героя надевал на простой пиджак только на День Победы, да и то, как мне кажется, не всегда. Дядька потрясающей скромности! Когда я подошёл и поздоровался с ними, он протянул мне руку и поздоровался со мной как со взрослым! Я до настоящего времени это ценю! За что получил самое высокое звание рассказывал редко и очень коротко. Николай Кириллович был лётчиком, сержантом, летал на штурмовике Ил-2. Из всего его рассказа было понятно только то, что на задание вылетела эскадрилья штурмовиков, а на свой аэродром вернулся он один. Сейчас есть сайт  в Инете, посвящённый Николаю Кирилловичу Мельникову.
            Закончив 8 классов Касторенской средней школы №1 с, я по совету родителей поехал поступать в Воронежский авиационный техникум им. Валерия Павловича Чкалова (ВАТ).   Поскольку школу я закончил с Похвальной грамотой, мне надо было вместо экзаменов пройти только собеседование. Оно мне особенно и запомнилось. Не знаю как с остальными, а со мной собеседование проводил лично директор техникума, которого я потом, во время обучения видел всего может быть 2-3 раза. Я осторожно вошёл в кабинет, как мне показалось немаленьких размеров, обставленный солидной мебелью, за массивным столом сидел дядька в тёмном костюме и больших роговых очках. Я тихо поздоровался и замер у двери. Я впервые оказался в такого рода кабинете. Дядька молчал и пытливо рассматривал меня. Я не понимая, что происходит, начал краснеть. После затянувшейся паузы он спросил «Сколько же тебе годков, Серёжа?». Откуда он знает, как меня зовут, подумал я. От смущения, я совсем забыл, что перед директором лежат мои документы. «Пятнадцать». Тихо ответил я. «Почему он этим интересуется?». Только потом, позже, когда я увидел своих одногруппников-сверстников, понял, почему директор задал этот вопрос. Я был маленького роста, можно сказать, мелким. В школе, на физкультуре стоял последним или предпоследним. С Лёнькой, таким же мелким как я, мы по очереди менялись, чтобы не было обидно. Собеседование прошло достаточно быстро, директор задал несколько вопросов по физике и математике и объявил, что я зачислен в техникум. О чём я объявил родителям, которые дожидались в коридоре. Все были рады. В техникуме я обучался 3,5 года на модном тогда отделении «Приборостроение» и закончил его с красным дипломом. Учиться было интересно, хотя первые семестры, немного страшновато. Все боялись экзамена по физике, которую вёл Алексей Иванович. Он вначале казался очень строгим и называл нас «Супостами».   Постепенно, познакомившись поближе, поняли, что строгость больше напускная, у него сын Лёшка, которого он безмерно любит. Ходил  Алексей Иванович, прихрамывая, опираясь на костыль. Экзамен по физике в итоге я сдал на пятёрку,  после этого вздохнул свободнее. Преподаватели в техникуме были квалифицированными, все с университетским образованием, практически все до преподования успели поработать на производстве. Т.е. подготовка учащихся была основательная. Сильно заполнились Эдуард Вячеславович Семёнов и Николай Дмитриевич Писарев. Они были не только знающими, но людьми весёлыми, с юмором. Семёнов преподавал «Электротехнику», говорил слегка картавя, но очень увлекательно, со знанием дела. Одевался, по тем временам, щёгольски, и я старался, насколько это было возможно, подражать ему. На выпускной я пришёл в новом сером костюме, в цветном галстуке и платочком в нагрудном кармане. Одногруппники это сразу заметили: «Под Семёнова косишь?». А я этого и не скрывал, очень хотелось быть таким же успешным, как Эдуард Вячеславович! Он однажды с нашей группой даже в театр ходил! Вся группа, особенно девушки, вместо спектакля рассматривала и обсуждала жену Семёнова. Достойна ли она его и всё такое прочее. А после второго курса Семёнов и Писарев организовали нам поездку на летних каникулах на Чёрное море. Схема у них была отработана: это была работа и отдых. Поселили нас в школе деревни Вилино Бахчисарайского района. Море было в трёх километрах от деревни. Будили нас в 5 (!) часов утра и до 12 мы работали, поскольку дальше из-за жары работать было невозможно, обедали и потом шли пешком или на грузовых попутках – на море (до моря было километра 3!). Там купались, резвились и досыпали, поскольку были юными и сурово страдали от недосыпа. Тем не менее это было золотое время, которое запомнилось на всю жизнь! Там же я впервые попробовал местного совсем молодого вина. Его как-то вечером принесли на стадион возле школы местные ребята в обыкновенном оцинкованном ведре. Но целое ведро вина! И дали нам попробовать. Пили все из одной алюминеевой кружки.    Помню, что я быстро захмелел. Они расспросили кто мы и откуда, рассказали у кого можно покупать вино и почём. Но мы в дальнейшем вином не баловались,  в основном из-за полного отсутствия денег и совсем юного возраста (мне тогда было только 16 лет). Особенностью молодого вина было то, что утром, все первым делом бежали пить воду (вода была в металлическом бачке с кружкой на цепочке). После чего вчерашнее вино начинало бродить и в 5-ть часов мы были уже навеселе! 
В техникуме ещё был весёлый преподаватель физкультуры Филипп Трофимович (фамилию, к сожалению, уже подзабыл), которого народ сразу «окрестил» Филиппком. Но наш Филиппок, в отличие от сказочного, был высокого роста, с широкими плечами. При знакомстве он несколько раз подчеркнул, что его имя пишется с двумя ПП, а не с двумя ЛЛ, как думают многие и сказал, что научит нас догонять, а при необходимости, обгонять трамваи. К физкультуре мы относились с уважением, Филиппок был требовательным, но вполне лояльным дядькой.   Этим и запомнился на всю жизнь.
Надо отдать должное, все преподаватели в техникуме были грамотными, практически все поработали до преподавания на производстве, поэтому мы получили прочные знания. Советская система подготовки!
