Милосердия проси у жизни

                С бабушкой моего мужа я познакомилась заочно, когда у нас еще только было подано заявление в загс.
                На столике в комнате Алика лежало письмо от бабушки из Одессы, и я, между прочим, поинтересовалась, написал ли он ответ. Он сказал, что давно собирался это сделать и предложил мне ответить как ее будущей родственнице. Я ответила. Так завязалась наша многолетняя переписка.
                Через полгода после свадьбы мы приехали вместе с мужем в Одессу к бабушке. Это был тысяча девятьсот семидесятый год. Украина тогда входила в состав СССР, что не требовало оформления каких-либо документов, и летал самолет Ижевск-Одесса. Бабушку звали Ольга Владимировна. К тому времени ей было семьдесят восемь лет. Единственный сын ее, Олег Георгиевич, умер за год до нашего приезда и поэтому мы были для нее самыми близкими людьми. Ее девичья фамилия Двалиева, и она часто вспоминала Владикавказ, что дает возможность предположить, что она родилась в Осетии. По ее воспоминаниям я поняла, что она училась в Петербурге в Смольном, что подтверждала правильная русская речь и грамотное ведение диалога. К сожалению, бабушка не любила вспоминать о прошлом, и когда я начинала задавать какие-нибудь нежелательные вопросы, говорила по-Одесски, коротко: "Ша!", что означало - "закрыли тему". После смерти сына она облачилась во все черное - это был черный халат и черный платок на голове. Она жила в центре Одессы  на улице Островидова в двухэтажном доме с типичным замкнутым двориком, заканчивающимся огромными железными воротами. Она занимала бывшую детскую комнату на первом этаже в их бывшей двухкомнатной квартире. После войны сын с женой разошлись и разъехались кто куда, продав жилплощадь и оставив ей детскую комнату. Комната была небольшая, но с высоким потолком, украшенным по периметру узорчатой лепниной. Два высоких окна, с деревянными закрывающимися ставнями, выходили во внутренний дворик, по середине которого стояла колонка, где по утрам выстраивалась очередь за водой, и висели бельевые веревки. Двор был вымощен камнями, и все звуки в нем отдавались и усиливались многократно. Вдоль улицы росли каштаны, с соцветиями в виде свечек, устремленных вверх.
                По первой встрече трудно было судить, какое впечатление мы произвели друг на друга. Но чувствовалось, что отношение доброжелательное, и я старалась ничем себя не скомпрометировать. Перед отъездом мы сходили в ателье и сфотографировались на память: я, Алик и бабушка. По возвращению домой я продолжала отвечать на ее письма.
                Со временем в наших семейных отношениях стали происходить большие перемены. Я родила сына. Ребенок был недоношенным и требовал повышенного внимания. Моя мама жила на другом конце города - помочь, подсказать было некому. Ребенок был слабый и беспокойный. Я иногда от отчаяния и беспомощности лила слезы, а муж находил всяческие лазейки и уловки, чтобы с утра до вечера не находиться дома. Потом началось каждодневное пьянство и "кое-что еще, и кое-что другое, о чем не говорят, о чем не учат в школе". Наконец у меня лопнуло терпение и, когда сыну исполнилось четыре с половиной месяца, я подала на развод, а еще через месяц нас развели. Не вдаваясь в подробности, я написала бабушке о нашем разводе, что естественно должно было отразиться на наших отношениях. Бабушка написала два письма: одно моему мужу, другое мне. Не знаю содержания того письма, но мне она написала, что понимает мое состояние, но считает, что в разводе виноваты оба. Она предложила сохранить нашу дружбу ради правнука. Я не считала себя виноватой, но доказывать ничего не стала. Мы продолжали переписку, не касаясь этой те-мы.
                Сыну было два неполных года, когда мы вместе с ним поехали в Одессу. Моя, измученная учебой в институте, работой и бесконечными болезнями ребенка, душа рвалась к свободе, солнцу и морю. Как я решилась одна с таким маленьким ребенком и огромной сумкой в такое дальнее путешествие, ума не приложу. Видимо молодость не страшат расстояния и трудности. Я ждала и боялась этой встречи, ведь после развода мы, по сути, уже не были родственниками. Единственным связующим звеном между нами был мой сын.
                Бабушка встретила нас на вокзале. Ее обезоруживающая улыбка и слезящиеся от радости глаза, сняли с меня напряжение.
