Код. Глава 4. 1 Джон

Процесс развивался и с какого-то момента изменения вышли на новый уровень.

Теперь всё складывалось как будто, само собой. Получаемая им информация определяла направление дальнейших поисков и помогала выбирать то, что требовалось в настоящее время.

Так заинтересовавшись звериной социологией, Джон нашёл ещё несколько статей, в которых тоже описывались эксперименты, имевшие необычные результаты.

Откровенно говоря, его удивило то, что раньше он никогда не слышал о таких исследованиях. Хотя они оказались далеко не новыми, приведённые в них факты если не являлись сенсационными, то явно заслуживали гораздо большего внимания.

Первая из найденных им статей была опубликована в электронном журнале «PLOS Biology» и содержала следующие данные.
 
«Клаудиа Рутте (Claudia Rutte) и Михаэль Таборски (Michael Taborsky) из института зоологии университета Берна (Zoologisches Institut) в 2007г. установили, что крысы способны помогать совершенно незнакомым крысам, даже если те ранее не помогали им.
Ранее учёные не раз наблюдали у животных случаи взаимовыручки, которые были основаны на принципе «Ты помог мне — я помогу тебе», так что исследователи относили их к категории «прямой взаимопомощи».
В поставленных опытах крысы могли кормить своих соседей-крыс, нажимая на специальный рычаг.
Подопытных животных поделили на две группы.
Первой из них другие крысы выдавали пищу, второй группе не выдавали. То есть у первой группы опыт получения пищи от других крыс был, а у второй нет.
После этого у подопытных крыс появлялась возможность самим выдавать пищу другим животным.
В качестве одариваемых особей выступали уже другие крысы, а не те, что ранее были дарителями. Так исключался принцип «ты мне - я тебе».
Выяснилось, что крысы, которые на себе испытали помощь со стороны сородичей, на 20 с лишним процентов чаще сами также помогали получать пищу своим новым партнёрам.
При этом было установлено, что крысы способны помогать совершенно незнакомым крысам. Даже если те ранее не помогали им.
Крысы, которых ранее никто не одаривал, и сами реже проявляли альтруизм».


Информация показалась ему интересной. Буквально сразу по поводу прочитанного начали появляться различные мысли.

Согласно одной из них предполагаемую взаимосвязь альтруизма с предшествующим получением «подарков» можно было иначе объяснить отсутствием практического опыта.

Вероятно, не все крысы вообще предполагали такую возможность. Возможно потому и соответствующие действия осуществлялись животными из второй группы реже.

Сознательно прервав поток этих мыслей, он перешёл к чтению вывода.

«Авторы эксперимента предполагали, что этот простой механизм может способствовать эволюции сотрудничества и у других животных, между особями, не являющимися знакомыми и не являющимися родственниками. Авторы считали, что такая взаимопомощь способствует выживанию вида».
 
На первый взгляд такой вывод казался научным и достаточно обоснованным, но почему-то после его прочтения у Джона сразу возник ощутимый диссонанс

В тот момент ему не удалось определить, что именно являлось его причиной. Тогда у него не было никаких идей, а только начали формироваться некоторые вопросы.

Идеи пришли позже, когда он прочёл ещё одну статью в «Science», в которой описывались более поздние исследования группы американских ученых.

Они проводились в области социальной когнитивной нейронауки. Жан Десети (Jean Decety), Инбаль Бен-Ами Барталь (Inbal Ben-Ami Bartal), а также Пегги Мейсон (Peggy Mason) осуществили их в 2011г.

Судя по всему – результат оказался для них неожиданным.

«Ученые выяснили, что лабораторные грызуны неоднократно вызволяли своих товарищей из плена, не получая взамен никакой выгоды.
На тестовой площадке биологи помещали двух крыс. Одна из них пользовалась сравнительной свободой, а вторую запирали в узкий прозрачный цилиндр.
При этом дверцу цилиндра можно было открыть только снаружи. Свободные крысы выказывали больше волнения, когда их сородичи находились взаперти, по сравнению с ситуацией, когда в цилиндре никого не было.
Это уже было первым проявлением эмпатии. Но эмпатия этим не ограничивалась.
После нескольких таких сеансов крысы разобрались, как можно открыть крышку цилиндра. Сначала они возились подолгу, но как только зверьки нашли способ её сбросить – все стало быстрей. В последующих испытаниях крысы освобождали сородичей почти сразу же, то есть в считанные секунды после начала теста.
Один из авторов эксперимента, профессор психологии Жан Десети из Чикагского университета, утверждал: «Это первое доказательство того, что оказание помощи у крыс вызвано сопереживанием.
В литературе не раз высказывалась идея, что эмпатия не является уникальной для людей, и это положение было хорошо продемонстрировано на обезьянах, но в отношении грызунов оставалось не очень ясным.
Мы собрали в одной серии экспериментов свидетельства помощи, основанной на эмпатии у грызунов, и это действительно в первый раз было хорошо видно».

