Ах, Женя-Женя, Женечка!

                АХ, ЖЕНЯ-ЖЕНЯ, ЖЕНЕЧКА!


   В 1948 году моего отца перевели по службе в г. Уфу. Ему дали комнату в офицерском семейном общежитии, расположеннном на третьем этаже серого многоэтажного здания Башсоюза. Напротив, через дорогу, возвышался Главпочтамт. Так я оказался в Уфе.

   Недалеко от здания Башсоюза находилась 11-я мужская средняя школа, в 6-ой "В" класс которой меня и зачислили.
   Посадили на предпоследнюю парту во втором от двери ряду.

   Я сразу же обратил внимание на сидящего за мной рослого широкоплечего и угловатого  школьника - с крупной головой, стриженой "под ёжика", в круглых, как у меня, очках.
   Вскоре услышал его имя: Женя, Женька и фамилию - Стрельцов.
 
   Ребята из класса мельком взглянули на новенького (меня)  и  тут же вернулись к своим обычным делам на уроке. 
   А на переменах - гурьбой из кого-нибудь у стенки или в углу класса жали "сало",  пытались с разбега допрыгнуть до лампочки, или играли в "лянгу" -  "чеканку" (многократное подбрасывание кусочка волосатой заячьей или козьей шкуры с грузилом, выполняемое внутренней частью голеностопа) - коротко говоря,  безобидно бесились, как и предписано природой шестиклассникам.

   Сначала я сидел, как приклеенный: присматривался к явно дружному и очень живому классу.
   У Жени в этот день была другая забота. Перед ним маячила чужая  спина и явно надо было с ней что-то делать! На уроке, разумеется! Не тратить же драгоценные  минуты перемены на новенького!
   И он сообразил, "что делать?" намного быстрее, чем Чернышевский и Ленин, когда задумывали свои работы на ту же тему.

   В классе мы сидели по-двое за партами - узкими столиками, наклонными в сторону учеников. Эти столики были жёстко связаны со скамейками. Спинка каждой скамейки представляла собой доску, прибитую так,  что между ней и сиденьем оставался просвет в 20-25 сантиметров.

   Женя на уроке залезал под парту так, что торчала поверх лишь одна его голова, и, повернув на 90° ступню, тихонечко просовывал свой огромный мужской валенок между спинкой и сидением моей парты. Выбрав подходящий момент, когда учитель повернётся к доске, он вдруг резко толкал валенком новенького в низ спины - ТЫК! ТЫК!! ТЫК!!! - от чего моя голова синхронно толчкам запрокидывалась назад.

    Я вскакивал с места с книжкой или тетрадкой - что было под рукой - и, обернувшись к нападавшему, пытался шлёпнуть его по торчащей из-под парты голове, но руки у Жени были свободны и попадал я только по ним. 

    Те из ребят, кто вовремя заметил приготовления Жени к цирковому номеру, с огромным нетерпением  ждали кульминации и, увидев её,   мгновенно взрывались весёлым смехом.

    Резко обернувшийся учитель и те кто прозевал видели  торчавшую над партой большую женину голову с широко раскрытыми глазами и невозмутимым - как маска - выражением лица: без помощи рук выбраться наверх было невозможно, а руки его  были заняты обороной.
               
    Радостно грохотал уже весь класс, кроме троих - Жени, меня и, конечно же, возмущённого учителя. Но ни разу Женя не забавлялся так у любимых учителей - математики, русского языка и литературы,  географии.

    Длились эти и другие "тестовые" штучки первую неделю или полторы, но все придумки  были совершенно безболезненными и явно необидными - это я и тогда чувствовал.  А потом  стало интереснее выяснять, как каждый из нас справился с решением отдельных олимпиадных задач по математике, физике - их нам часто давали, заранее готовя к высоким требованиям хороших институтов.
 
     Мы сблизились:  находилось множество тем, интересных обоим. Гораздо интереснее, чем толкание валенком. Принял меня и класс.

                ***

      Окончили мы среднюю школу в немыслимо далёком от нынешнего дня 1953 году.  Женя - с безусловно заслуженной золотой медалью.
       Все  были нацелены родителями и школой на получение высшего образования.

       На следующий день после окончания школы, собрались мы впятером - Женя, я и ещё трое близких  товарищей из нашего класса, чтобы обсудить свои дальнейшие шаги. Прогулялись по знакомым местам. Четверо из пяти определились: они уезжали из Уфы. Как будто прощались с городом, где выросли.