               - Как он похож на моего Олега - говорила бабушка и грустно вздыхала. Видимо, она вспоминала, как осталась одна с маленьким сыном на руках  в очень нелегкие для нее и страны годы.
                Мебель в комнате бабушки была старинной работы. Посередине комнаты стоял круглый стол, покрытый скатертью, а сверху клеенкой. Над столом висел большой круглый шелковый абажур с  кистями. С одной стороны двери стоял дубовый шкаф, где умещалось все бабушкино имущество, с другой - ее кровать с панцирной сеткой. Рядом со шкафом стояла старая софа, а рядом с кроватью - этажерка с книгами и небольшая горка. Между окнами стоял старинный секретер, укомплектованный всякими маленькими ящичками. На стене и на этажерке висели и стояли большие и маленькие фотографии сына, чаще с отрезанными с одного конца его бывшими женщинами. Бабушка иногда говорила: "Может, мой сын и не всегда был прав, но он мой сын и этим все сказано".
                О сыне бабушки подполковнике Олеге Георгиевиче я знаю немного. Он рос без отца. В свое время Ольга Владимировна уличила своего мужа в неверности. Точнее сказать, узнала о тайных свиданиях  мужа со своей средней сестрой Тамарой и о подарках, которые Тамара дарила ее мужу. Был нешуточный скандал, после которого Ольга Владимировна развелась со своим мужем. Она не взяла с него ни копейки при условии, что он исчезнет навсегда, и никогда не предъявит своих прав на сына. Времена были мутные и трудные, и не известно выжил ли он в этой "заварушке", или погиб, защищая свои политические убеждения. Так Олег Георгиевич остался без отца,  а Ольга Владимировна навсегда затаила обиду на сестру Тамару. И даже будучи восьмидесятилетними старухами, они разговаривали на повышенных тонах, и чувствовалось, что между ними крепко стоит стена, воздвигнутая еще в молодости.               
                Олег Георгиевич познакомился со своей будущей женой, моей свекровкой, на фронте, где она была врачом. Завязался бурный роман, в результате которого в одна тысяча девятьсот сорок третьем году родился сын, который в последствии стал моим мужем. Через четыре года родилась еще и дочь. Война закончилась, а бравый папаша никак не мог добраться до своего дома. Рад был до слез, что остался живой, и любил всех женщин, что попадались на его пути домой. Вероятно, это и послужило причиной для развода. Жена с детьми уехала из Одессы к родителям в Ижевск, а любвеобильный отец завел себе новую жену. Он периодически приезжал к родителям  бывшей жены, чтобы повидать детей, одаривал их всевозможными подарками. Нелегкая жизнь сильно ударила по его здоровью. Он умер, не дожив одного года до рождения своего внука.
                В чужой квартире все кажется интересным. Да простит меня бабушка, но, однажды, когда она уехала на кладбище к сыну, я просмотрела все ящички в секретере. Очень интересно было рассматривать всякие старинные вещички. Потом я стала перебирать вещи в шкафу. Одежды было немного и в основном мрачная. На дне маленького узелочка с платочками я обнаружила фотографию бабушкиной семьи. На переднем плане сидела мать в кружевном чопорном чепчике, отец с пышными усами и бабушка, будучи еще молодой девицей. Позади - средняя и старшая сестры и брат в, похожей на военную, форме и в фуражке с овальной кокардой. Я поняла, что эта фотография была спрятана неспроста. Уничтожить не хватило мужества, а на виду держать тоже было нельзя, так как в свое время вся страна поделилась на белых и красных. Попытки разговорить бабушку о своей семье не увенчались успехом. Видимо глубоко сидел страх от пережитой прошлой жизни. Лишь однажды, она проговорилась, что, несмотря на ее образованность, ей приходилось стирать грязные портки солдат, чтобы выжить. А, когда ей удалось устроиться на работу секретаршей, ее обозвали "белой сволочью", и выгнали за то, что она исправляла грамматические и стилистические ошибки в тексте у своего начальника.
