Год спустя со Дня Победы

 Со Дня Победы над фашистской Германией прошёл год, а фронтовые раны отца не заживали. По состоянию здоровья работать шофёром он не мог. Весной получили письмо от бабушки из Тунгусово, и родители решили уехать из Быстрого Истока на север Томской области, на малую родину отца.

Сборы были недолгими, так как вещей много не было. В день прибытия парохода «С. ДРОКИН» родители простились на пристани с родственниками. Осторожно шагая по трапу, прошли к своим местам. Узлы положили на пол, на них и сели. На полу сидели и другие пассажиры с билетами третьего класса.

Мама разрешила мне постоять у борта парохода, когда он отчалил от пристани. За кормой бурлила вода. Мелкие белые барашки волн бежали вслед за пароходом. Чайки кричали за бортом. По обеим сторонам реки росли высокие тёмно-зелёные деревья, встречались на Оби заросшие острова. Но особенно меня поразило отражение в реке живописного  вечернего неба. Я видела его впервые.
 
Только на вторые сутки «С. ДРОКИН» причалил к пристани Новосибирска. Здесь была пересадка. Речной вокзал был заполнен людьми. Многие сидели на узлах с вещами, так как все скамейки были заняты. Днём дети бегали вокруг, а ночью спали на полу. К вечеру третьего дня кто-то из пассажиров известил о том, что пароход  причалил к пристани. Люди зашевелились, прихватив узлы и чемоданы, вывалили на берег.

    Издали были видны огромные буквы на боку парохода. Я запомнила зрительно слово - МИНИН. Читать ещё в то время не умела, не знала букв, но эти пять букв мне понравились. Я приняла их душой. А люди сходили по трапу на берег и смешивались с теми, кто ожидал посадку. У причала пристани стало многолюдно, но прибывшие пассажиры спешили в город, и толпа быстро рассеялась. Наконец, сияющий белизной пароход «КУЗЬМА МИНИН»,  дал отправной гудок и отчалил от берега. Родители заняли места на скамейке, согласно купленному билету третьего класса, в открытой кормовой части.

 Большой и красивый он шёл вниз по реке. В июне, после разлива, она  несла это белоснежное судно своим мощным и мутным потоком по течению. Обь в этом месте была широкая ещё и оттого, что весной  разливалась, заполняя водой все протоки. Плыли долго. У причалов разных населенных пунктов матросы сбрасывали трап, чтобы высадить пассажиров и забрать с берега.

Через несколько часов Обь соединилось с рекой Томь. Здесь «Кузьма Минин» повернул в сторону Томска. У пристани речного вокзала пароход пришвартовался, но трап матросы не спешили подавать.  Пассажиры столпились у выхода, но высадку и посадку не производили. Мы с мамой тоже подошли и остановились в конце очереди на выход. Из-за впереди стоящих людей мне ничего не было видно. Только было слышно, как  люди шепотом произносили слова:  – Смотрите! «Политические, политические».   – А кто они такие?
  –  По «пятьдесят восьмой», осужденные по 58-ой статье,  –  послышалось из толпы.

Мы с мамой не собирались сходить, поэтому отошли к борту. Здесь хорошо было видно, что происходило на берегу пристани. У кучи брёвен стояла группа мужчин в полосатой одежде. Фуфайки, брюки, шапки, через плечо перекинуты простёганные наплечники, – всё было полосатое. Только кирзовые сапоги были без полос. Эти заключённые уже принесли брёвна, тихо между собой переговаривались. Один из них повернулся в сторону парохода, долго смотрел на меня и маму. Может быть, вспомнил свою семью, что осталась дома.

 От  деревянного речного вокзала Томска вела к реке дорога. По обеим её сторонам, в несколько метров друг от друга,  стояли солдаты. У каждого в руках была винтовка. Возле некоторых их них сидела у ног большая собака. По этому коридору «политические» носили брёвна к реке, складывали их на берегу и отходили в сторону. Из-за угла речного вокзала показалась последняя пара с бревном, а за ними шёл солдат с винтовкой и собакой.

