Некрофил

У Никиты, как-то изначально, с детства, всё пошло не так, как ему бы хотелось.
Нет, родители в нём души не чаяли, и любили его беззаветно. Отец, будучи врачом-гинекологом, доминируя в семье, прочил сыну судьбу эскулапа, что впоследствии и случилось. Сын, правда, против своей воли, стал-таки врачом… патологоанатомом.
Фёдор Николаевич, всю свою сознательную жизнь, принимая роды, пребывал от этого в некоем шоке. Раиса Андреевна, далёкая от медицины, она работала художником-дизайнером на фабрике мягких игрушек, мстительно «подбадривала» благоверного:
 
- Федюня! Ты же из панталон выпрыгивал, чтобы сын пополнил ряды медиков, вот он и пополнил. Наслаждайся. Сбылась мечта идиота!

- Да! Я мечтал, чтобы он лечил людей. Лечил! А не копался в их уже никчёмных останках!

- Ах-ах-ах! А вот Котик всегда мечтал стать моряком, или лётчиком, но ты, со своей пещерной «преемственностью поколений», решил, что он будет врачом. Вот он им и стал! Доволен? Трупы шинкует, что тебе заправский повар ГМО продукты, в кафе быстрого обслуживания. И что ужасает, похоже, ему это даже нравится. Да мне прикоснуться к нему… боязно, не то, что приласкать!  Ты  это хоть понимаешь? Может у него синдром Аспергера…

- Рая, ну какой синдром! -  ведь должен и этим кто-то заниматься, - противореча ранее выссказанному в сердцах, пытался оправдать скорее себя, чем выбор сына Фёдор Николаевич.

- Я не спорю. Но почему этим должен заниматься мой единственный сын?
 
- Потому что, потому! – отрезал глава семьи, в душе полностью разделяя неприятие профессии Никиты женой.

- Лучше бы он в ветеринары, или обвальщиком на мясокомбинат пошёл! – смахнула с ресниц непрошеную слезу Раиса Андреевна.

- Что ещё за обвальщик? – оторопел Фёдор Николаевич.

- Мясо от костей отделяет. Какая разница? Что там, что здесь… впрочем, разница всё-таки есть. Будь он обвальщиком, первоклассную вырезку бы домой с работы приносил, - притворно-мечтательно закатила глаза Раиса Андреевна, - ты же любишь вкусно покушать, а? Федя?

- Издеваешься? – багровел лицом Фёдор Николаевич.

- Имею право!
 
Вот, собственно, такие разговоры и велись трепетно любимыми Никитой родителями, с момента его поступления в Первый МГМУ имени И. М. Сеченова, на кафедру патологической анатомии имени академика А. И. Струкова.

Почему он сделал, по «нервическому» выражению маменьки, такой «экстравагантный» выбор, Никита и сам затруднялся ответить. Скорее всего, это была бессознательная реакция на диктат отца, сродни – «назло бабушке отморожу себе уши». Никита никогда не хотел быть врачом.

В спорах с Фёдором Николаевичем, говоря, что сын хочет быть моряком или лётчиком, мать была отчасти права. Никита мечтал стать океанологом, взахлёб читая ««Калипсо» и кораллы», «Живое море», «Сюрпризы моря» и прочие книги Жака-Ива Кусто, выдающегося французского исследователя Мирового океана, фотографа, режиссёра и изобретателя.
 
Отец настоял на своём… и вот результат.
 
Но, как говорится, нет худа без добра. Никита, вожделея препарировать всяческую редкую морскую живность, с целью познания тайн жизни океана, как-то незаметно для себя увлёкся удивительным и сложным устройством человеческого организма. Уже ко второму курсу, когда немалая часть сокурсников перевелась на другие факультеты, не в силах побороть явную и латентную некрофобию, он не видел себя на другом поприще.

Окончив обучение, Никита защитил диплом, и побездельничав с месяц, устроился на работу в патологоанатомическое отделение в одну из городских больниц Москвы.
 