В тёплое время года и достаточно часто мы выбирались за город. Брали с собой палатки, рюкзачки с едой и туристическими прибамбасами, садились в электричку и – на природу! Под Воронежем - сказочные места (по крайней мере тогда нам так казалось): чистая речка с песчаным бережком, сосновый лес, костерок с дымком, рыбные консервы, картошка в мундире и песни под гитару Вити Волошина. Иногда выпивали лёгкого вина, одну бутылку на всех. Почему-то и стремления большого тогда к випивке не было, молоденькие были, денег лишних не было, да и отношение к спиртному тогда было более строгое.  Причём, ночевали безбоязненно, никто нас не трогал, кроме утренней прохлады и свежести. Как правило, уезжали на сутки, к вечеру следующего дня возвращались в город.   А ещё любили ходить с нашими девушками в кафе «Мороженое» на проспекте Революции. Мороженое шариками с сиропом, кофе-глиссе. Для меня эти походы были радостной экзотикой, можно сказать праздником. Сейчас зашёл, поел и вспомнить нечего. А картинки тех времён до сих пор в памяти, как будто это было сегодня. 
Уже в армии, когда я после учебки прибыл в боевую часть, начальник подразделения (ТЭЧ, технико-эксплутационная часть), майор Нагорный, надев очки (и из-за этого показался мне глубоким дедом, хотя ему было никак не больше 45-и лет) долго вчитывался в мои документы, где в том числе было написано, что я с отличием закончил авиационный техникум, снял очки, внимательно посмотрел на меня (а я стоял у входной двери по стойке «смирно») и вдруг сказал: «Жданов, да тебя же можно на моё место ставить», чем, конечно же сильно меня смутил. Через секунду-две я пришёл в себя и сказал ему: «Товарищ майор, рановато наверное, надо мне ещё подучиться». После чего, майор, удовлетворённый ответом, кивнул, вытер ладонью пот со лба и сказал: «Ну  иди учись», и назвал группу и командира, где мне предстояло продолжить службу.      Когда вышел от него, подумал: да а авиационный техникум имеет силу! Хотя нелогических действий и в армии было достаточно. Я закончил техникум по специальности «Приборостроение». Казалось логично было бы и в армии направить меня в прибористы, но меня почему-то определили в механическую группу. Ну определили и определили, не будешь же опротестовывать, это же армия!
Закончив ВАТ, получил направление в Новосибирск, в Академгородок, но пришёл в военкомат, открепляться (мне к этому времени исполнилось 18 лет и я т.о. стал военнообязанным). Но в военкомате на меня нашумели, сказали, что меня уже включили в свой план и армию будут забирать из Воронежа. Это было в феврале 1973 года. Приехал домой, рассказал, родители обрадовались, что побуду два месяца с ними (призыв – мае-месяце). Проболтался два месяца у родителей и в мае 1973 года мне пришла повестка в армию. Родители организовали достойные проводы, отец достал целый ящик лимонной водки, чем был очень доволен, мы с одноклассниками отплясали, как положено и я прибыл на призывной пункт г. Воронежа. Там, приблизительно через сутки, выдали «сухой паёк» и в той старой гражданской одежде, в какой мы были, обрив налысо, погрузили в эшелон и куда-то повезли. Везли практически двое суток и военные, которые нас сопровождали, на наши вопросы «куда едем?», пересчитав нас уже бесконечное количество раз, угрюмо отвечали: «В советскую армию». На рассвете, эшелон переполз по мосту какую-то большую речку, остановился. Его со всех сторон окружили цыгане. Они много и шумно кричали что-то на непонятном языке, но и в том числе, наше «Дай!». Мужики стали бросать им остатки сухого пайка (после сытного дома ещё не все проголодались, да ещё непривычно было грызть сухари и хорошо запечатанную тушёнку (ножей не было, открывали – чем придётся). Военные на них кричали матом, чтобы этого не делали, но разве за всеми уследишь: май-месяц, тепло, окна открыты. От цыган мы всё-таки поняли, что приехали в Венгрию.
Так началась моя служба в Советской армии в Южной группе войск. Я попал в ВВС, сначала в ШМАС (школа младших авиационных специалистов)  в г. Сольнок, затем – в боевую часть.  В учебке интересного было мало: занятия, строевая подготовка (при непривычных +40С на плацу), физподготовка. Запомнились сержанты Закаляпин, крепкий сибиряк с заметным сибирским говором, который нам сразу сказал: если у вас есть рубли, отдайте их мне, вам они теперь не нужны, а скоро увольняюсь и мне они пригодятся. Все без возражений отдали, а действительно, зачем они нам. И второй сержант Изюмов (Саша), из Пскова, интеллигентный, спортивный, строгий, но без дури. Остался в учебке, как я понял, чтобы готовиться в институт. Часть была маленькая, плац да казармы, никаких увольнений, так за забором полгода и просидели.  Командир роты, майор Каменев, и меня хотел оставить в учебке, но однажды он меня призвал к себе и я явился к нему как племянник к дяде: в незастёгнутой гимнастёрке и брезентовых тапочках на босу ногу (мы в это время с Игорем Величко) оформляли учебную комнату.  Увидев меня в таком виде, майор, находясь явно не в духе, нашумел на меня и велел собираться в часть. Я сначала расстроился, но как потом оказалось, зря. Часть находилась в г.Дебрецен, огромная территория по сравнению с учебкой, аэродром со всеми наземными службами, большой гарнизон. В нём было несколько частей, главные из которых – полк бомбардировщиков с самолётами Ил-28 и наша отдельная эскадрилья с самолётами-разведчиками Як-28Р. Вот в эту эскадрилью я и попал. Кроме военного, там было много интересного житейского: магазин, школа, медсанбат, много народа, жёны военных и т.п. Отслужив полгода, я понял, что мозги мои начали постепенно засыхать, а поскольку я твёрдо решил после армии поступать в институт, я их решил хоть немного освежить, для чего поступить в вечернюю школу (она была там же, в гарнизоне). Но руководители школы надо мной посмеялись, сказав, что это первый случай в их практике, чтобы человек после авиационного техникума просился в школу. Но после моих доводов посоветовали взять справку у руководства части о том, что я закончил только 8 классов и тогда они меня смогут взять. Я пошёл к начальнику штаба майору Неделько и тот тоже сначала немало изумившись, но нужную справку мне выдал.  Целый год я ходил в школу и даже получил справку об окончании 9-и классов. Никаких новых знаний, я, понятное дело, там не получил, но было весело. Там был самый разный контингент. Я учился, например, в одном классе со своим старшиной, прапорщиком Лунёвым. В армию он как-то попал с гражданки, у него было трое детей, работал водителем, денег не хватало, а в Венгрии платили две зарплаты: в части - в форинтах (национальная валюта Венгрии в то время), и в Союзе – на книжку, в рублях. Венгрия в то время жила зажиточно по сравнению с нами. Там в магазинах было практически всё. Военные, когда уезжали в отпуск, тащили в Союз ковры (можно было по штуке на душу, включая детей, люстры и прочую хрень для продажи всего этого добра на родине. Когда всё это грузили в вагоны на вокзале Дебрецена, то изумлённые венгры показывали пальцами и не скрывая смеялись. Возвращаясь, из Союза везли, в основном, цветные телевизоры и электротовары. Они конечно же в Венгрии были, но достаточно дорогие и импортного производства, например, австрийского. Таким образом, была не только боевая служба, но и банальная коммерция. Для военных была большая удача попасть на службу за границу.  Для нас, солдат, тоже было интересно поглядеть как живут люди за границей. Когда стал «стариком», то несколько раз ходил в наряд, который назывался «по городу». Для нас это было развлечение: парадная форма, на ремень – штык-нож и c офицером гуляешь по городу, якобы высматриваешь нарушителей. Никого мы ни разу не задержали, зато заходили в винные погребки, чтобы попробовать по полстаканчика венгерского вина, например  Tokaj  смородиновый. После него казалось, что жизнь удалась!