                С нашим приездом у бабушки началась своеобразная семейная жизнь. Утром, когда мы с сыном просыпались, бабушка сразу бралась за приготовление завтрака. После завтрака мы с ней шли на базар за продуктами, закупали все необходимое на бабушкино усмотрение. Потом с сыном шли на трамвай и ехали к морю. Уставшие и загоревшие, возвращались к обеду. На первое был суп из курицы и курица с овощным гарниром на второе. Иногда покупали мясо и делали очень маленькие котлетки. После моря - тихий час. Вечером прогулка по городу и, после ужина, усыпив малыша, мы вели долгие разговоры на разные темы: о политике, об артистах, о писателях и их произведениях. Бабушка посоветовала мне прочитать из ее библиотечки рассказы "Кюхля" Тынянова и "Подпоручик Киже". Ничего скучнее я не читала. Но зато, с познавательной точки зрения было интересно. Это была эпоха, близкая бабушке по духу и интересам. Более сильное впечатление на меня произвели "Новеллы о женщинах" Стефана Цвейга. Умудренная горьким опытом, я сделала вывод: что бы не случилось в отношениях мужчины и женщины, за любовь приходится расплачиваться женщине.
                Ночью бабушка просыпалась оттого, что руки сводила судорога. Она начинала дешевым Тройным одеколоном растирать пальцы. А иногда не спала оттого, что до предела была расшатана нервная система и как следствие - бессонница. Тут уж приходили на помощь таблетки валерьяны.
                Несмотря на преклонный возраст, бабушка подрабатывала шитьем: кому добавляла ширину, а кому длину. Ее клиентками были в основном пожилые старушки, не претендовавшие на модельные вещи. Я с интересом наблюдала, как она заправляла продолговатый челнок в машинке фирмы "Зингер" и, сопровождаемая мерным постукиванием машины, подшивала свои незатейливые вещи. Иногда ее прерывал телефон, который давал ей возможность общаться с внешним миром. Меня удивляло, какое огромное количество телефонных номеров она знала на память.
                С каждой пенсии бабушка откладывала железные рубли в самодельный тряпочный кошелек с завязками и по приезду дарила нам этот кошелек с рублями на карманные расходы. Это стало традицией, и отказаться было невозможно. При всей своей бедности бабушка не была жадной, хотя цену деньгам знала и очень строго вела учет, стараясь наиболее выгодно их потратить. Весь двор знал про ее внука, и частенько приносили ей вещи, из которых дети быстро вырастали, но они были еще в очень хорошем состоянии. Когда накапливалась кучка, она высылала их на наш адрес. Не было случая, чтобы она забыла про наши дни рождения. На мой день рождения я традиционно получала по почте бандероль. Для меня не было секретом, что было в этой бандероли. Мои руки безошибочно угадывали коробочку с вафельным тортом под названием "Пикантный".  Характерной особенностью этого торта было то, что он состоял из отдельных кусочков, залитых шоколадом. Поверх каждого кусочка лежал маленький листочек из шоколада. Дарила нам с ее внучкой по шарфику, который я по приезду домой передавала ее внучке Нине. Однажды бабушка через Нину послала мне перчатки, которые я не получила. Предполагаю, Нине было трудно выбрать, какие оставить себе, поэтому перчатки до меня не дошли. А может быть из вредности, ведь бабушка была отвержена из-за развода своего сына, а я - из-за развода с сыном ее снохи. То есть, у нас с бабушкой сформировалась своего рода коалиция.
                Как-то, под хорошее настроение, бабушка пообещала сводить нас в гости, познакомить  со своими друзьями. Но мы не оправдали ее доверия, и она передумала. Она сказала, что ей будет очень стыдно за поведение своего внука. Я не стала оправдываться. Мы были люди разной эпохи и разного социального статуса. Моего ребенка воспитывали не гувернантки, а воспитательницы детского сада, у которых можно было услышать такую речь, что "уши вяли". Да и меня светским манерам никто не обучал. Как в песне поется: " Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой". Самое главное, что мы с бабушкой находили общий язык.