Спускаясь с косогора к реке, заключённый, шедший впереди, повернул голову в сторону парохода и негромко, но радостно сказал:
 – Владимир, брат, здравствуй!» Ответа не последовало.
 –  «Здравствуй, братишка!» –  поприветствовал заключённый ещё раз, глядя в сторону верхней палубы, где одиноко стоял молодой парень.
 –  Вы обознались. У меня нет брата, – послышалось сверху.

         Солдат начал ругать его за то, что он заговорил с пассажиром. «Политические» прошли дальше к реке, опустили бревно на землю, положили его в общую кучу и, стряхивая опилки с одежды, направились к остальным мужчинам, стоящим и сидящим на берегу. Но один вернулся назад, подошёл к пароходу, встал напротив Владимира и продолжил разговор.

  –  Как там, брат, родители поживают? Владимир смотрел на него и молчал. Столпившиеся у трапа пассажиры, закричали Владимиру: – Что ты молчишь? Не молчи! Ответь брату! – неслось со всех сторон.
 –  У меня нет брата. Вы ошиблись. Вы ошиблись. У меня нет брата, –  повторил  Владимир несколько раз.Осужденный по «пятьдесят восьмой" стоял на берегу, смотрел на Владимира и взволнованно мял в руках свою полосатую шапочку.

Я подняла голову и увидела у борта верхней палубы молодого человека. Ветер развевал его чёрные волнистые волосы. На нём были белая рубашка и черный костюм, мной впервые увиденный. Этой одеждой Владимир очень отличался от всех других пассажиров послевоенного времени. Парень облокотился на борт палубы, на которой могли находиться только пассажиры первого класса. Он смотрел на заключённого и молчал. А «политический» стоял на берегу, смотрел на Владимира и взволновано перебирал в руках полосатую шапочку. Так они стояли несколько минут. Все пассажиры  наблюдали эту сцену.

  –  Передай родителям привет, скажи, что я здесь! – сказал тихо заключенный.   В это время к нему подходил уже солдат с огромной собакой на поводке. Он приказал ему выйти на дорогу, подтолкнув слегка стволом винтовки в спину, направились в сторону вокзала. Владимир смотрел вслед непризнанному брату, которого уводил солдат. Остальные «политические» построились в шеренгу по пять человек и пошли в сторону города, сопровождаемые со всех сторон солдатами и собаками.

 После того как все скрылись за углом речного вокзала, матросы скинули трап. Прибывшие пассажиры сошли на берег, разрешили посадку. Пароход отчалил от пристани. Мама ушла к отцу, чтобы рассказать ему о том, что увидела на берегу.

    Я отправилась следом, но услышав шаги, остановилась у железной лестницы. Она вела на верхнюю палубу. Владимир спускался по ступенькам вниз. По его щекам текли крупные слезы. Владимир плакал,  глянул на меня, сердито сверкнув чёрными глазами, и быстро сбежал по лестнице. Он  свернул в коридор, в ту сторону, где находились каюты для пассажиров с билетами первого класса, скрылся за дверью одной  из них.

  «Владимир  плачет, потому что люди его поругали», – подумала я, подходя к родителям.  –  А дяденькам было очень тяжело нести бревно? – спросила маму, вспоминая  их полусогнутые ноги в коленях.  – Да нет. У них же были простёганные наплечники.

    От города Томска до пристани в Молчаново водный путь длился ещё несколько часов. Голод давно напоминал о себе, но есть было нечего. Мама укладывала меня спать и сердилась за то, что я просила у неё есть.
  – Видишь, все люди сидят и не едят, и кушать  не просят?   Ложись вот здесь, спи! Спать не хотелось. Мне было пять лет, а последний раз мы ели в Новосибирске, жевали прессованную кашу залитую кипятком. Кран с горячей кипячёной водой был в то время в каждом речном вокзале.

   

    Фото из Интернета. Пароход "КУЗЬМА МИНИН".