Меня прикрепили к Инженеру Эскадрильи капитану Шепету. Он прибыл в нашу часть недавно, после Академии. К работе относился ответственно, я ему в чём мог помогал: убирал кабинет, раскладывал чертежи и т.п. Кабинет был небольшой, но тем не менее в нём, кроме стола капитана был и мой стол, а этим похвастаться могли немногие из солдат и сержантов (а я к этому времени был младшим сержантом). У меня были ключи от кабинета и капитан даже доверил мне ключи от сейфа, что меня однажды чуть не подвело. В сейфе, кроме всего прочего, стояло, практически всегда две 3-хлитровые банки технического спирта. Сам капитан его не потреблял, по крайней мере я не видел, чтобы он его пригублял, держал, скорее всего, на всякий случай. Но раз в неделю, а иногда чаще, к нему приходил замкомандира, майор, и размахивая руками, матерился и требовал налить ему литру, ни капли не стесняясь меня. Капитан каждый раз упирался, но заканчивалось всегда одинаково: наливал литровую банку. Я однажды спросил тихонько нашего медицинского капитана: а как же он летает? Ответ был: да вот так. Приходит перед полётами, измеряю ему давление, оно повышенное, он на меня орёт, я ему пишу 120/80 и выпускаю. Ему осталось летать два месяца, надеюсь дотянет! Слава Богу, дотянул, всё благополучно. Так вот, я однажды, сдуру, рассказал своим дружбанам про этот спирт. Конечно, я сделал стратегическую ошибку. Дружбаны на меня серьёзно насели: отлей хоть маленький пузырёк, тоска заела! Я дрогнул и отлил из   3-хлитровой банки в бутылочку 300 мг из-под Фанты (вот где мы её впервые попробовали! Заграница!). В тот же вечер мы бутылочку за углом выпили, похоже даже не разбавляли, точно не помню. Народ повеселел, благодарил, говорил: вот что значит настоящий друг, потом стояли курили, вспоминали и мечтали. Через неделю, они ко мне опять прицепились: давай повторим! Я отбивался как мог, но понимания не встретил и пришлось повторить подвиг. Правда, на этот раз я после того как нацедил 300 мг, добавил в банку столько же воды, чтобы капитан не заметил. Я понял, что если так пойдёт и дальше, я – погиб. Поэтому через некоторое время попросил Инженера-капитана забрать ключи от сейфа, чему он немало удивился, внимательно на меня глядел и со словами: «ну если ты настаиваешь», забрал. Я как будто груз сбросил. И когда дружбаны в очередной раз на меня наступили: давай! Я сказал: всё, капитан заподозрил и ключи у меня отобрал.   
Лётных «приключений» (правильнее, конечно, сказать ЧП) за всё время службы было три. Первое – когда наш самолёт завис из-за того, что не выходило переднее шасси и вся эскадрилья с напряжением наблюдала за ним. С земли давали разные команды: покачай самолёт вперед-назад, влево-вправо, попробуй спикировать и т.п. Опытные лётчики вспоминали разные подобные случаи, все лезли с советами. Мой Инженер был мокрый от пота: только начал служить, а здесь такое! Попросил меня сбегать в кабинет и принести ему чертёж шасси. Я бежал сколько было сил. Прибежал мокрый, пока я бегал, прошло минут 15. Топливо заканчивалось, напряжение возрастало. Инженер изучал чертёж, потом что-то сказал командиру Эскадрильи, тот – лётчику и через минуту-другую шасси вышло, самолёт благополучно приземлился. Потом был, понятное дело, «разбор полётов», долгое время вспоминали этот случай: Слава Богу, что всё обошлось! Причём, насколько я понял, уважение к Инженеру возросло.
Второе ЧП случилось, когда к нам прилетели с Украины, по обмену опытом, Ил-28. И при первой же посадке, один из самолётов, «проскочил» полосу и его «поймал» трос, который поднимают в таких случаях в конце полосы. Мы потом бегали смотреть на него: картина была не для слабонервных: самолёт, практически наполовину был в земле, но, можно сказать, целый. Разбит был фонарь, везде была кровь, валялась чья-то фуражка. Я тогда ещё подумал: зачем они берут с собой в кабину фуражку? То ли примета такая была, то-ли другие причины. Как оказалось, самолётом управлял майор, командир эскадрильи, после академии. Время было светлое, погодные условия – идеальные. Но тем не менее, это произошло. На Ил-28 (первый советский бомбардировщик с реактивными двигателями) экипаж – три человека: лётчик, штурман и стрелок-радист. Первые два – в кабине, стрелок – в хвосте самолёта в специальном отсеке. Слава Богу, они не погибли, но все от удара об трос и скорости пострадали. Больше всех стрелок: его далеко выбросило из его отсека и он весь переломался. Как ни странно, меньше всех, как рассказывали, пострадал лётчик.         