Первый раз? Возможно, Десети просто забыл про тот самый эксперимент швейцарцев, проведённый ещё в 2007 году, о котором Джон читал в «PLOS Biology», в котором крысы могли кормить друг друга просто так, не получая ничего взамен?

Или он действительно не знал о нём?

Почему? Решив пока оставить данный вопрос без ответа Джон продолжил читать дальше.

Еда как отвлекающий фактор также была использована и в описываемом опыте американцев.

«В отдельной серии попыток на площадку со свободной крысой помещали два запертых прозрачных цилиндра – в одном был пленник, в другом – шоколадная стружка.
Крыса могла бы сначала открыть ёмкость с лакомством, съесть его и только потом освободить товарища.
Но она этого не делала. Грызуны, как правило, открывали пленника первым, а цилиндр с шоколадом – вторым и далее делились едой.
«Мы были в шоке», — говорила об этой части эксперимента исследовательница Пегги Мейсон. А Инбаль Барталь, третий автор работы, добавляла: «Мы не обучали этих крыс. Они обучались сами, потому что были мотивированы чем-то внутренним.
Мы не показывали им, как открыть дверцу, у них не было какого-либо предыдущего опыта по её открытию, и ведь сдвинуть эту крышку было трудно. Но они продолжали попытки и, в конечном счете, добивались желаемого».
Чтобы проверить, не было ли последующее общение крыс наградой для освободителей, учёные обставили опыт так, что при срабатывании крышки пленники выпускались в другой загон и не имели возможности взаимодействовать с первой крысой.
Но животные продолжали освобождать сородичей и в таком случае.
А вот обман не прошёл: когда вместо крысы в цилиндр помещалась похожая на неё игрушка, подопытное животное не открывало цилиндр.
Не все крысы в эксперименте одинаково наловчились освобождать пленников. Дальнейшие тесты показали, что крысы-самки с чуть большей вероятностью становятся благодетелями, чем самцы.
Возможно, это показывает глубинную связь эмпатии и материнства решили авторы эксперимента».
 
Закончив чтение, Джон испытал странное ощущение. С этим исследованием что-то явно было не так.

Что именно? Ответ пришёл через несколько часов.

Самое интересное из того на что исследователям следовало обратить внимание почему-то осталось ими незамеченным.

Они не задали очевидного вопроса. Как наблюдаемое ими соотносится с теорией эволюции?

Во всяком случае, лично ему такой вопрос показался очевидным. В данном случае – наблюдалось логическое противоречие.

Согласно теории, к движущим силам эволюции среди прочих относится и так называемая «борьба за существование».

В своей книге «Происхождение видов» сам Дарвин говорил о ней следующее: «Я должен предупредить, что применяю этот термин в широком и метафорическом смысле, включая сюда зависимость одного существа от другого, а также включая (что ещё важнее) не только жизнь особи, но и успех в оставлении потомства. Про двух животных из рода Canis можно совершенно верно сказать, что они во время голода борются, друг с другом за пищу и жизнь».

Из чего логически следует то, что если широкий и метафорический смысл этого термина можно отнести к борьбе межвидовой, то борьба внутривидовая считается вполне конкретной и должна происходить буквально.

Почему? Потому что, особи одного вида имеют примерно одинаковые потребности, общую кормовую базу и занимают один и тот же ареал обитания, а также непосредственно конкурируют друг с другом за возможность оставить потомство.

В данном эксперименте ничего подобного не наблюдалось.

Наоборот. Участвующие в нём крысы явно нарушали один из основных постулатов – они почему-то старались помочь конкуренту, вместо того чтобы спокойно есть шоколад и радоваться своей победе в этой «борьбе».