Раиса Андреевна, как ни старалась, не в силах была смириться с профессией сына, и смотрела на того с испуганной неприязнью. Старательно отводя взгляд от его рук, она считала минуты до окончания «традиционно»-совместных приёмов пищи по выходным, с трудом заставляя себя хоть что-то съесть. Последнее, что утвердило её в желании как можно реже видеть сына, был не смешной анекдот, рассказанный Никитой за ужином: «Один патологоанатом каждый раз, когда к нему приходили студенты на практику устраивал им проверку: достанет бутерброд из кармана трупа и ест, кто не упал в обморок, практику прошёл». Раиса Андреевна пулей выскочила из-за стола, и едва успела донести содержимое желудка до туалета.
 
В конце концов, она заставила мужа разменять их шикарную трёхкомнатную квартиру, и отселить своё «труполюбивое» чадо в «однушку»-студию.
 
Никита зажил теперь своей жизнью. Он, конечно же, заметил, как изменилось отношение к нему матери, участившиеся, часто без видимой причины, ссоры с отцом. Да и его «отлучение» от семьи, будто фиговым листом прикрываемое якобы стремлением не мешать ему в становлении, как самостоятельного индивида, о многом говорило. Всему виной, без сомнения, была его профессия. Ещё одним доказательством тому стало охлаждение в отношениях с некогда многочисленными друзьями и приятелями. Никиту всё реже стали приглашать в гости, неохотно принимали предложения встретиться, или посетить его «холостяцкую берлогу». Вишенкой на торте стало обидное прозвище «Некрофил», которым окрестил его кто-то из недоброжелателей. Такое положение вещей не привело к озлобленности, а вот к серьёзному разочарованию в неблагодарном роде человеческом, уж точно. Никита был уверен в нужности и полезности своей работы, и её неприятие немалым количеством людей его очень огорчало.
 
С противоположным полом отношения тоже не заладились. При озвучивании его профессии, основная масса потенциальных невест, шарахалась от него, как  чёрт от ладана. Находились, правда, и такие, которых работа Никиты не смущала, или они умело это скрывали, но, не веря в их искренность, он относил, и не без основания, подобных претенденток на его руку и сердце к категории «уж замуж невтерпёж», и сам обнулял знакомство. Всё выше перечисленное не могло не отразиться на его характере. Никита стал замкнут, раздражителен, а специфика профессии немало поспособствовала циничному отношению к жизни вообще, и к людям в частности. «Я вас знаю изнутри!», - нередко повторял он, в очередной раз столкнувшись с примерами человеческого несовершенства. Даже коллеги по цеху стали с трудом находить с ним общий язык.

Никита, что называется, дневал и ночевал на работе. Только здесь, в про-зекторской, он в полной мере ощущал свою нужность и значимость, избавлялся от комплекса «аутсайдера», навязываемого ему некоторой частью общества.

Отказавшись, за ненадобностью, от домофона, Никита «засел» за диссертацию, которую успешно защитил к своему тридцати пятилетию. На работе его, если и недолюбливали за тяжёлый, нелюдимый характер, уважали за высокий профессионализм и принципиальность, умение поставить на место зарвавшееся начальство и проверяющих чинов от здравоохранения, пусть и прохладное, но всегда подчёркнуто корректное отношение к младшему медперсоналу.

Случалось, что за консультацией к нему, по особо затруднительным вопросам, обращались представители правоохранительных органов. Вот эти случаи и подвигли Никиту на (не сказать, чтобы кардинальные) изменения в своей жизни.

К сорока годам он окончил резидентуру, и получил специальность судмедэксперта. В среде следователей, немногим реже его сталкивающихся с «клиентами», и понимаю-щими «тему», Никита чувствовал себя более комфортно, чем в обществе среднестатистических «нормальных» людей. С некоторыми из следаков у него даже сложились приятельские отношения.

- А жизнь-то налаживается! – по устоявшейся привычке, делился ощущениями со своей «клиентурой» Никита, - что у нас сегодня? Так-так-так… Пара «плавунцов»* и один «падуха»**. Вот с него и начнём.

Повязав клеёнчатый фартук, и натянув резиновые перчатки, он покатил перед собой повизгивающую колёсиками тележку с инструментами.
 
- Всё что тебя касается, всё что меня касается, всё только начинается, начина-ется… - пропел довольно приятным голосом Никита, обращаясь к лежащему на столе прозекторской «пациенту».


* "Плавунец" - утопленник
** «Падуха» - труп после падения с высоты