Третье ЧП было когда в гарнизон неожиданно прилетел (как рассказывали – сам за штурвалом командующий 18-й воздушной армией генерал….Я его увидел лично в темноватом коридоре нашей казармы. Я вышел в это время из своей комнаты и начал двигаться по коридору. Замер я от надвигающегося на меня шума. Когда поднял голову слегка ошалел: на меня двигался генерал (почему-то с перебинтованной головой, но без фуражки) и много офицеров. Я «прилип» к стенке по стойке «Смирно!». Генерал на меня взглянул мельком, как на букашку, кто-то из офицеров начал отчаянно мне показывать руками, чтобы я немедленно исчез и я рванул со второго этажа вниз, в чём был: без пилотки и без ремня. Прополз к себе в комнату, когда эта камарилья скрылась из вида. Самое смешное случилось на следующий день. Весь гарнизон (а это несколько тысяч человек) по приказу командира полка и соответственно начальника гарнизона полковника Реброва был построен на ВВП (взлётно-посадочная полоса). «Вчера прилетал командующий», начал в мегафон полковник Ребров. «Командующий отъе…хал меня! У офицеров под окнами гандоны валяются, я что-ли за вас убирать их буду?!». Строй замер, где-то раздался смешок, что привело полковника в ярость. Он кричал в мегафон полчаса не выбирая выражений (т.е. практически без употребления литературных выражений), пока не закончились силы и голос не «сел». От крика и эмоций он стал красным и мокрым. Жаль, что тогда не было возможности записать выступление начальника гарнизона. Жаль! Оно было таким сочным, красочным! Воистину богат и могуч русский язык!
Однажды я стоял на КПП, смотрю ко мне движется, как мне тогда казалось, немолодая пара: полковник Ребров с супругой «под ручку», в цивильной одежде. Он в рубашке навыпуск и сандалиях (дело было летом, Венгрия), она – в цветном платье и кудряшках на голове. Я вытянулся и прокричал:  «Здравия желаю товарищ полковник!». Он улыбнулся слегка, пожал мне руку и миролюбиво сказал: «Ну что ты так кричишь?!». Я ему: «Товарищ полковник, так не каждый же день приходиться здороваться с главным начальником». Он кивнул, супруга засмеялась и они пошли в венгерскую деревню, которая была через дорогу. Минут через 20-ть они возвращаются назад с кульком семечек. «На, погрызи, сынок» говорит Ребров и насыпал мне семечек полный карман гимнастёрки. «Так нельзя же, товарищ полковник». «Скажи, что я разрешил». «Ты чей будешь?» «Курский, товарищ полковник», «А я рязанский!». Мы с нарядом целый вечер забавлялись семечками, вспоминая полковника.   Моему отцу в это время было 46 лет и полковнику где-то близко к этому, т.е он мне в отцы годился.
С этим КПП у меня ещё был случай, не знаю только, можно ли его назвать забавным. Вряд ли. Дежурю на КПП и к КПП подъезжает жигуль-такси. 1974 год. Их тогда в Венгрии много было. Из машины выходят два сильно выпивших парня в цивильной одежде и направляются к КПП, за ними бежит и ругается по-венгерски таксист. Они его …посылают (как говорится, на хутор бабочек ловить). Я попросил их показать удостоверения (хотя и без этого было понятно, что это наши). Пока они искали, на меня «крошили батон», я терпеливо ждал. И хорошо, что не пропустил их просто так! Потому что в это время у КПП резко затормозил ГАЗ-52 и из него буквально выпрыгнул подполковник и закричал на меня: «Сержант, задержи их!». Я догнал парней, благо они были рядом. Подполковник (потом я понял, что это был замначальника гарнизона) не церемонясь затащил парней в комнатку КПП и буквально уложил их: одного с правой руки, другого с левой! Пока они поднимались (и куда спесь и хмель делись!), он им дал 10 минут чтобы они сбегали за деньгами и завтра в 9-00 были у него в кабинете. Мне же сказал проследить за «этими мерзавцами» и доложить ему о выполнении, а сам вышел к таксисту, пожал руку ему и что-то стал говорить по-венгерски. Тот стоял, кивал, потом залез в машину и стал ждать. Подполковник уехал. Из парней прибежал один, отдал молча деньги таксисту, что-то злобно «бросил» мне и ушёл. Больше этих прапоров я в гарнизоне не видел. Думаю, что они закончили сладкую службу в Венгрии, практически её не начав. Дураки, в общем! Венгрия – это не Россия! Здесь всё было строже. Нам рассказывали, что какие-то наши военные шоферюги забрались в сад за яблоками, так хозяин взял ружьё и расстрелял их. У них – мой дом, моя крепость! И закон его оправдал полностью, а ребята уехали домой как груз 200.
Два года пролетели быстро. Мне за это время даже удалось съездить в отпуск, в родное Касторное, повидать родителей и Ольгу, с которой до армии целовались и она провожала меня в армию. Возвращаясь из отпуска, выпросил у родителей немного советских денег, которые легко обменивали после границы прямо в поезде (все купюры где был Ленин в кепке). На фальшивость никто не проверял, фальшивых  тогда просто не было. И на эти деньги, уже в форинтах, купил себе два батника, джинсы, туфли, яркую кофту, двойной диск «Scorpions», маме два куска душистого мыла, отцу портмоне с подмигивающими девицами (которое он вернул за ненадобностью мне). В общем, в институте, когда поступил я выглядел модным парнем!     Причём, перед самой «демобой» (так на нашем солдатском жаргоне назывался процесс демобилизации из армии) меня пригласил к себе капитан Шепет и задушевным образом предложил мне остаться в армии. «Мы тебя пошлём в школу прапорщиков, а потом продолжишь службу со мной, как сейчас», но я вежливо отказался, сказал, что моя цель – институт, конкретно – МВТУ им. Баумана и показал ему конверт с проспектом, который мне прислали из МВТУ. (Что значит советские времена: в письме было написано: «Уважаемый тов. Жданов! Направляем вам….). Такой же конверт пришёл из Академии гражданской авиации, где было написано, что с моим образованием (авиационный техникум) я могу поступать в Академию, но только на штурманский факультет. Я представил себе как я сижу в кабине самолёта и с помощью логарифмической линейки по «Беломору» прокладываю маршрут самолёта. А я же себя представлял командиром корабля, в золочёной форме, в белой рубашке, от девок отбоя нет, ну и так далее. Поэтому вынужден был остановиться на МВТУ (как впоследствии оказалось, правильно!).