       Солнышко грело всё сильнее и кто-то предложил сходить на речку Уфимку - приток реки Белой.
        В разгар рабочего дня пологий берег реки был совершенно пуст. Здесь было прохладней, чем в городе. Наконец, мы вот-вот станем студентами - какое чудесное и желанное слово! Казалось, у каждого за спиной выросли невидимые крылья, которые вот-вот унесут нас в прекрасную, ещё неизведанную  студенческую жизнь.

         Женя был очень удивлён, что я вдруг поменял свои планы: вместо МФТИ или МГУ, куда собирался, вдруг решил поступить в Уфимский авиаинститут (УАИ). И он усиленно звал меня с собой в Московский геолого-разведочный институт - МГРИ. Но романтика геологов меня совершенно не манила.

       (Не ведали ребята, что примерно за две недели до конца последней четверти учебного года, наш замечательный и незабвенный классный руководитель А.П.Семёнова пригласила в школу моих родителей.
       Она сообщила им, что меня аттестуют на медаль и спросила о моих планах. Когда услышала про МФТИ и МГУ, то откровенно рассказала, что в последние годы ни один медалист нашей школы, имеющий "неправильную" фамилию, не был зачислен в эти институты,  хотя выпускники и пытались поступить. На собеседовании их сознательно - и часто издевательски - проваливали. Очень тяжёлый был удар! И - по опыту наших выпускников - назвала московские вузы, где не фамилия, а только подготовка поступающего имела значение.
      Отпереживав  первое в жизни крушение планов, решил я не уезжать из Уфы: был полон гордыни и юношеского максимализма).

      Вскоре и у реки стало жарко.
      Кто-то предложил переплыть на другой берег - там под кручей разглядел место, где можно отдохнуть перед обратной дорогой. По зрительной моей памяти ширина реки была здесь метров 80-100.

     Товарищи мои вошли в воду и долго шли по отмели, постепенно погружаясь. Мне показалось с берега, что они даже перешли за половину реки, когда поплыли к крутому берегу. Плавали они отлично!

     Отставать от них было жгуче стыдно: так сложилось, что плавать я не умел,  хотя и был неслабым юношей - футбол, волейбол, с девятого класса - ежедневная зарядка с 20-килограмовой гирей.

     "Ну, уж как-нибудь последние 30 метров до берега преодолею-это же вроде просто, а то подумают, что испугался!" - и поспешил за ними. Шёл по воде,  пока дно плавно снижалось, а когда оно стало круто опускаться вниз, резко оттолкнулся от дна и бешено замолотил по воде конечностями,  испугав рыб на километры в обе стороны реки и удивив товарищей, которые давно сидели на небольших выступах обрывистого берега.  Такое они видели, наверное, не часто.

      Ребята были недалеко, и их взгляды просто тянули  меня к берегу. "Доплыл" всё-таки! Никто из них не шутил и не смеялся надо мной.

      Сидеть на выступающих неровностях берега было неудобно и вскоре товарищи бросились в воду и поплыли обратно. Все, кроме чуткого Жени.

      Но я же видел, что сидеть ему неудобно и терпит он только из-за меня.

- Поплыли? - предложил я.
- Отдышись! - резонно предложил Женя.

      Однако бес, сидевший внутри, спихнул меня в воду, где я стал молотить по воде всеми четырьмя конечностями, опять погнав волны по Уфимке-Белой-Каме-Волге прямо в Каспийское море!

     Женя быстро плыл красивыми и экономными движениями к отлогому берегу, где  на солнышке уже грели животы наши товарищи. Доплыв до отмели, встал на ноги и, мельком глянув на меня, медленно пошёл к берегу.

     Чуть позже, дико устав молотить по воде, посмотрел я на далёкий-далёкий берег - и увидел мир как в перевёрнутый бинокль: крошечные фигурки на берегу, а сам берег - будто на горизонте!

     Помня про отмель, попробовал встать на ноги - и ушёл глубоко вниз. Оттуда, сквозь толщу зеленоватой  мутной воды над головой, солнце выглядело круглым жёлтым диском.

     Тишина... Было странное чувство умиротворения и покоя. Испуга не было - я ещё не понял, что тону. Течение медленно волокло меня за собой.


     Когда ступни коснулись чего-то твёрдого, я оттолкнулся вверх, вяло забарахтался, и коротко высунул из воды голову. Испуга по-прежнему не было, но и воли барахтаться - тоже. Я был в состоянии прострации. Снова ушёл под воду, успев заметить, что кто-то быстро плывёт ко мне.

    Это Женя, услышав за спиной тишину вместо моей молотилки, бросился на помощь: заметил, где я вынырнул.
    Ухватил меня за волосы, вытащил мою голову из воды, дал вдохнуть воздух.