Последняя мысль сопровождалась соответствующим визуальным образом – ему представилась толстая, облизывающая испачканную шоколадом мордочку, крыса, злорадно наблюдающая за запертыми голодными неудачниками.

Джон непроизвольно хмыкнул. Такое действительно выглядело смешно.

Не без труда отвлекшись от этого образа он продолжил свои рассуждения.

А что здесь не так с теорией? Выявленное противоречие хотя и с трудом, но всё же укладывалось в рамки логики и имеющихся знаний.

Для этого достаточно было только предположить то, что на какой-то стадии развития у обладающего разумом вида неизбежно формируются первичное общественное мышление и поведение, которые радикально меняют многое.

Иными словами, каждый вид рано или поздно создает некий примитивный социум со всеми соответствующими иерархиями. И это в дальнейшем приводит к определённым последствиям.

Каким именно? Социум становится характерным свойством данного вида и начинает оказывать значительное влияние не только на поведение животных, но и на внутренние и внешние факторы, действующие как на этот вид в целом, так и на каждую особь внутри него.

В том числе – на так называемые «эволюционные факторы». 

Теоретически – такое вполне возможно. Данное предположение не противоречит логике и даже почти не противоречит теории эволюции.

Пресловутое «почти» заключается в том, что указанной теорией не предусматривается очевидный факт – после появления видовых социумов основная биологическая «борьба за существование» идёт уже не только и столько между отдельными индивидуумами, сколько между различными социумами и социальными группами.

Почему? В самих социумах борьба между особями носит уже совершенно иной характер, так как зависит от социальных ролей, которые определяются и распределяются в каждом социуме по-разному.

Поэтому в существующем виде теория эволюции вероятно применима лишь ограниченно.

В лучшем случае – она годится только для объяснения того, что происходит между разными социумами. Тогда как для понимания происходящего внутри каждого социума – её нужно радикально пересматривать, потому что там дополнительно присутствуют какие-то иные процессы.

Какие именно? Пока не ясно. Для их определения, очевидно, требуется дополнительная информация, выходящая за рамки имеющихся представлений.

Хотя частично выйти за них очевидно следует уже сейчас. Даже при ограниченном применении нужно учитывать, что борьба за существование внутри вида в большей степени определяется внутривидовым социумом, вследствие чего значительно и принципиально отличается от межвидовой борьбы.

В противном случае – необходимо признать то, что в природе помимо «борьбы за существование есть» ещё и противоположная ей «взаимопомощь», которую теория эволюции почему-то не учитывает.

Впрочем, не только её. В текущем виде данная теория не учитывала многое.

Из результатов экспериментов, о которых читал Джон, явно следовало то, что крысы, когда их было мало, почему-то стремились помочь конкуренту, даже в ущерб себе.

Притом это качество не являлось постоянным. При определённых условиях ситуация менялась на прямо противоположную – когда животных становилось больше, они начинали строить иерархии и конфликтовать между собой.

Непонятно. Зачем в одном случае нужно помогать незнакомым крысам, если в другом – даже у особей «своей» группы еда отбирается?

Можно самостоятельно добывать пищу и самому же её и есть – такой вариант полностью вписывался в теорию эволюции.

Не противоречили ей также варианты отбора и кражи. Вариант с помощью –  представлялся аномальным.

В этом случае теория не работала или работала совсем не так, как предполагалось.

Подобные странности не имели понятного объяснения. Возможно учёным-эволюционистам следовало ввести понятие не только биологического, но и социального симбиоза?

Как минимум, это явление требовало дополнительного изучения. Представлялось разумным также пересмотреть и уточнить понятия «борьбы за существование» и «естественного отбора» внутри вида.

После таких мыслей у него практически сразу же возникли вопросы, которые на первый взгляд не относились напрямую к теории эволюции, но вероятно могли иметь с ней какую-то связь.

Их было несколько. Часть из них касалась природы «внутренней мотивации».

Почему эта мотивация проявлялась не у всех крыс одинаково?

Чем она определяется? Возможно на неё как-то влияет социум?

Загадочный «внутренний фактор» определённо следовало проанализировать подробней, но сейчас такая возможность у него отсутствовала.

Ему не хватало информации. На данный момент фактов для полноценного анализа было явно недостаточно.