                Однажды, у бабушки гостила ее средняя сестра Тамара. Мой сын немного покашливал, и бабушка уговорила меня не брать его на море. Каково было мое удивление, когда по возвращению с моря, я увидела своего сына сидящим посередь комнаты на стуле. Обе бабушки сидели в разных концах комнаты. Выражения их лиц было не передать словами. Я поинтересовалась, что происходит. И тогда обе бабушки наперебой начали рассказывать о необыкновенном путешествии правнука по Одессе. Севе тогда было семь лет. Бабушка Тамара попросила разрешения у бабушки Ольги взять Севу с собой на почту, чтобы ей было легче идти и ему разнообразие. Та согласилась. Тамара получила на почте деньги, дала Севе рубчик на карманные расходы. На обратном пути он заинтересовался иномарками. Тогда в Ижевске еще невидно было иномарок. Тамара ему сказала, чтобы он посмотрел и догнал ее, а сама потихоньку пошла. Ей показалось, что его слишком долго нет. Она оглянулась и никого не увидела. Пришлось возвращаться назад. Вернулась к почте, но и там его негде не было. У бабки под-косились ноги. С ужасом в глазах она металась взад и вперед по дороге, спрашивая, не видел ли кто ее мальчика. Все отрицательно качали головой. Битый час она пыталась отыскать его, неоднократно заглядывая на почту. Но люди только с сочувствием смотрели ей вслед. Убитая горем, на ватных ногах она дошла до дома. Не хватит воображения передать тот ужас, который отразился на лице бабушки Ольги, когда она поняла, в чем дело. Представляю, какой поток упреков пришлось выслушать Тамаре от сестры. Четыре ручья слез полились из их глаз. А в это время Сева, с рублем в кармане, тоже безнадежно пытался отыскать дорогу домой. Наконец, какой-то мужчина поинтересовался, какую улицу тот ищет. Сева сказал первое, что пришло ему на ум - Дерибасовскую. Мужчина посадил его в трамвай, и повез его в другую сторону до улицы Дерибасовской. Попав на знакомую улицу, Сева  зашел в магазин, где потратил свой рубчик, купив ослика на ниточках. Потом уверенной походкой пошел домой через улицу Льва Толстого на улицу Островидова. Эта дорога была ему известна, так как по ней мы каждый день возвращались с моря.  История умалчивает, как встретили его две безутешные старушки. И вот наказание - сидеть посередине комнаты на стуле.
                Когда удавалось летом взять отпуск, мы обязательно ехали к бабушке. Я видела, как тяжело ей живется с соседями. Однажды я получила письмо полное слез. Бабушка писала, что ее соседка Лупенко совсем озверела. Шагу не дает вступить. Обвиняет ее во всех смертных грехах. Сказала, что так ее ненавидит, что убила бы. Соседи заняли ванную комнату, так как сын соседки привел себе жену. Мыться негде. В баню идти нет сил. Бабушке приходилось ставить тазик на подоконник и мыться частями. На кухне тоже хозяйничала соседка, поэтому приходилось готовить по минимуму и есть в своей комнате. Договорилась платить соседке по  пять рублей из сорока пяти пенсионных за уборку общей площади. Летом, когда можно было открывать окна, бабушка в окно протягивала деньги и просила во дворе кого-нибудь из ребят купить ей продукты. Соседка с остервенением ждала смерти бабушки, но та все не шла. Бабушка не выдержала, и, чтоб как-то приструнить соседку, написала в домовый совет при жилуправлении, но не получила никакого ответа, и никто не пришел ей на помощь. Никого не интересует старая больная женщина. Она боролась, как могла за свое существование, и еще старалась быть полезной кому-то. Застраховала своего правнука, то есть моего сына, с правом получения страховки в восемнадцать лет. Выплачивать пришлось досрочно, так как даже по самым скромным подсчетам дожить ей до совершеннолетия правнука было не реально. Опускаю подробности, сколько мне пришлось писать и бегать из-за этой страховки, которая была оплачена в городе Одессе, а получена в городе Ижевске. Скажу только, что на эту страховку в последствии мы купили велосипед.
                Я аккуратно отвечала на все бабушкины письма, выполняла мелкие просьбы: купить будильник, грелку, ухват для сковороды. Еще она просила резиновую лейку, чтобы можно было складывать ее в сумку. Пока были силы, она старалась ездить на кладбище, где был похоронен ее сын. Дорога была не близкой, и в трамвае всегда было много народу, поэтому-то и понадобилась легкая компактная резиновая лейка. К счастью такая лейка нашлась. Однажды, когда она в очередной раз вернулась с кладбища, то обнаружила, что у нее украли из комнаты деньги. Извиняясь и оправдываясь, она попросила срочно выслать ей небольшую сумму, чтобы дотянуть до пенсии. Я послала ей деньги. Мне ее до боли было жалко, но чем я ей могла помочь? Только пригласить на жительство к себе в Ижевск, что я и сделала. Тогда у меня была однокомнатная квартира. Она очень обрадовалась приглашению и обещала подумать, а, подумав, ответила, что это несбыточная мечта. Перемена климата может плохо отразиться на ее зрении, так как уже были "две верных подруги" глаукома и катаракта, да и здоровье в целом уже никуда не годилось. Так опять потянулись дни полные борьбы с соседями и болезнями.
