Жил-был я. Кн. 3 Беседы. Гл. 15

      Разогнавшись, я качусь вниз по улице, скользя подошвами. От верхней почты до школы.
      Пересекаю площадь перед Домом офицеров Флота. Кивнув занесенному снегом памятнику подводной лодке «С-57», по тропе, принимаю правее и через занесенный снегом навал камней беру курс на корабль.
                --------------------------------------------
      Небо - чистое, продутое, морозное. Звезды сияют сочными гроздьями. Подняв лицо к небу, я стою на каменном языке. Красота. Звезды кажутся ближе, чем обычно. Ветер, разыгравшийся вечером, к ночи утих. Ни шороха, ни поветрия. Тишина. И только, или мне кажется, или так, на самом деле, там, высоко, в небе, будто издали, позванивают маленькие колокольчики. Динь. Динь-динь. Будто, в морозном воздухе, лучи звезд соприкасаются друг с другом. Я стою и, запрокинув голову, заворожено, слушаю музыку небесных сфер.
                --------------------------------------------
      Мне пора. По инерции, еще ловлю хрустальный перезвон, но хруст шагов разрушает гармонию.
      Наверное, я был счастлив. Я шел на службу, в море, заниматься любимым делом. Ещё я знал, что меня будет ждать берег, будет ждать она. Я уходил в море с чувством выполненного долга. Я сделал всё или максимально «почти всё», чтобы она, моя любовь, ближайшее время не нуждалась ни в чем, ну, разве что, во мне.
Если она уедет? «Ну, что ж, - считал я, - так будет лучше. Меньше проблем». Должна уехать. Зачем скитаться по чужим углам, пускай, даже, дружеским. Без меня она ничего не сможет сделать. Ибо я - мужчина. А она – женщина. Уедет».
       С такими мыслями я бодро шагал по извилистой дороге, к пирсам, пока не вышел на спуск к морю. Над морем разгоралось северное сияние. Оно играло оттенками зеленого цвета, перекатывая его с одной волны на другую, разбрасывая свет стрелами по всей длине изумрудной ленты.
Было пять двадцать - пять тридцать утра. Внизу в лучах прожекторов на черной воде стояла готовая к отходу подводная лодка. «Дошел. Здравствуй, ласточка. Ты будешь носить меня по глубинам Океана. Семьдесят пять суток. К свету или во тьму. К победе или к гибели. Ты будешь качать меня, как в колыбели, в струях океанских пучин»... И так далее, в том же духе.
      Оставив на пирсе свой груз, мимо, надсадно прогудел длиннобазовый «КамАЗ». Погрузка, а погрузки никогда не кончаются вовремя, шла полным ходом. На пирсе суетились подводники, издалека все - в одинаковых ватниках.
Подойдя к борту, поздоровавшись со знакомыми офицерами, я закурил. Успев переброситься двумя - тремя фразами, был опознан озабоченным осипшим старпомом, который, выслушав мой доклад о прибытии, уестествил меня за «опоздание», допустил на борт и просипел: «Быстро переоделся и «бехом» на погрузку!».
       В семь с четвертью мы вышли в море.
       - Мы тоже грузились до самого выхода, - не сдержался отец. - Вечно этот Тыл приедет поздно. Как специально.
       - А может и специально, в спешке мало ли чего забывают получить. А время выхода никто не отменит.
       - Точно. Вот поэтому в Тылу всё есть, но не для всех.
               