Кроме внутреннего фактора также очевидно имелись и внешние – в выводе швейцарских учёных говорилось о некой эволюции сотрудничества между животными.

Ими высказывалось предположение о том, что подобная наблюдаемой взаимопомощь способствует выживанию вида. Однако при этом не объяснялось чем именно она обусловлена.

Какие внешние силы могли оказывать такое действие?

Пока можно было только догадываться. Учёные не давали конкретного ответа на этот вопрос.

Они утверждали, что всё наблюдаемое ими происходит случайным образом. Из чего скорее всего следовало то, что природа предполагаемых сил не являлась общеизвестной.

Ему стало интересно. Джон решил узнать об этих силах больше.

В первую очередь нужно было попытаться выяснить их происхождение.

Прочитанное в статьях не давало возможности для решения данной задачи. Для этого требовалась дополнительная информация.

Соответственно – далее последовал её поиск и обработка.

В отличие от внутреннего фактора с внешним ему удалось продвинуться дальше. Процесс пошёл и почти сразу начали появляться первые результаты.

В какой-то момент у него возникла необычная идея.

Судя по всему, она пришла извне. Причём не в виде какой-то конкретной мысли или образа.

Сначала – это было некое «пред знание» (по аналогии с предчувствием).

Что оно собой представляло? Труднообъяснимое состояние на уровне интуиции, дающее внутреннее ощущение понимания.

При том оно очевидно имело определённый смысл. Хотя такое «знание» и не являлось конкретным, благодаря ему его мышление двигалось в заданном направлении.

Зафиксировав данное состояние и проанализировав то, что за ним последовало, Джон пришёл к интересному наблюдению – для того чтобы впоследствии понять и сформулировать пришедшую идею ему потребовалось найти, собрать и обработать информацию, выбор которой с большой вероятностью определялся тем самым «пред знанием».

Дальнейшие наблюдения подтвердили это и привели его к парадоксальному выводу. То же самое происходило и с другими приходящими мыслями.

На момент их получения они не содержали всей нужной информации. Большую часть данных ещё предстояло отыскать и обработать, однако всё необходимое для этого в его сознании (или возможно подсознании) вероятно уже присутствовало.

Подобное представлялось необычным, но тем не менее похоже, что всё было именно так: при фактическом отсутствии знания – в какой-то форме оно уже имелось.

Сначала – на уровне интуитивных предположений. И только потом после ряда соответствующих действий – появлялось на уровне фактов.

Впоследствии он неоднократно имел возможность в этом убедиться. Знание не возникало в результате поиска, проверки и анализа информации, а всего лишь приобретало определённую форму.

Впрочем, это вовсе не означало то, что любая приходящая мысль является знанием.

Многие поступающие данные содержат большое количество шума. Потому на всех этапах требуется обязательная проверка.

Только после неё появляется обоснованная и логически понятная форма. Подтверждая (или опровергая) полученные данные цифрами и фактами проверка делает конечное знание объективным и материальным.

Последний вывод постулировал то, о чём Джон интуитивно догадывался и раньше.

Вероятно, именно поэтому он и стал учёным. Применяемый в науке критический подход использовался им давно, и его эффективность не вызывала у него никаких сомнений ещё задолго до наступления изменений.

Привычная стратегия отлично работала и сейчас – для того чтобы перевести новое, пока ещё интуитивное, знание в понятную форму нужно было искать, обрабатывать и обязательно проверять соответствующую информацию.

При том ему уже не требовалось определять, какая именно информация требуется в текущий момент. Теперь её выбор осуществляла сама реальность, которая буквально подводила его к соответствующему разделу знания и помогала формулировать необходимые вопросы.

До изменений Джон редко интересовался различными областями знания.

В основном его внимание привлекала биология и химия. Хотя, в общих чертах ему были известны основные положения прочих естественных наук, а также отдельные положения наук гуманитарных.

Раньше он полагал, что для его сферы деятельности этого вполне достаточно.

За последнее время ситуация значительно изменилась. Теперь Джон отчётливо понимал, что те знания, которые получались им в прошлом, в действительности являлись минимальными и к тому же не всегда достоверными.

Кроме того, они явно ограничивались рамками образования и профессиональной деятельности.

Что он в действительности знал обо всех прочих науках? Практически – ничего.

В лучшем случае – отдельные законы и формулы. Некие общие положения без связи со всем остальным.