                Так как я не поддерживала отношений со своими бывшими родственниками, то не знаю в какой период времени Нина, внучка бабушки, подключилась к решению проблем с дальнейшим проживанием бабушки. Нина нашла обмен бабушкиной комнаты на однокомнатную квартиру в Ижевске. В очередном письме мне бабушка дала адрес этой однокомнатной квартиры и попросила посмотреть, что она из себя представляет. Я выполнила просьбу бабушки и в письме подробно описала все детали.
                В однокомнатной квартире проживала одинокая женщина, которая во время своего отпуска в Одессе познакомилась с одесситом, влюбилась, и вскоре забеременела от него. Но мать одессита не пожелала ее признать. Тогда эта женщина решила переехать в Одессу поближе к своему возлюбленному в надежде уладить отношения. Ее устраивал наш вариант обмена. Когда я к ней пришла, она не очень дружелюбно меня встретила. Я показала ей письмо бабушки, она успокоилась и коротко описала мне ситуацию. Тогда у меня не было телефона, и я на всякий случай оставила ей рабочий. Спустя некоторое время, получаю телеграмму неожиданного содержания: "Дорогу оплачу, пожалуйста, срочно дайте Ольге телеграмму: "Увезу тебя жить постоянно, обмен доделай". Подробности письмом". Следом получаю письмо на семи страницах, полное горя и отчаяния: "Прошу прощения, что я Вас беспокою, но так сложились обстоятельства, что я вынуждена к Вам обратиться за помощью. Нина подвела меня очень даже подло. Очень прошу пока об этом письме не говорить Ольге Владимировне. При встрече я Вам все расскажу. Если Вы что не поймете, пишите мне: Одесса, центр, Садовая, Главпочтамт, до востребования, Моховой Нине Филипповне. Но у меня на переписку нет сейчас времени, и уже третью неделю не дают связь с Ижевском. Я Вам позвоню на работу. Очень надеюсь на Вас, что Вы мне поможете выбраться из трудного моего положения. Мне нельзя волноваться, а у меня уже воспаление седалищного нерва на нервной почве. Уже третий месяц, как я не знаю покоя из-за обмена Ижевска на Одессу. Мне голову морочила и лгала Нина. Здесь, когда дело дошло до прописки, явилась бывшая сотрудница сына Ольги Владимировны и сейчас ее агитирует не уезжать в Ижевск. Ольгу Владимировну очень беспокоит то невнимание, которое она видит со стороны Нины. Она уже второй месяц не едет за Ольгой Владимировной, и не дает знать о себе ни мне, ни бабушке, ни письмом, ни звонком. Не отвечает мне даже на телеграммы. Не соизволила не разу написать Ольге Владимировне, да хоть отказ бы мне сообщила. Я звонила ее соседям, но они не захотели ее пригласить, отругали за ночное беспокойство. Положение мое ужасно. У меня уже пришли вещи - контейнер. У меня пять месяцев беременности, а я ежедневно нервничаю. Я с таким трудом здесь закончила оформление по обмену, а Ольга Владимировна теперь отказывается от обмена. В Ижевске по обмену я потратила пять минут в домоуправлении и пять минут в обменном бюро, - все же у нас есть порядок. А здесь такая волокита - бюрократы и вымогатели. Требуют справку на справку, чтобы получить "на лапу". Здесь ужасно, что твориться, но, слава богу, уже все позади. И вот финиш мне устроила бабушка. Спасти меня можете только Вы, Света. Уже три дня жду срочный ответ на телеграмму, посланную Нине, и - ничего, молчок. В разговоре все обещала, - и ничего не делает. Я ее поняла. Ей мешает мать. Она мстит Ольге Владимировне за прошлое. При встрече приведу пример, как она мешала обмену. Очень Вас прошу не говорить, что я вам писала, пусть будет приглашение от Вашего желания. Ольге Владимировне нужно утешение от людей и внимание от Вас. Она никому не верит после такого поступка Нины и говорит, что никому не нужна. Если Вы будете согласны со всеми условиями, что я Вас прошу, то дайте мне телеграмму. Дорогу я Вам оплачу".
