Жила-была деревня

Деревня жила хорошо. Можно сказать, дружно: все в ней знали друг друга, как облупленные. Люди рождались, росли, учились в школе, уходили в армию. Потом, как водится, женились – появлялись дети, внуки. Все праздники – вместе, потому как в деревне чуть больше пятидесяти домов было. Обычное дело: в том доме – кум, а в том – сватья, а через дорогу дядька или тетка. Родня, кого ни спроси.

Деревня стояла прямо на трассе, которая разделяла ее пополам. И потому была совсем не бедной. До райцентра всего ничего – пятнадцать километров. Полей пахотных – до горизонта. Лес – хороший такой, настоящий сосновый бор, в трех минутах ходьбы. А там – и зверья пропасть, и ягод, и грибов, как в мифических «закромах Родины». И люди в деревне подобрались сплошь работящие – не из тех, кто при любой возможности норовит в город смотаться – да не на заработки, а – насовсем.

И звали деревню – Подлесное. Лес-то – вот он, под боком!

Но прошлись и по этой деревне девяностые-двухтысячные. Колхоз – развалился, совхоз – закрылся, лесхоз – проворовался. Кто помоложе, посильнее – уезжать стали. Кто в райцентр, в Весьегонск, кто в Тверь, а кто и в Москву – в Питер. Старались так, чтобы не насовсем – приезжали родню проведать. Но получалось не у всех. И потому в деревне стали появляться пустующие дома. Не заколоченные толком, еще с живыми цветниками в палисаднике, с яблонями и сливами в саду, которые по осени исправно сбрасывали свой урожай на землю. Неплохо жила деревня. Красиво жила, весело!

Потому и стали в ней появляться чужаки, городские. Из Москвы, из Питера. Приезжие везли деньги, пачками. Скупали пустующие дома, подчас не торгуясь вовсе – за миллион, так за миллион! После этого нестойкая к «праздникам» половина деревни неделю гудела и веселилась. А стойкая часть ждала и смотрела, чем это кончится. Кончалось обычно тем, что покупатель – «столичный бизнесмен», упоив ту половину деревни, оформлял все документы на себя, и уезжал. Насовсем! А дом оставался пустовать.

Но были и другие: спокойная деревенская жизнь, чистый воздух, экология – все это завораживало приезжих. Некоторые оставались надолго: приезжали в отпуск, в выходные. С удовольствием брали в руки лопаты, грабли, косы. Почувствовать себя земледельцем было приятно. Вот только – иногда этому надо учиться: или перенимать с рождения секреты землепользования, или слушать, что говорят «аборигены». Первое – не дано, второе – долго и нудно.

И вот один такой товарищ из Питера, не ленящийся отпахать без малого 500 верст от столицы к себе на дачу, решил, что покупать триммер или иную технику - дорого и ненужно. Старую траву проще сжигать, решил свежеиспеченный дачник. Соседи, правда, говорили ему, что дело это опасное. Потому как полыхнет – не остановишь. А у каждого дома – где поленница, где обрезки пиломатериалов, что деревенский тракторист привез по доброте души с пилорамы. Скамейки деревянные. Палисадники, тоже из старых досок сделанные. Есть чему гореть, и в большом количестве.

Однажды – суббота это была, Родительская, что после Красной Горки, - вся деревня – старожилы, конечно, кто пободрее – потянулись на кладбище, могилки поправить, как заведено. Вот тут-то Дачник и решил, что – самое время! «Никто не будет стоять над душой, приговаривать, что опасно. Успею всю травку сжечь»!

День был солнечный. И ветерок был хороший такой. Пламя полыхнуло на одном конце деревни, перекинулось через шоссе на другой. Через каких-то полтора часа, как раз к прибытию первых пожарных машин, деревни не стало. Почти: осталось 13 домов, которые удалось отстоять просто чудом. Чудом в той деревне считают, что тот самый тракторист, отвязный мужик, в тот день не пил и оказался дома. Чудом было и то, что он успел опахать уцелевший конец деревни, пробиваясь сквозь языки пламени и сараюшки, тараня заборы и собачьи будки, стараясь успеть спасти то, что еще оставалось от деревни. Черный от копоти и горя, весь в саже, он долго кашлял, держась за колесо своего «Беларуся».

А сгорело – ни много ни мало, 36 домов! Сгорел скот, сгорела птица в сарайках и курятниках- только в одном доме бабушка чудом успела вывести коровку с телочкой. А в другом доме древний дедок не давал себя вывести, кричал, что хочет сгореть вместе с домом! На третий раз связали да вынесли. Спасли, называется: на другой день дедка от соседей увезли в больницу, из которой он уже не вернулся. Да и… некуда ему было возвращаться!

А вот Дачнику возвращаться, очевидно, было куда. Едва заполыхал первый дом, едва стало понятно, что большого пожара не избежать, дачник под шумок вынес из своего домишка сумку с вещами, прыгнул в машину, и был таков. Его, конечно, искали потом. Кто-то (вроде) вспомнил имя, кто-то отчество, а кто-то – часть номера машины. Установить, как говорят опера, его, конечно, установили – но вот возложить ответственность за поджог, пусть и неумышленный – так и не смогли. «Не было оснований для возбуждения уголовного дела», как, говорят, было написано в судебном отчете.

Не стали, как обычно, наказывать и пожарных из 27-й районной части. И торопились, как могли, и развернулись, как умели, и воды накачать из близлежащей речушки в цистерны – управились довольно споро. Опоздало лишь телевидение, приехало только на следующий день. Снимать сгоревшую деревню и убитых горем погорельцев (однокоренные слова-то!) они, конечно, не стали. Потому для съемок сюжета пригнали аж из Твери новенькую пожарную машину. Все это было понятно. Неясно другое: почему в сюжете, вышедшем не в пример оперативнее, говорилось, что за этот день в Тверской области сгорело 15 домов? Перепутали – бывает.

Спустя пару месяцев погорельцам, оставшимся без крова, начали давать компенсацию. Говорили, от губернатора, из специального фонда. Кому-то дали 30 тысяч, а кому-то целых 40. Однако не пропили-проели люди эти деньги. Отстраиваться начали!

И – удивительное дело: двух лет не прошло, как деревня возродилась. Не вся, конечно – но… живет деревня! И скотина по утрам мычит, и петухи кукарекают. А еще – у каждого дома теперь бочка с водой стоит. И разное другое, огнеборческое…

На всякий, как говорят, пожарный!