Что было ему известно, например, о той же физике?

Очень мало. В основном – что-то из классической механики, оптики, термодинамики и электромагнетизма. Большей частью – лишь то что входило в общеобразовательную программу.

Трудов ученых, работавших в этой и других областях, он не читал, хотя кое-что о некоторых из них всё же слышал.

Например, Джон знал, что существует теория относительности. Также ему было известно о теории квантов и теории гравитационного поля. Однако само содержание данных работ до сих пор оставалось для него загадкой.

Те же труды, которые не считались научными, а представлялись скорее философскими, вообще были ему неизвестны.

О них он даже не слышал. И потому его откровенно удивил сам факт существования эссе “Наука и Религия” написанного А. Эйнштейном.

Оказывается, этот учёный интересовался не только различными физическими теориями, но также философией и даже религией.

Причём не просто интересовался. Эйнштейн размышлял об их роли в познании.

Последняя версия этого эссе вошла в его книги «Мир, каким я его вижу» и «Идеи и мнения». (A. Einstein. «Science and Religion», «The world as I see it», «Ideas and Opinions»).

Во время очередных поисков нужной информации Джону встретилось упоминание о нём, и он почему-то захотел его прочесть.

Позже стало понятно почему. Данный текст вызывал интерес сразу по нескольким причинам.

Во-первых, из него следовало то, что знания подобным образом получал не только Джон.

Впоследствии этот вывод полностью подтвердился – при изучении трудов специалистов в различных областях знания, ему ещё не раз встречались аналогичные данные. Мысли извне возникали также и у других учёных.

Во-вторых, некоторые из получавших их учёных отмечали одну и ту же очевидную странность: при попытках транслировать эти приходящие мысли всему научному сообществу, а также обществу вообще, те почему-то не вызывали никакой видимой реакции и в итоге оставались практически неизвестными.

Более того. Общее образование явно предпочитало умалчивать о трудах в которых делались подобные попытки.

И в-третьих, мысли Эйнштейна о науке были удивительно близки к тем, которые сейчас занимали Джона.

«Научный метод может научить нас только, как факты связаны друг с другом и обусловлены друг другом.
Стремление к такому объективному знанию является самым высшим, на которое человек способен, и вряд ли кто-нибудь заподозрит меня в желании преуменьшить героические достижения человечества в этой области. Но в то же время ясно, что знание того, что есть, не открывает дверь к открытию того что должно быть.
Можно иметь самое ясное и полное знание о том, что есть, и в то же время быть не в состоянии вывести из этого, что должно быть целью наших человеческих устремлений. Объективное знание предоставляет нам мощные средства для достижения конкретных целей, но конечная цель сама по себе и средства её достижения должны прийти из другого источника.
И вряд ли нужно доказывать, что наше существование и наша деятельность обретают смысл только после формулировки такой цели и соответствующих ценностей». /“Наука и Религия” А. Эйнштейн. /

Что именно имел в виду этот выдающийся физик, когда говорил о конечной цели и средствах её достижения, которые должны прийти из другого источника?

О каком источнике шла речь? Может он что-то знал про приходящие извне ответы?

Откуда? Что, если Эйнштейн тоже получал аналогичную информацию?

Интересными представлялись и его рассуждения о взаимосвязи науки и религии.

«Теперь, даже хотя сферы религии и науки сами по себе ясно разграничены, между ними существует сильная взаимосвязь и взаимозависимость.
Хотя религия может служить тем, что определяет цели, она, тем не менее, научилась у науки, в широком смысле, какие средства приведут к достижению целей, которые она наметила. Но наука может развиваться только теми, кто полностью впитал в себя стремление к истине и пониманию.
Это стремление, однако, проистекает из сферы религии.
К ней же принадлежит вера в возможность, что правила, пригодные для мира сущего, рациональны, то есть доступны разуму.
Я не могу представить себе подлинного учёного без этой глубокой веры. Эту ситуацию можно выразить афоризмом: наука без религии хрома, религия без науки слепа». /“Наука и Религия” А. Эйнштейн. /


Он также, как и Джон видел существующие между ними противоречия и хотел их разрешить.

Для чего? Вероятно, для достижения той же самой цели.

Похоже, что они шли одним путём – Эйнштейн тоже пытался как-то связать науку и религию.