Капитан о моём отказе сообщил, видимо, выше и меня к себе последовательно вызывали: замкомандира эскадрильи (который всегда приходил за «литрой» спирта). С ним разговор был короткий, он на меня почему-то сильно нашумел, как всегда размахивая руками, на этом и разошлись. Потом к себе пригласил начштаба майор Неделько, он вёл беседу обстоятельно, и даже в качестве аргумента предложил жениться на его дочери, которая заканчивала в это время 10 классов, я её видел, очень привлекательная девица. «А то на ней раз…й Фоменко (Серёга Фоменко из моего призыва) женится и я буду на него всю жизнь пахать», объявил майор. У меня, помню, от мужского желания даже слюна начала выделяться, но я понимал, что это невозможно.    Больше всего удивило приглашение командира эскадрильи подполковника Воприкова. Он предложил мне присесть и не спеша стал расспрашивать обо мне, службе и моих желаниях. Когда я ему всё рассказал, командир мне сказал : «Жданов, ты меня удивляешь» и выдвинул ящик стола и говорит мне «Посмотри сколько мне пишут писем с гражданки, просят взять на службу в любом качестве, а мы тебя сейчас приглашаем остаться. Потом будешь мне писать, но уже будет поздно, не возьму!». Я его ещё раз вежливо поблагодарил. Командир посмотрел на меня с сожалением (а в голове наверное было: ну и придурок: две зарплаты, Венгрия, лучше не найдёшь!). Я поднялся: «Разрешите идти?» «Давай, но подумай, потом будет поздно!».
Через границу нас перебрасывали транспортными самолётами. Дальше от города Чоп поездами на родину. Под Вязьмой нас чуть не арестовал патруль, мужики выпили, расшумелись. Я был то же слегка, как говорится, выпивши, но не шумел и не выступал и смог ускользнуть в вагон и благополучно добраться до родного Касторного. Так закончилась моя служба в Красной Армии.  Дома встретили тепло. Соскучились. Отец, за рюмкой водки, подробно расспрашивал о службе, сослуживцах, как отслужил без самоволок и увольнений. Хорошо, что удалось вырваться в отпуск, навестить родителей.
Пробыл я дома недолго и уже к начале  июня я поступил на месячные курсы подготовительного отделения МВТУ. В первых числах июля начались вступительные экзамены (в то время в МГУ, МВТУ экзамены начинались в июле-месяце, видимо, чтобы  если не поступишь в эти ВУЗы, была возможность попробовать поступить в другие, где экзамены начинались в августе). Поскольку я закончил авиационный техникум с красным дипломом, экзамены я сдавал в потоке школьных медалистов. По условиям того времени в случае сдачи первого экзамена на отлично абитуриент зачислялся в институт. Первой была физика. По физике кроме «пода» со мной пару тренировок провёл Серёга Лысенко, мой одноклассник, единственный, кто поступил и в это время закончил два курса МФТИ (знаменитый физтех, г.Долгопрудный), спасибо ему. На «поде» кто-то из преподавателей, узнав, что я отслужил армию, решительно посоветовал прийти на экзамен в военной форме. Я так и сделал, правда для этого пришлось съездить домой за формой. И она, возможно, свою положительную роль сыграла.     Поскольку за два года службы в СА мозги несколько «подзасохли»,  блестящих знаний по физике у меня не было. Я порешал задачки, которые были в билеты, но на вопросы отвечал нетвёрдо. Преподаватель, который принимал экзамен, спросил у меня где я служил. Я ответил «в авиации» и поэтому указал в заявлении специальность «Газотурбостроение», после чего он мне спокойно поставил «отл» и пожелал удачи (как показала последующая жизнь – я его не подвёл!). Буквально через несколько дней появился приказ, в соответствии с которым я был зачислен в Московское высшее техническое училище им. Н.Э.Баумана, знаменитый ВУЗ, с более чем столетней историей и выдающимися людьми, закончившими его. После этого, счастливых поступивших, поскольку остальные продолжали сдавать экзамены, направили работать на Бауманскую плодово-овощную базу, где мы пробыли практически месяц бесплатно. При этом, я должен заметить, при поступлении и я не заплатил ни копейки никому. Более того, когда я приехал в 1975 году в Москву, я никого не знал. До этого был в Москве один раз, пионером. Первого сентября 1975 года мы, уже как студенты МВТУ стояли перед парадным входом в МВТУ со стороны р. Яуза и слушали напутствие ректора, героя Социалистического труда академика Николаева Г.А. Запомнились его слова «Никогда не гонитесь за деньгами. Работайте и они вас сами найдут».      По этому напутствию и старался жить.
Про время учёбы в институте, а в то время в народе все высшие учебные заведения назывались институтами, надо, видимо, писать отдельную книгу – настолько интересное было время!