 Предупредил:
- Не хватайся за меня! Греби! - и, не отпуская мою голову, поплыл к берегу. Я, как мог, грёб воду ладонями и ему не мешал.

     Быстро оказались на отмели и Женя поставил меня на на ноги. Ростом я был 180 сантиметров, но, несмотря на это, вода доходила мне до горла, а ему - до плеч. (Женя был выше меня на 10-15 см).

      И мы вместе вышли по отмели из реки.


      Так Женя подарил мне вторую жизнь. Но, главное:  уберёг моих родителей от чудовищного горя!
      Только потом, дома, я вполне осознал происходившее. Но до сих пор не могу понять свою пассивность, когда явно тонул, но не боролся за жизнь, хотя бы ради родителей. Голова была пустая, эмоций - ноль, как никогда в жизни - ни до, ни после этого события.   
      А ведь в жизни не был я непротивленцем!

      Видели всё это лежавшие на берегу ребята, или нет - не знаю: на эту  стыдную для меня тему никто, включая Женю, ни слова не произнёс.   Я же был в полном смятении. 
      Пришла пора идти по домам. Настроение эйфории куда-то испарилось, а, может, мы предчувствовали, что в этой жизни больше никогда не увидимся. Женя уезжал в Москву, трое - в Свердловск/Екатеринбург,  я - оставался в Уфе.

     После этой  встречи мы с Женей переписывались пять лет.
     По окончании третьего курса я перевёлся в замечательный Казанский авиаинститут, где мне пришлось в течение одного семестра помимо  учёбы сдавать новые и пересдавать некоторые старые  дисциплины (из-за большой разницы учебных часов), где, в ожидании места в общежитии, дважды менял "койко-место" в частных углах - во всей этой суете наша переписка  не оборвалась.
     Последнее из сохранившихся его писем - от 28.12.58 года.

     Никому не рассказывал я о происшествии на Уфимке. Но, вспоминая о Жене, было бы подлым сделать вид, что я об этом забыл.

                * * *

     Недавно перечитал письма Жени, где он красочно и эмоционально описывает свою московскую студенческую жизнь, в которой  хочет с первого же курса успеть всё - музеи, книги, новое кино, записывается в секции: горно-лыжную, альпинистскую, конно-спортивную, стрелковую, осваивает фотографию.

     Бывает и на институтских вечерах:

"...29-го (декабря 1955 г., 1-ый курс) у нас был институтский вечер, посвящённый встрече нового года. И сейчас без смеха не могу вспомнить кривляющихся стиляг, дрыгающихся под звуки барабана, вой трубы и саксофона, вокруг ёлки. Такого дичайшего джаза я никогда не слышал".

     Но как только Женя впервые  совершил горное восхождение - он буквально влюбился в горы и альпинизм стал его страстью на всю жизнь!

     От письма к письму видно, как возрастала эта любовь, нарастала сложность восхождений и как мужал недавний школьник.

     На четвёртом курсе  Женя уже возглавляет альпинистскую секцию большого института, но какого! - геолого-разведочного, где каждый второй - альпинист!

      Начиная со 2-го курса, он досрочно сдавал на "отлично" сессии, чтобы поскорее отправиться в горы!

      "Знаешь, - писал мне Женя, - только теперь я почувствовал, чем для меня стал альпинизм: теперь в институте только и живёшь той мыслью, что сдашь одну из многих, уже осточертевших зачётных и экзаменационных сессий и поедешь в горы опять.
      И вот я опять в горах!" (11.1.1958 г., 5-й курс)

      Даже на распределение после института он записался  "... в Среднюю Азию - на Тянь-Шань, или Памир, где можно заниматься альпинизмом без отрыва от работы, или наоборот." (11.1.1958)

      Романтик! А вот - про альплагерь:

     "Зимой там такая красота, такое яркое солнце и синее небо, каких я ещё нигде не видел... Народ подобрался замечательный - весёлый, студенты и было нас человек 40... Приехал коричневым, москвичи пялили на нас глаза на улицах, а одного моего товарища приняли  даже за египтянина".

     Женя был человеком коллектива,  истинного товарищества. Тех, кто попал на его жизненную орбиту, он не мог забыть. В каждом письме - в течение пяти лет! - живо интересовался, что знаю я о судьбе наших школьных товарищей. Словно хотел собрать всех под свои распростёртые крылья.

     А уж когда попал в особое альпинистское братство, где каждый полностью доверял свою жизнь товарищу по связке - это было то самое, что совпадало с его естественной готовностью без колебаний отдать собственную жизнь, но спасти другого, кто может погибнуть рядом.
     Благородный Рыцарь и редкий Человек!
                               
     Чехарда текущих событий отодвинула школу. Но из памяти они не исчезли.