               ----------------------------------------------
       У жены, на берегу, была своя «автономка». Предыдущего жильца, общими женскими и неженскими усилиями, из квартиры «выкурили». Мичманец оказался «приближенный» к определенным органам, поэтому держался нагло и долго.
       Не квартира, а бардак. Первый этаж, нетопленная конура, щели в полу, под полом - крысы (крыс я вывел только по возвращении, дня через два, шибко они меня раздражали). Этот гад, все, что было можно сломал, что возможно вывез, правда, потом все привез обратно. Не буду всего описывать, но жена начала обживать квартиру с железной койки, которую с подругами нашла на улице. Потом, «курочка по зернышку», и дело пошло. Спасибо настоящим друзьям, спасибо Командиру, механикам, да моим трюмным. Турбинисты, с мисовского склада, получали мебель, электрики чинили электропроводку, мои, трюмные, сантехнику, четвертый управленец вешал карнизы. А Замполит принимал качество работ. Ей-богу, не вру.
       Я, по приходу, конечно, мичманца этого, хотел, как следует, встряхнуть, но Комиссар меня упредил: «Без рукоприкладства».
      - А как же. Конечно. Как можно? Мы ж «интеллихэнтные» люди.
      В общем, я этого пермяка, шкуру, при встречи, зажал в углу. «пустил сок».
      Он меня «не заложил», значит, проникся, прочувствовал степень своей вины.
      - Это мужику работы, невпроворот, а женщине. Да.
      - Ты хорошо сказал о том, как посидят «кружком» жены не жены, вдовы не вдовы, попоют, поплачут, пугаясь каждого шороха, потихоньку, начнут обои клеить, мебель двигать. А за тройными оконными рамами воет вьюга, валит снег, а за окном
- глухая полярная ночь.
       Мы вернулись в феврале. За день до смерти Андропова.
       - Андропова? Какого? Юрия Владимировича?
       - Да. Его дорогого.
       - Значит и он умер. Да, дела.
       - Хорошо, что вернулись за день, а то бы болтались в море до особого распоряжения.
                ---------------------------------------
       Шел густой снег. Его крупные хлопья кружились в лучах прожекторов, заметая причал и встречающих лиц. Еще на подходе к берегу, намытые водяными струями, рубочные рули и ракетная палуба крейсера побелела от снега.
      Жена встречала меня на причале. Похудевшая, уставшая, но такая же живая, озорная и счастливая.
      После объятий и поцелуев на мой вопрос:
      - Почему не уехала?
      Она, поправляя шарф и заслоняясь от ветра, сказала:
      - Пойдем домой.
      - Куда?
      Она буднично и тихо ответила:
      - Домой.
      Я никогда не имел своего дома. Конкретно, личного. А этот был мой, наш. Первый. Свой. Такой уютной квартиры я никогда не видел. Своей квартиры. Нашего жилища.
      А знаешь, на вопрос: «Все же, почему не уехала?» Она отвечала потом: «Ну, как же я уеду? Ты вернешься, а тебя, здесь, никто не ждет. Ни кола, ни двора. Ни меня. Не правильно, нехорошо это».
      Она не уехала. Она ждала. И хотела сама сделать всё для нашей встречи.
      В общем, я вернулся из морей в теплую обжитую квартиру. К верной и любящей жене. Что еще нужно?
      Ты, Батя, правильно сказал о памятнике. Таким женщинам надо ваять памятник из чистого золота. И потому что дорогой, и потому что вечный.
      - Сколько же надо было затратить сил, что бы выдюжить, что бы ни разменяться, ни бросить всё и ни сбежать. Молодец. Наша порода.
      - Да, я не ошибся. Нет, не правильно. Мне - повезло. Повезло, что я встретил такого человека. Зная о том, что твориться в наших полуночных поселках, да, я за этого человека глотку перегрызу, не задумываясь. И слезы ее никому не прощу.
      Честно говоря, там, в море, я о многом думал. Думал, уедет, не выдержит, думал, поскользнется, ведь она такая добрая отзывчивая, привыкла ощущать мое плечо. Первое время, я себе места не находил. Ещё добавь, забористые байки бывалых товарищей-попутчиков, там. под водой, все вырисовывалось в довольно неприглядную картину. И все же я верил в неё. Верил! И я не ошибся.
      А ведь стучались ночью в дверь. Обходили с той и с другой стороны. Но ради нашей любви, ради наших отношений, ради своей чести и совести двери были закрыты. А ведь меня долго, очень долго не было. У нее как-то мелькнуло про поздних «гостей», но без имен. Я просил, хотя бы намекнуть мне, кто это был - не «раскололась». И поэтому многие твои вопросы, которые ты хотел задать, я знаю, уже не к чему.