В 2015 году была встреча одногруппников-выпускников кафедры Э3 «Газотурбостроение». К моему большому удивлению на встречу пришло аж 26 человек из 32 закончивших. Не все, конечно, но достаточно много. Часть народа куда-то пропала сразу после выпуска, несколько человек мелькало, но потом растворились, несколько ушли от нас навсегда. Мы и раньше встречались: на 10 лет выпуска, 15, 25. Но приходили практически одни и те же люди. Из преподавателей в живых осталось, по моим сведениям, четверо, остальных, к сожалению, уже нет. А когда мы учились, абсолютное большинство, были бодрыми, разными, весёлыми. Некоторые, несмотря на серьёзные дисциплины, которые они преподавали, были с хорошим, тонким чувством юмора. Профессор Бекнев, доктор технических наук, на одной из лекций по   очень серьёзному предмету, который назывался «Компрессоры» (третий курс), проходя мимо последней парты (а аудитория была небольшая), вдруг наклонился к увлёкшимся игрой в «морской бой» студентам и показывая на нужную клетку, сказал: «Вот сюда ходи». В ответ был возглас: «Точно!». А Виктор Сергеевич как ни в чём не бывало, полуулыбаясь пошёл неспеша дальше, продолжая лекцию. Все сначала засмеялись, но быстро затихли вслушиваясь в слова профессора.   
На первом курсе, на экзамене по электротехнике, заведующий кафедрой «Электротехника» пришёл с газетой. Раздал билеты, развернул газету и углубился в чтение, иногда что-то негромко бормоча. Через некоторое время он вдруг громко говорит: «Переворачиваю». Сначала в аудитории (а она была большая, классическая, с подъёмом вверх) от неожиданности воцарилась гробовая тишина, потом – сильное шуршание (убирали шпоры), преподаватель сделал выдержку и неспеша перевернул газету. Подготовка к экзамену продолжилась. На экзамене он не зверствовал, принимал вполне лояльно, понимая, что предмет у нас не профильный, а общеобразовательный. Но благодаря его юмору с газетой, запомнился.
Экзамен по трудному предмету, «Газовые турбины». Принимает профессор Грязнов Николай Дмитриевич. Пришёл. Сел за стол, закурил и погрузился в раздумья в плотной дымовой завесе. Курил он много. Но самое главное для сегодняшнего времени – ему никто никаких замечаний не делал, да он нам собственно этим и не мешал. Скорее наоборот, практически домашняя обстановка. Ещё бы халат на него и тапочки, совсем бы было чудно! В те времена отношение к курению было лояльным, в отличие от сегодняшних диких времён тотальной борьбы с курением. А тогда в перерывах между парами студенты «высыпали» на лестницу и все «по-чёрному» курили, бурно обсуждали свои учебные дела, любовные похождения, походы в пивную и анекдоты от майора военной кафедры.     Правда, когда приходил преподаватель семинаров по высшей математике по фамилии Холод Александр Анатольевич (АА), он распахивал настежь окна, даже зимой, поскольку ненавидел табачный дым. АА был своеобразным человеком. Летом его одежду составляла белая сорочка с коротким рукавом, серые брюки и советские альпинисткие ботинки, начищенные до блеска и портфель в руках. Зимой, даже в трескучий мороз, к этому наряду, видимо, чтобы оправдать свою фамилию Холод, добавлялся пиджак и беретка. Конечно, когда он шёл по московской улице зимой, прохожие изумлённо оглядывались на него. Тогда таких «чудаков» было немного и они вызывали удивление. Ко всем студентам Александр Анатольевич обращался по имени-отчеству, что для нас, тогда первокурсников-второкурсников было крайне непривычно. Когда он кого-нибудь «поднимал» по имени-отчеству, вся группа на него оглядывалась, иногда грубовато подшучивали, смеялись. Постепенно привыкли. Это было уважительно и оказалось хорошей тренировкой в начале настоящей работы после института.
Коль уж я вспомнил про высшую математику, не могу не рассказать про лектора по высшей математике. Про Константина Константиновича Василевского, в народе КК. КК был крайне необычным человеком. Он приходил на лекции взлохмаченным, приветствовал народ и не обращая внимание на изрядный шум в аудитории (народ рассаживался, продолжая громко обсуждать свои дела) громко начинал лекцию. При этом он иногда входил в такой раж, что бросал на пол пыльную меловую тряпку, через некоторое время начинал её шумно искать, чтобы размазать ошибку в длинной формуле, снова бросал её на пол. При этом серьёзно перемазывался мелом включая лицо и пиджак. Иногда, когда он не мог найти ошибку в формуле и задумчиво стоял у доски, что-то про себя бормоча, потом вдруг снимал пиджак и не задумываясь, бросал его на пол. Публика затихала: «Во даёт!». КК в это время находил ошибку, радостно вскрикивал и переходил на фальцет и кричал «Замечу…»
В аудитории становилось совсем весело, вплоть до того, что забывали про тему лекции. Однажды, когда он бросил пиджак на пол (об этом, правда, мне рассказали выпускники не нашего года) аудитория замерла. КК почувствовал это и нерешительно повернулся к публике. «Что случилось?» шёпотом спросил он. Аудитория молчала, пристально глядя на него. «Скажите, я в такой обстановке не могу дальше говорить». И тогда кто-то из студентов на первых рядах с трудом «выдавил» из себя: «У вас два галстука». КК начал испуганно себя ощупывать. Второй галстук был на спине. Константин Константинович совсем смутился и покраснел. Оказывается, он вдовец. Живёт один. Выходя из квартиры, посмотрел на себя в зеркало и случайно обнаружил, что он небрит. Недолго думая, повернул галстук назад, побрился, надел новый и заторопился на работу. КК был очень рассеянным и порою даже смешным человеком. Поэтому я допускаю, что это может быть похоже на правду. Однажды, в перерыве между 45-минутками он подошёл ко мне, наклонился к уху (он был довольно высоким человеком) и довольно громко спросил: «Ну как я сегодня читаю лекцию?». От неожиданности и громкого голоса я вздрогнул и сказал: «Как всегда превосходно, зажигательно!». Он удовлетворённо кивнул и что-то бормоча отошёл. 