                * * *

      В последние мои годы  всё чаще вспоминется прошлое. Примерно год назад написал эти заметки о Жене, но очень хотел дополнить их рассказом о его взрослой жизни.               
      Попытался  узнать в Интернете, как сложилась дальнейшая  жизнь Евгения.

      Со скорбью  обнаружил воспоминания о Жене - Евгении Александровиче Стрельцове - в Мемориале альпинистов: его жизнь оборвалась в 62 года (7.7.35-2.9.97).

                * * *

      Вот отрывки из волнующей, душевной статьи  В.Александрова "Стрельцов Евгений Александрович",  опубликованной в Мемориале альпинистов:

    "Евгений Александрович – был личностью совершенно неординарной. Начиная с внешнего вида – под два метра ростом, мефистофельскя бородка, сердито блестящие профессорские очки. И все это великолепие венчала видавшая виды солдатская панама Среднеазиатского Военного Округа образца 1970 года в которой он ходил в горы.
     А ходил он в них почти всю жизнь. Потому что по профессии был геолог, а по призанию - альпинист.

   ... в основном Евгений Александрович занимался высотными восхождениями. При его комплекции и природной неуклюжести трудно было представить Женю на скальных стенах.
     А вот в среду снежных гигантов где – ни будь  на Памирском фирновом плато он вписывался очень хорошо. Громадный человек – скала! Он был под стать окружающим его вершинам! А какие были горы!

     Одним из самых почетных званий в Советском Альпинизме всегда считалось звание Снежного Барса. Этим званием награждался альпинист покоривший четыре высочайших вершины СССР.
 ... Евгений Александрович стал Снежным Барсом в 1972г и получил почетный знак Покорителю Высочайших Вершин СССР. Со свойственным ему грубоватым Стрельцовским юмором он называл его – «Гроб с Венком.» Действительно дизайн этого знака напоминал гроб а окружающая его веревка – венок. Но тем не менее — гордился этим званием.

      За ним еще закрепилось прозвище -« Прямой — как Лом ». Относилось оно не к внешнему виду а к характеру. Резал правду – матку в глаза! Не взирая на лица и чины. Это конечно мало кому нравилось. Но такой он был и не собирался изменяться.

      В 1984г. Памир. Со Спартаковской экспедицией второй раз взошел на пики Е. Корженевской и Коммунизма. Но при спуске по маршруту Бородкина почувствовал себя плохо. По леднику Вальтера мы тащили его уже на самодельных носилках.

      Женю! Несокрушимую скалу! Человека, который спас в горах не один десяток жизней! В лагере врачи поставили диагноз – прободная язва. До утра может не дотянуть. Всю ночь радисты доставали в эфире Ош, Бишкек, Душанбе. Спасти мог только вертолет. И наутро прилетело сразу два! Душанбинский и наш, из под пика Ленина. Сомнений не было – скорей в родимый Ош! Командир вертолета – знаменитый Андреевич выжал из машины все. Шли напрямик, нарушая все летные правила и законы физики. На последних каплях керосина упали на ВПП Ошского порта. Спасибо врачам. Выкарабкался тогда Евгений Александрович

      После этого еще были геологические экспедиции и первоклассные восхождения. Съемки Киргизского хребта, Пик Погребецкого и Чапаева, красавец Хан – Тенгри!

      Никто не мог поверить известию, что Евгений Александрович тяжело болен. Этого просто не могло быть! Да он раздавит эту хворь в два счета!
      Но в этот раз недуг оказался сильнее. Рак.  За три месяца он сгорел словно свеча.

      "Снежный барс", доктор геолого-минералогических наук, профессор МГРИ
                Евгений Александрович Стрельцов
      захоронен на Юго – Западном кладбище 99 квартал" (в Москве).

                * * *
      Два портрета Е.А. Стрельцова можно посмотреть, набрав в поисковике Google запрос:

           Мемориал альпинистов Стрельцов Евгений Александрович

      Вторую фотографию Вы можете увидеть, если кликнуть мышкой по стрелке под фоторядом.

      Больше всего на себя-школьника  Женя похож на фото в панаме, когда ещё не был изнурён болезнью.


                * * *

    Ах, Женя-Женя, Женечка!  Оказывается, не одного меня ты вытащил с того света,  а ещё и десяток альпинистов!

   Такие редкие, как ты, люди должны бы по справедливости жить в добром здравии не 62 года, а лет до 120!


                СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ

                ЕВГЕНИЮ АЛЕКСАНДРОВИЧУ СТРЕЛЬЦОВУ  - 
               
                - дорогому товарищу юности моей!


2019/3.2020