                Дальше шли всевозможные предложения и варианты обмена, советы как уговорить бабушку и обещания помочь в любом моем желании, способы как лучше поскорей увезти бабушку и т.д. Мохова просила ускорить решение, так как  ее вещи находятся на вокзале, и она платит за каждый день простоя и еще за гостиницу.
                Я пришла в ужас от  всего происходящего. Боялась, что бабушка не выдержит такой психической атаки. Пришлось взять несколько дней в счет отпуска и полететь в Одессу. Надо было разобраться на месте, что там происходит.
                Бабушка, конечно, ни на минуту не поверила, что я прилетела просто так, повидаться. Она прямо в лоб спросила о протекции Моховой. Не привыкшая врать и выкручиваться, я, не вдаваясь в подробности, созналась. Она тут же со злостью ответила, что никуда ни под каким предлогом не поедет, и попросила к этому наболевшему вопросу больше не возвращаться. Потом, когда уже немного отошла, мы с ней спокойно поговорили. Бабушка выставила несколько причин, по которым не поменяет ни за что свое решение. Я понимала, что ее до глубины души потрясло поведение ее внучки. Вторая причина была боязнь потерять последнее зрение в связи с потрясениями и переменой климата. И последняя - как она будет жить в одном городе с внуками, которые так ее обманули и бросили. Она попросила по приезду в Ижевск зайти к Нине и просто посмотреть ей в глаза. Я вернулась домой с тяжелым сердцем и выполнила ее просьбу. Меня встретила Нина живая и на вид здоровая. Я объяснила свой визит бабушкиной просьбой. В коридоре сиротливо стоял знакомый бабушкин секретер. Разговор не клеился, и я ушла.
                А у бабушки после всех потрясений совсем стало сдавать здоровье и зрение. У нее в Одессе были старые знакомые, которые решили вмешаться в ее судьбу. Они нашли обмен ее комнаты на комнату у чужих людей в трехкомнатной квартире. С большим трудом на всех ступенях власти пришлось доказывать, что старый человек уже не в состоянии сам себя обслуживать, а все родственники очень далеко, и она по состоянию здоровья не может поменять место жительства. Вся трудность заключалась в том, что обмен происходил не с родственниками, а с чужими людьми. Бабушке пообещали уход и заботу до самой смерти в обмен на ее комнату. Наверно, это было единственно правильное решение в сложившейся ситуации. Немного оправившись, бабушка написала, что с большим трудом привыкает к новой обстановке. Особенно тяжело сознавать, что ты ни кому не нужен. Чужие люди ждут твоей смерти, чтобы поскорей избавиться от ненужных забот и получить злополучные метры. 
                Время шло, и подходил очередной летний отпуск. На всякий случай я послала письмо бабушке с просьбой ответить, сможет ли она принять нас на время отпуска. Вскоре получила отрицательный ответ. Хозяйка отказалась нас принять. Но мы с сыном не расстроились, понимая, что бабушка, если бы могла, приняла бы нас с распростертыми объятиями. Мы купили билеты, и поехали в Одессу. Были бы деньги, а жилье всегда найдется. Прямо на вокзале нас встретила женщина и повела к себе домой. Дело было к вечеру. Море было недалеко. Мы бросили вещи и сразу поехали к морю "помочить ножки". Вернувшись, мы увидели во дворе столпотворение. Оказывается муж нашей хозяйки бьет ее, а она вопит, что есть мочи. Сначала я оторопела. Надо спасать наши вещи. В следующую минуту на полусогнутых протиснулась мимо дерущихся в маленькую комнату, наспех запихнула в сумку уже поглаженные вещи, и через окно выскочили из комнаты на улицу. Уже темнело, и искать варианты было поздно. Пришлось вернуться на вокзал. Притулившись возле колонны, мы с сыном сели на свои сумки и решили немного подремать. Тут какая-то громкоголосая баба проходила по вокзалу и предлагала всем ночлег. Поскольку набралось несколько человек, я тоже решилась. Потом мы тряслись на каком-то автобусе по темноте до края города, шли через кусты по узким темным улицам. Нас разместили в сараях. Света не было, только во дворе горел фонарь, и его лучи едва освещали наше убогое пристанище. Отступать было некуда - все схвачено, за все уплачено. Усталые мы упали на какие-то сомнительные кровати. Будь что будет - утро вечера мудренее. Утром нас разбудили и объяснили, как добраться до автобуса. Вернувшись на вокзал, я спросила в справочном окошке, где можно снять квартиру. В ближайшем агентстве находилась женщина вполне интеллигентной наружности, которая согласилась нас взять, но недовольна была тем, что я была с ребенком. Других вариантов не было. Вздохнув, она повела нас за собой. Отдельная чистенькая комнатка, большая кровать - что еще надо двум неприхотливым туристам, приехавшим отдохнуть на море. Мы купили кукурузу, отварили, досыта наелись и пошли на море. Стояла хорошая погода. А погода штука ненадежная, поэтому решили сначала покупаться, а потом навестить бабушку.