На «картошку» в МВТУ ездили штатно два раза: после первого и второго курсов, мы же съездили три раза, т.е. и на третьем курсе. В советское время это была обычная практика, ездили все: школьники, студенты, кандидаты наук. Все! Так вот, в один из наших заездов приехал грузовик, как сейчас помню, ЗиЛ -130 стандартного голубого цвета (видимо, на заводе тогда другой краски не было), из кабины вылез крупный парень-шофёр, закурил и, пока мы его грузили, отпускал в нашу сторону ядовитые шутки. Типа: вот интеллигенция, а возитесь в грязи, а потом будете получать по 120 р в месяц, и т.д. Нам это, конечно, не нравилось. Народ как-то нехотя отвечал, работал. Наконец, нагрузили картошки верхом. Он залез в кабину и начал заводить машину. Раз попробовал, другой-третий. ЗиЛ заводиться отказывался. Он открыл капот и начал там ковыряться громко сопровождая действия крепкими ядрёными русскими выражениями. Суть которых (в переводе на цивильный) была: вот сюда приехал б…нормально, а чего тебе с…не хватает и т.д. наш народ сидел молча, переглядывался, девушки хихикали. Через полчаса он злой и красный, в десятый раз изо всех сил нажал на стартёр и долго «крутил». Машина долго дёргалась, потом громко …… стрельнула картошкой и завелась! Мужики заржали до слёз, показывая на него пальцем, он же нам под шум мотора долго что-то орал, махал руками, крутил пальцем возле виска. Наконец, уехал. А мы ещё долго забавлялись этим случаем: а нечего негативно высказываться о русской интеллигенции и советских инженерах!
У нас  в группе ребята были в основном 1957-58 годов, четыре человека после армии, соответственно 53-54 годы и трое юных, 59 года рождения. Вот однажды вечером, после работы, двое из них, Чурин и Давыдов, оба Игори, горячо заспорили. Предмет спора для меня был неинтересный, но смешной, детский. Давыдов утверждал, что сможет неделю спать в одних плавках на голом панцире, голой сетке железной кровати (где нас расквартировали – других не было, старые, скрипучие железные кровати), Чурин – сомневался. Поспорили на бутылку коньяка. Тогда про Курвазье никто не знал, был просто коньяк! Но стоил тогда целых пять рублей! Его могли позволить себе лишь некоторые взрослые, хорошо зарабатывающие дядьки, но не студенты МВТУ! Поэтому все с интересом наблюдали за спором, много и шумно комментируя и самих спорщиков и предмет их дуэли. Я попытался их успокоить но не тут-то было, страсти накалились! Обстановку накаляли болельщики. До полуночи кричали, спрашивали Давыдова как он себя чувствует голяком на железяке, не жарко ли ему, не кусают ли его блохи, ну и т.д. Мне Игорька было откровенно жаль, пацаны, что с них возьмёшь?! Конечно, такие сцены повторялись каждый вечер пока не закончилась неделя. Я был поражен, но Давыдов, небольшого роста паренёк, немогучего сложения, стойко выдержал серьёзное испытание и выиграл спор! Жалко, что Чурин проставлялся позже уже без нас (без меня) и я не видел их лиц и реакции. Забавно было.
На третьем курсе, приблизительно около 20 сентября, нас, неожиданно, снова отправили на «Картошку».  Неожиданность состояла в том, что на «картошку» посылали обычно первый-второй,  а третий курс и выше уже не трогали. У нас уже вовсю шли лекции, три лекции по «Газовой динамике» прочитал Владимир Васильевич Уваров, заведующий нашей кафедрой «Газотурбостроение» (Э3), известный в нашей среде человек. 
Мы прибыли в Луховицкий район, в совхоз, который возглавлял Герой Социалистического труда и он нам определил фронт: уберёте вот это поле и он широко показал рукой и можете уезжать домой! Изначально поле нам показалось совсем немаленьким, но энтузиазму не было предела!  Техника исправно работала и через несколько дней морковка, которую мы так и не смогли загрызть, была вывезена с поля. Радостные, что задание Героя быстро выполнили и что уже завтра можно отсюда «делать ноги», начали собирать «манатки» и готовиться к отъезду. Но завтра нас ждал  surprise. Приехал Герой и объявил, что надо убрать ещё такое же поле и что с нашим институтским руководством всё согласовано. От такого известия нам стало кисло. Народ повыступал, но Герой слушать нас не стал, сел в машину и уехал. Все окружили Володю Спиридонова, аспиранта кафедры, который приехал с нами старшим. Володя, как и мы, был растерян, но делать было нечего и все побрели на новое поле. Начали неспешно работать и постепенно «пришли в себя», ожили, опять появились шутки и смех, анекдоты и прибаутки. Погода, как помнится, стояла не дождливая, и мы дня за четыре, «кончили» и это поле. Ну, всё, теперь то уж точно можно уезжать. Но на следующий день нас опять ждал  surprise. Опять приехал Герой и объявил, что надо убрать ещё одно поле. «Ну уж, нет!» закричал народ, «Дудки!, вы нас уже один раз обманули, а ещё Герой!». Председатель тоже на нас покричал, что вон сколько ещё морковки на полях, а её надо всю в Москву отправить! Ну и дальше в таком же духе: он на нас, а мы на него.  Кричали, конечно, не все, а наши лидеры (в каждой группе всегда есть лидер!). Герой уехал, а мы после недолгого, но шумного «базара», по предложению лидеров решили всё-таки уезжать. Володя Спиридонов вынужден был согласиться и вместе с нами уехал в столицу нашей Родины, город-герой, Москву. На следующий день, мы, как ни в чём не бывало, пришли на занятия. На кафедре нас не ждали. Кроме того, мы узнали о страшном событии – умер В.В. Уваров и завтра похороны. Мы участвовали в этом печальном мероприятии. После чего занятия возобновились. Нового заведующего долго не назначали, потом объявили. Им стал д.т.н. профессор А.И.Леонтьев.  Владимир Васильевич Уваров был выдающимся учёным, легендой, пионером отечественного газотурбостроения и мы оказались последним (или, говорят, лётчики, крайним) набором студентов, которым удалось повидать и послушать лекции В.В.Уварова.  Дальше лекции по «Газовой динамике» нам читал Янсон Ричард Александрович. Про наше «геройство» на «картошке» уже никто не  вспоминал, а вот Володе Спиридову,  как я слышал, досталось серьёзно. Много позже я с ним встречался по работе, но разговор был короткий и незапоминающимся. Единственное, что «зацепилось» в голове, то что Спиридонов приезжал предлагать какие-то коммерческие услуги.
