Платеро и я. Тело Христово

Когда, возвращаясь с огорода, мы выходим на улицу Фуэнтес, колокола, что мы уже трижды слышали, пока шли от Ручьев, своим венчальным зовом волнуют белую деревню. Их повторение раскачивает и раскачивает между искрящимся и громовым подъёмом ракет, чёрных при свете дня, и шумной медвяностью музыки.

Улица, только грунтованная и опоясанная охрой, вся зеленеет, одеваясь тополями и соснами. Блестят окна, занавешенные дамаскским гранатом, жёлтой перкалью, лазурные сатином и, там, где траур, молочной шерстью с чёрными лентами. А у последних домов на повороте  Порче появляется зеркальный крест, который, между бликами с запада, уже собирает свет красных свечей, что все капают из розового. Медленно проходит процессия. Карминовый флаг и святой Рох, покровитель пекарей, несущий нежные булочки; сине-зелёный флаг и святой Тельмо, покровитель моряков, со своим серебряным кораблём в руках; жёлтый флаг и святой Исидор, покровитель земледельцев, со своей маленькой упряжкой волов, и  остальные святые, и святая Анна, обучающая, ещё девочкой, Деву Марию, святой Иосиф, свинцовый и сама Непорочная, в голубом...  Наконец, в оцеплении жандармов, дарохранительница, украшающая гранатовыми лучами, и изумрудными недозрелыми виноградинами свой серебрянный медленный взлёт с туманно-лазурной ладанки.

В опускающемся вечере, чистый, поднимается андалузский латинский псалмов. Солнце, уже розовое, ослабляет свое глубокое сияние, что приходит вдоль улицы дель Рио к старому золотому туману далматик и церковных облачений. Вверху, вокруг ярко-алой башни, над гладким опалом безмятежного июньского часа, голуби сплетают старые нимбы из сияющей белизны...

Платеро ревёт в подобной пустоте тишины. И его кротость присоединяется к колоколу, к петардам, к латыни, к музыке Скромности, что поворачивают к точке чистоты мистерии дня; и этот рёв окрашивается возвышенным и исподволь обожествляется...