      И еще мне завидуют, завидуют тому, что у меня такая любовь, такая жена, такой друг. Многие относились к нашему браку скептически. Ведь у неё это второй брак и встретили мы друг друга не в кино и не в кафе-мороженом, а там, где такого и не найдешь. Но тем крепче наши узы, я надеюсь, что мы не расстанемся до конца. У нас растут две дочери, ты дед. Правда, со старшей дочерью нас не связывают кровные узы, но узы сердца, чаще, бывают крепче кровных. И это моя дочь. И все об этом знают. Растет и младшая, кровинка наша. В младенчестве сильно болела, но, сообща, выходили. Теперь бегает, не остановишь.
       Я очень люблю этого дорогого мне человека, со всеми её достоинствами и недостатками, с ее прошлым, настоящим, и будущим. А так же люблю то, что ей дорого и близко.
                  - Да, я помню ее, дочь твою, ведь это я принес тебе весть, о том, что она родится, - задумчиво произнес Отец, потом пододвинулся ко мне и, как-то ласково и нежно, провел ладонью по моим волосам, посмотрел мне в глаза.- Я верю тебе, сынок, и верю ей. Я желаю вам только одного - счастья.
        Я не знал ее, - Отец пожал плечами, - я не видел ее. Да и увижу ли? Но, я знаю - она хорошая. Ты береги ее, другой такой, всей твоей, не будет. Других, для тебя, попросту, нет. Во всем подлунном мире. Верь мне, я знаю. Она хорошо поет, от души, а кто хорошо поет, от души, тот хороший человек.
        - Откуда ты знаешь, что она хорошо поет?
        - Сынок, - он снисходительно улыбнулся, - с некоторых пор, я обладаю способностью слышать песни души. Знай, человек поет и голосом, и душой, просто, не всегда эти песни совпадают.
        Я понимаю вас, я вижу глубже, чем ты рассказываешь. Я чувствую вас. Ты говоришь о ней, а я скажу о тебе. Не обманывай веру в тебя. Это главное. Ты добр, ты добрее меня, у тебя открытое сердце и многие этим пользуются. Пусть! Не закрывай своего сердца и помогай людям, они ждут твоей помощи. Но не забывай о семье.
        Твоя жена такая же, как и ты. Я горд за вас. Горд. И это чувство переполняет меня. Дети мои! Несмотря ни на что: факты, обстоятельства, уговоры, упреки, увещевания - вы не свернули с курса, не прельстились манящими, доступными благами, а, уверенно, двигаетесь к цели. И вы победите!
        Впереди еще много препон и препятствий. Будьте достойны друг друга, и будьте бдительны. Вот вам мое родительское слово.
       - А ты знаешь, Отец, характером она похожа на тебя?
Отец приподнял брови: Скверно!
      - Лучшими, Батя, лучшими чертами.
Он задумался. (У Бати был крутой характер). А потом улыбнулся своей светлой улыбкой, с хитринкой в глазах.
      - Это хорошо, что лучшими. Но честно, иногда попадает? А?!
      - Попадает, - рассмеялся я в ответ.
      - Больше вопросов нет, - развел он руками.
      - Но я тоже кремень, мужчина, рука тяжелая, - я встал, подбоченись.
      - И силушка, наверное, есть – подзуживал он.
      - А якжешь. Есть, - в тон ему отвечал я.
      - Неужто? Иди сюда, сейчас шею намылю.
      - Ну-ка.
      И он сгреб меня своими ручищами, пытаясь склонить и прижать меня к земле. Я, естественно, сопротивлялся, как мог, но чувствовал, что мое сопротивление тает. А отец гнул меня и смеялся, гнул и смеялся, и я знаю отчего.
У него н и ч е г о  не болело. И, именно, от осознания этого, от чувства лёгкости, он громко смеялся во весь свой белозубый рот.
      - Всё, всё сдаюсь! - с притворным отчаяньем, я захлопал ладошкой по земле.
      Отец отпустил меня.
      - Вот так – то, салага
      - Ну, здоров ты, бродяга.
      - Могём – могём.
      - И мОгим, - в тон Отцу подытожил я.
      Отдышавшись, мы бухнулись прямо в примятую прибрежную траву.

                ----------------------------

         По глади лесного озера ветерок гонит «кораблики» изогнутых желтых листьев. По-моему, ивы. Они, покачиваясь, плывут себе по ряби волн, удаляясь от берега. И есть секунда - две, чтобы добежать до воды и успеть подхватить листок из озера. А можно и не успеть.
         Вот так и наши годы плывут себе вереницей по реке жизни. Только в отличие от листьев удаляются от нас, и никакой ветер не может вернуть их назад.
Как никто
        не сможет
                вернуть
                легкомысленно
                упущенное время.....

               
Фото О.Кулешова (г.Северодвинск)

Продолжение: http://proza.ru/2020/03/25/925