Зато запомнилась встреча на подходе в 2000-му году с другим преподавателем кафедры Э3 – Александром Борисовичем Шабаровым. Когда я учился, он был молодым учёным, но уже кандидатом технических наук и очень своеобразным человеком. Однажды, он сильно опоздав на  лекцию, пришёл и сразу начал что-то писать на доске. Потом повернулся к нам и неожиданно сказал: «Давайте сегодня попозже начнём и пораньше закончим». Мы, конечно, одобрили такой подход. Уже после нашего окончания института, я узнал, что Александр Борисович покинул нашу кафедру и уехал (из столицы!!!) в г.Тюмень, где ему предложили работать проректором Тюменского госуниверситета. Недавно, вспомнив про нашу встречу, полез в бескрайние просторы Интернета и обнаружил, что   Шабаров А.Б. с - отличием закончил МВТУ, Доктор технических наук, профессор, Тюменский государственный университет (г. Тюмень, Россия). Заслуженный деятель науки РФ. Научный редактор журнала «Вестник Тюменского государственного университета», после реорганизации журнала в 2014 году – главный редактор журнала «Вестник Тюменского государственного университета. Физико-математическое моделирование. Нефть, газ, энергетика». Ученый мирового уровня в области теплофизики и механики многофазных систем и так далее. Т.е. вполне состоялся как учёный и не зря тогда уехал из Москвы (все в неё стремились, а он – уехал!). Я сидел в своём кабинете, раздался осторожный стук в дверь и бочком несмело зашёл уже совсем немолодой человек и сказал, что его направили ко мне. Я , практически сразу, его узнал. Он протянул руку, поздоровались, он подал свою визитку. Я посмотрел на неё «Точно, Шабаров!», подумал я про себя.  Александр Борисович предлагал сотрудничество. Я соглашался, сказал ему, что надо сделать для этого, продолжая с полуулыбкой смотреть на него. Он меня явно не узнавал. «Александр Борисович, а Вы меня не помните?» А.Б. насторожился и с прищуром начал всматриваться в меня что-то тихонько бормотать. «Моя фамилия Жданов, выпускник 81-го года». «Ах, да, конечно! Конечно помню!». Расстались тепло. Я не был уверен, что А.Б. вспомнил меня. Как все талантливые люди, он был несколько рассеянным человеком, а потом – столько студенческих лиц прошло перед глазами! Разве всех упомнишь! Но я всё равно был очень рад этой неожиданной встрече.   
Как и положено было в те времена (я учился в МВТУ с 1975 по 81 годы) после первого курса мы поехали в стройотряд, в Подмосковье. Нам поручили достраивать детский садик в колхозе. Пришёл мастер Витя: русоволосый, высокий, с несильным нетрезвым запахом, в чёрном поношенном пиджаке под которым была выцветшая нейлоновая рубашка фиолетового цвета и, несмотря на то, что было мягко говоря, сильно тепло,  в резиновых сапогах. Витя скороговоркой объяснил что надо делать и быстро «смотал удочки». Видимо, продолжать начатое вчера «серьёзное дело». Для начала надо было выложить стенку из кирпича. Никто из нас, включая меня, несмотря на то, что в институт поступил после армии, в руках ни кирпича, ни мастерка, ни раствора в руках не держали. К  обеду подвезли раствор и, кто был посмелее, приступили к работе. Остальные, как и положено в этих случаях,  «помогали советом». Строго по армянскому радио: можно ли женщину …на Красной площади? Можно! Но замучают советами! К вечеру закончили и пошли купаться на речку, которая была рядом. Ведь лето, каникулы, а мы юные и весёлые!  На следующее утро появился Витя в той же униформе и с тем же запахом. Долго и мрачно смотрел на стенку и потом несильно пнул стенку резиновым сапогом. Стенка, не задумываясь, рухнула. «Ты что наделал, с…! Мы целый день её ложили, а ты! «(ложили, а не клали, написано умышленно. Так тогда прозвучало!). На что Витя, неспеша закурив сигарету, сказал: «Она бы всё равно упала, «пузатая» была!». Что стена была с изгибом, мы и сами видели, но думали – может быть пройдёт?! Уже потом, сидя у костерка и обсуждая Витин пинок, пришли к выводу, что правильно он сделал: стенка ведь могла завалиться позже, да на детей и прибить кого-нибудь! Не дай, Бог!
Ребята посноровистей, (например Володя Жданов, мой однофамилец) в том числе, благодаря многочисленным советам местных дядек,  научились потом вполне прилично класть кирпичи и даже «заводить» углы здания, что считалось довольно сложным делом и требовало умения и навыков.   Дядьки советы давали в типично русских, сочных выражениях. Мысли подавались ясно и точно и не требовали повторения!
После второго и третьего курсов я ездил в стройотряды в Норильск, точнее пос. Талнах. Уже многое подзабылось, но хорошо помню, что работать было там тяжело. Во-первых, в начале июля, когда мы туда прилетели, а это за Полярным кругом, там стоял непривычный для нас полярный день. Т.е. ночи в нашем понимании, просто не было. В ночное время стоят сумерки, как у нас бывает в дождливую погоду. И несмотря на усталость после изнуряющей работы, засыпалось тяжело. Окна задраивали простынями, чтобы было хоть немного потемней, но и это мало помогало. Однажды я пробудился часа в 3 утра, подошёл к окну, отодвинул  простынь и, как говорится, обалдел! На улице было полно народа, все куда-то двигались! Бросился в глаза мужик, который нёс в руках авоську с вином! Оказывается, в этот период года Норильск переходил на трёхсменный режим работы, т.е. всё работало круглосуточно. 
В первом стройотряде мы чистили подполы под домами. Все дома там стоят на сваях, которые вогнали в вечную мерзлоту. Под домом образуется грязь, которую мы на носилках вытаскивали и грузили на машины.

p.s. Пока писал, перевалило за 65. Постараюсь продолжить. Есть что рассказать. Спасибо всем, кто читает
11.03.2020