                Через пару дней мы пришли к бабушке. Она набросилась на меня с упреками, что долго собирались с визитом. Оказывается, она послала телеграмму, которая не застала нас дома. Ей удалось договориться со своими знакомыми насчет комнаты в самом центре Одессы на улице Ленина. Платить ничего не надо. Мы пообещали отказать своей хозяйке и перебраться по-новому адресу. Хозяйка была очень расстроена тем, что мы съезжаем, и сказала, что она предчувствовала, что ей с нами не повезет. Нас это ничуть не огорчило, и мы благополучно перебрались на новую квартиру. Все нам нравилось, кроме того, что была постоянная проблема с водой, а значит и с туалетом. В зависимости от погоды, мы чередовали визиты к бабушке с поездками на море. Бабушка выглядела очень печальной. Первый раз за все годы я видела, как она, сильная и мужественная женщина, пережившая революции и войны, плачет. Ей было невыносимо сознавать свое нынешнее положение. Не задолго до отъезда мы с ней долго разговаривали. Она плакала и сокрушалась на свою несчастную судьбу. Никогда не думала, что при живых внуках будет умирать на руках чужих людей. Она сказала, что невыносимо пережить такое предательство: обобрали и бросили. Как не горько делать такое заявление, но она при жизни отрекается от своих внуков. У нее было предчувствие скорой смерти, и она поинтересовалась, смогу ли я приехать на похороны. Я пообещала, что обязательно приеду.  Еще она попросила   помыть ее в ванной, так как она стесняется чужих людей. Это было не трудно, так как бабушка была худенькой и небольшой. При расставании мы обе догадывались, что это наша последняя встреча, так как весь ее внешний вид говорил, что она долго не проживет.
                Вскоре после моего возвращения пришла посылка от бабушки. В ней была куча никому не нужного хлама: старое небольшое зеркало, деревянные ручки с перьями, старая железная коробка из-под чая, спицы и коробка с фотографиями ее родственников. Она написала, что у нее не поднимается рука порвать эти лица, а мне будет проще, так как я никого не знаю. В тот период времени я работала на фабрике художественных товаров и познакомилась с одной девушкой. Ее внимание привлекла моя фамилия, поскольку она была очень редкой. Мы разговорились, и оказалось, что она училась вместе с дочерью моего бывшего мужа, бабушкиного внука. Они дружат и частенько навещают друг друга. Мне пришла мысль передать ей коробку с фотографиями бабушкиных родственников, все-таки они кровные родные. Девушка выполнила мое поручение, но ни ответа, ни привета от мужа я не получила.
                Бабушка около года прожила у чужих людей. Наверно, как всегда, ей неудобно было кого-то обременять своими проблемами. Помню, как-то приехала она к нам в Ижевск. Никого не предупредила. Несмотря на свой преклонный возраст, добралась самостоятельно. Плохо я встретила ее тогда. Работа, учеба, маленький болезненный ребенок и нищета. Ни времени ни денег. Не довелось нам тогда, как следует пообщаться, не получилось как положено угостить. Уезжая, бабушка все белье за собой перестирала. Мне бы такое и в голову не пришло. А она вот не хотела никого обременять излишними заботами. Вот такая она гордая.
                Видимо все одно к одному: возраст, болезни, потрясения последних лет. Не выдержала она больше. Третьего мая пришла телеграмма, что бабушка умерла. Похороны четвертого. В праздничные дни народ старается уехать кто куда. Телеграмма пришла вечером. Я уже никуда не успевала. Прямого самолета нет, а с пересадкой в Москве тоже не понятно, что получится. Я собрала какие-то деньги и рванула в аэропорт. Билетов нет. Телеграмма не кем не заверена, следовательно, не имеет права на бронь. Что делать в подобной ситуации - не понятно. Даже, если кто-то сдаст билет, то когда это будет, а  в Москве шансов на билет еще меньше. По любому, на похороны я не успеваю. Пришлось написать письмо с отговорками и выслать деньги на цветы и поминки. Бабушкина хозяйка оказалась женщиной обязательной. Ответили сразу.
