Продукты

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


Сегодня день седьмой - отдых для всей семьи. Мы собрались вместе, чтобы поужинать, но только Сергей не явился.
  - Что с Серёжей? - спросила встревоженная мать. - Где он?
  - Обещал приехать, - равнодушным голосом сказал сын Аркадий, ему семнадцать и голосом с хрипотцой, он пытается "утешить" мать. - Вчера звонили... просили приехать (он закашлялся)...
  - Он не сможет, мама, - сказал другой сын, - Сергей не приедет, он, видите ли, не может.
  - Почему не предупредил, ведь я ждала?
  - Мы все ждали: что теперь?.. - сказала Инга, младшая сестра Сергея, Аркадия и Дмитрия, его все звали Димуня, хотя он был старше всех.
Ещё одна сестра ждала ребёнка и то и дело ложилась в больницу на сохранение. Сегодня она была вместе со всеми и интересовалась делами семьи постольку поскольку... её малыш скоро появится на свет и тогда... Она мечтала о пышной свадьбе со своим возлюбленным, от которого рожала второго ребёнка по счёту, но он увиливал от брака с ней, как только мог (все так и думали). Звали сестру Аделаидой (мать назвала), она гордилась своим именем, только "мужа" отпугивала им: он называл её "Адя". Всем было весело, Аделаида не смеялась, считая шутку глупой. Девушка она была серьёзная, но замуж почему-то до сих пор не вышла (на эту тему в доме не шутили). Аду в доме любили, боялись за её детей, баловали и шутили только в присутствии её самой - не обидно. "Жених" был некудышный, все единогласно решили и поверить не могли, когда... он сделал, наконец, предложение. Ада была настроена оптимистично и ждала ребёнка... потом... Но потом это никогда, после рождения первенца свадьба откладывалась и так до этого времени - жених и всё.
Однажды в морозный день пришёл хромоногий юноша, присел на табурет и рассказал странную историю. Имя у этого юноши Самуил.
  - Родители так назвали, - оправдывался он, - пусть боги меня защищают, если такой родился (ножка была с подвывихом, исправлять не стали, так и пошёл, хромая на одну ногу).
Сколько всего было, а нога исправлению не подлежала, да и сам Самуил привыкал к своей хромоте и гордился библейским именем, но не часто (евреев не любили, и ему доставалось за еврейское имя).
Сейчас он сидел и зачитывал какую-то бумагу, которую прислали уведомлением.
  - Надо расписаться вот тут, - он показал пальцем с обрезанным под корень ногтем и стал доставать ручку.
  - Не надо, распишусь. Вот здесь? - размашистым почерком "Софья Леонидовна Мещерякова". - Приду обязательно, раз уж так уведомляете.
  - Не я, порядок такой, Софья Леонидовна, не я, - он сложил бумагу, - вот здесь... когда, что с собой захватить можно.
Он чувствовал неловкость перед этой женщиной, спокойной, рассудительной, она как будто знала наперед, что ей предстоит.
  - Там будет сложно, вы готовьтесь, против вас...
  - Не надо, знаю: что теперь?..
Самуил взял шапку и направился к двери:
  - И ещё, я не сказал, судья вам знаком - Иосиф Николаевич Подрубен.
  - Знаю такого, - упавшим голосом сказала Мещерякова, - как же, знаем...
Вся семья знала "убийцу" мужа, он посадил на 15 лет и правды не желал знать: муж не убивал, находился в другом месте. Апелляцию подавать не стали: муж умер от кровотечения, обострилась язва желудка уже в тюрьме - так говорили, но написали "сам".
  - Сам он не мог, - говорила она подруге, - зачем ему? Мы бы ждали, да и апелляцию...
Она говорила, подруга утешала.
Теперь сын: что с ним? Держали в изоляторе предварительного заключения. Виноват? Мать не верила, а хуже того... тот же судья: осудит, спрашивать не будет - всё как с мужем.
Она собиралась медленно, обдумывая каждое действие: "Платок - пригодится, - она не была слезливой, а вдруг, - это только одно... потом вспомнив, стала собираться быстрей, - завтра я увижу сына. Что с ним? Зачем полез в драку?" - мысли вихрем проносились в голове.
Вечер был унылым, хотелось плакать. Дочь посадила матери на колени своего ребёнка Митюню, он плакал, но у бабушки успокоился.
  - Не надо, мама, хочешь я пойду с тобой?
  - Нет. Будь с детьми, твой Артур пойдёт, обещал.
  - Ну, пусть он, - она гордилась своим мужем, не венчанным и записи нет, но считала своим, - пусть идёт.
Вечер прошёл спокойно, без слёз.
  - Как он там? - вздыхала сестра.
Мать только молилась:
  - Помоги, господи!
Встреча была недолгой. Сын бодрился, не высказывая беспокойства: судью он узнал, считал убийцей отца.
  - На тюрьму его власть не распространяется, - утешала себя мать, - расстроился, язва открылась, спасти не могли, может, не хотели: кто они заключённые?
Плакала про себя, детям не показывала слёзы. А теперь вот Серёжа: как? За что?
Судейство такое: отпускать не стали, чтоб не сбежал. "Особо опасный?" - нет, не умер избитый им мужчина, но... спорить с судом...
Так что же произошло?
Серёжа - хороший, воспитанный мальчик вдруг ни с того ни с сего набрасывается на взрослого, по меркам матери, мужика и бьёт. За что?
  - Я знаю, мама. Я не убить его хотел. Отец... - он договаривать не стал.
  - Что отец, Серёжа?
  - В могиле, а он спрашивает: как ему?
  - Бить не надо, Серёжа, разобраться...