                Я получила письмо от нее письмо:  "Деньги твои получила, спасибо. Выполню твою просьбу, сделаю ей холмик и обсажу зеленой травой. Это делают частным образом, и стоит сорок пять рублей. Остальное добавлю. Опишу, как она умерла, хотя очень тяжело еще раз пере-жить то, что пришлось увидеть. Конечно, очень жаль, что Ольга Владимировна пережила такую страшную холодную зиму, а умерла второго мая в такой чудесный теплый, солнечный день. Умерла она от сердечной недостаточности. У нас на участке очень хороший участковый врач. Она хорошо относилась к Ольге Владимировне, приходила по первому вызову, да часто приходила и без вызова, когда бывала поблизости. Несколько раз делала ей кардиограмму, назначала ей уколы. Приходили медсестры, хирург, гинеколог - окружили ее своим вниманием. Понимали, что против природы ничего не сделаешь. Как никак, а двадцать третьего мая ей было бы девяносто три года. У бабушки все время отекали ноги, ходить стало тяжело даже в туалет. Тридцатого апреля пришла врач, посмотрела и дала все направления, чтобы после праздника сдать анализы и еще раз попытаться положить ее в больницу. Из-за возраста ее в больницу не брали. Вечером мы еще вызвали скорую помощь. Те сделали ей укол и сказали, что начались отеки в легких и недостаточность кровяного снабжения мозга. После скорой помощи она еще разговаривала, но лежать не могла, все сидела на кровати. В таком состоянии просидела все первое число. Мочилась уже под себя. Я с трудом пересаживала ее на другое место, и меняла под ней пеленку и рубашку. А второго мая мы ее уложили в кровать. Она была уже почти без сознания. Снова вызвали скорую помощь. Они сказали, что бессильны ей помочь. Так как давления почти не было, в вену укол ввести не могли, поставили около ключицы. Это было утром. Я, видя такое состояние, позвонила ее подруге Антонине Васильевне. Она приехала в одиннадцать утра. Ольга Владимировна говорить уже не могла, но понимала, что ей говорили. Потом она потеряла сознание. В пять часов вечера, не приходя в сознание, бабушка умерла.
                Похоронили ее четвертого мая. С большим трудом удалось выполнить ее последнюю волю - похоронить рядом с сыном. На похороны пришли ее бывшие соседи: Мария Ивановна, Валя, Мила и Ева Аркадиевна. Похоронами они были довольны - все правила похорон были соблюдены. Через некоторое время я организовала поминки. Опять пришли соседи. Жаль, что никого из родных не было. Она была уверена, что приедет Митя из Львова и ты тоже. Но он позвонил Марии Ивановне, что лежит в госпитале. И тебя понять можно - очень далеко. Но ты, Света не волнуйся - похоронили ее как родную. Пусть земля ей будет пухом. Вот все, что я хотела тебе написать. Внуков ее не вызывали. При жизни еще она писала сама записку, кого вызвать телеграммой на похороны, кого телефоном из города. Телеграммой - это тебя, телефоном - Митю, Яшу из Ташкента, Илью из Орджоникидзе. Внуки указаны не были, поэтому им и не слала. На этом заканчиваю. Крепись. Трудно сознавать, что уходят дорогие близкие тебе люди. Но ничего не сделаешь - такова жизнь. С уважением к тебе. Семья Порудаевых. 10.05.85г.
              П. С. Имущество ее, что можно, забрала Антонина Васильевна. Остальное,  пришлось сдать на макулатуру, чтобы не валялось по мусорке."      
                Меня очень мучила совесть, что я не сдержала своего слова и не приехала в Одессу. Но если бы хоть на один день пораньше пришла телеграмма. Вечером телеграмма - утром похороны. Где Ижевск и где Одесса. Но я думаю, бабушка меня простит. Несколько раз она являлась ко мне во сне. Один сон помню очень хорошо. Прихожу домой, а она такая маленькая, сухонькая бросилась мне на шею и крепко обняла, повторяя несколько раз, что она скучает. Я этот сон запомнила на всю жизнь. Светлая ей память.