  - Я не хотел, мама, садиться в тюрьму: знаю как тебе нелегко.
  - Не мог сдержаться?
  - Не мог.
Разговор ещё продолжался. Мать была встревожена не на шутку: её мальчика сажают в тюрьму. После суда будет время на разговор, а сейчас пора.
Суд состоялся, срок дали условный, но отбывать будет не дома: захолустный городок где-то в Сибири, "химия" - так называют. Мать собралась ехать: дети взрослые - справятся без неё. Серёженьку надо опекать - все понимали это, с матерью не спорили.
Плацкарт или купе? Купе - так решили, будет тихо, мать поспит. Но... ехать пришлось долго: то и дело постанывала тётя её лет, но очень обильно-тучная, так бы сказали её дети. Мужик с хрипотцой рассказывал истории, а ложился - храпел. Ещё один парень ходил куда-то выпивал и пел пьяным бредом - такая вот компания Софье Леонидовне выдалась.
Приехала на станцию, устроилась в гостиницу, но это лишь на первое время, надо подыскать жильё. Нашла старушку, на рынке подсказала одна: "... Иди к ней, съехал только что инженер: женился и съехал. Коли ещё не нашла, возьмёт: ты женщина честная - возьмёт", - уверила она женщину. Софья Леонидовна устроилась к старушке. Приветливая, в меру ласковая, сразу спросила про деньги. Деньги приготовлены были... сказала...
  - Ладно, проходи, жить будешь здесь. Вот комната... А сама-то зачем?
Пришлось объяснить.
  - Здесь много таких, - потом вздохнула и попросила "набросить".
Пришлось уступить, мало ли, может, не найдётся больше желающих принять "с химию", как выразилась старушка.
Дальше было обычно в таких условиях, от лагеря не очень-то отличались: всегда под контролем, особенно новички, вроде Сергея. Виделись, конечно, но не так как хотелось матери.
  - Мама, не надо, на меня смотрят, смеяться будут, маменькиным сынком обзывать.
Софья Леонидовна устроилась на работу, вот тут и началось. Как не придёт в дом, всё перевёрнуто: вещи, стулья. Хозяйка сердиться начала.
  - Что ты переворачиваешь? Я тебя не для этого заселяла.
  - Не я это, Марфа Андреевна. Прихожу, а тут такое, как на работу устроилась сразу и началось.
Старушка помотала головой.
  - Сроду такого не было, ты, Софья, смотри.
Что делать? Приходить раньше, выследить? Не может, не отпустят, а тут как назло, извещение приходит: надо на почту сходить, а извещение порвано поперёк. Лежало на столе порванным: стулья ровным рядком, как поставлены были, не перевёрнуты, вещи на месте, не валяются на полу, как в последнее время было, только порвано извещение. Думают две женщины: чтобы это могло значить?
  - Не чисто это, Софья, - заговорщицким голосом сказала хозяйка, - выслежу сама.
Но, увы, засада ничего не дала. На следующий день был полный порядок: ни перевёрнутых стульев, ни разбросанной одежды. "Предупреждение? - думала Софья Леонидовна. - О чём?" Посылка, скорей всего, от детей, прислали ей или Сергею. Схожу после работы, отпроситься только надо пораньше (до почты далеко и очередь). На следующий день не получилось: работы много, так до субботы и дождалась. В субботу выходной, теперь понедельника надо ждать.
  - Что ж ты, дай я получу: у меня дети были, за них получала, у нас так, - сказала старушка хвастливо.
  - Так у вас фамилия одна, Марфа Андреевна, у нас с вами разные.
  - Оно так, - настаивала старушка, - а всё ж получу, ты заполни.
Склеила кое-как квитанцию, чтобы графы оставались, и написала данные с паспорта.
  - Получите, вот и паспорт оставлю вам, - положу на стол, а то ведь начальство, сами понимаете, не любит...
Старушка продолжала жевать яблоко и кивала.
  - Конечно, конечно, Софья.
Жиличка ей нравилась: беспрекословно выполняла поручения, следила за порядком, мыла полы и работала по целым дням, не мешая старушке жить своим порядком, не то что инженер-неряха. Она любила вспоминать огрехи холостяка и сравнивать.
Посылка пришла набитая доверху консервами.
  - Куда столько?
  - Не знаю, - отвечала потрясённая Софья Леонидовна, - спрошу, может, нужно кому? И адреса нет. Письмо бы оставили. Дети так не делают: "Мама, мамочка", - вот мои дети. И про посылку ничего не говорили, что посылать будут. Не мои...
  - Вот ты что, Софья... - старушка сказала, взяла нож и открыла банку, - мне не надо... а тут... - и ахнула, посыпался порошок. - Бегом, Софьюшка, беги...
Милиция прибыла на место, взвесили каждую банку, всю посылку.
  - Здесь всё?
  - Всё.
Пришлось рассказывать всё по порядку и про порванное извещение тоже. Не поверили, конечно, пошутили: "Не любят у нас такое даже приведения". Банки забрали, бабку похвалили, Софью Леонидовну как "каторжанку" наградили многозначительным кивком: мол, у нас тут с вами...
Тут и был бы рассказ закончен, но пришла телеграмма так же без адреса: "Такое не прощают". Сергея убили тем же вечером. Потом уже выяснили, что заранее было известно кто получит, кому доставить нужно. Цепочка из уголовников и новичков, даже мать включили, под страхом смерти сына, она доставила бы... Мать умерла в поезде от остановки сердца. Плакала-причитала до этого: "Не надо было получать продукты, не надо. Ведь предупреждал, громил всё, порвал извещение... получить не могла, а тут..."