Простывший след

Разглядев на электронных наручных часах одинаковые числа по обе стороны от знака деления, по-привычке загадала желание: «чтобы Он меня полюбил». Пристегивая ремень безопасности, размышляла о том, каковы среднестатистические шансы погибнуть в воздухе от снежной бури. Рейс откладывали, а тревога нарастала. “Игра случая — математика и мифология совпадений” прикрывала мои костлявые коленки. Включив в музыкальном плеере “Гипнопедии” Эрика Сати, вытянула из-под широченных рукавов черного пальто плотные манжеты серого мужского джемпера. Спрятав, по-обыкновению, обледенелые ладони, скомкала ткань в кулаках и нервно разгладила шерсть большими пальцами несколько раз. В простонародии считалось, что холодные руки — верный признак горячего сердца. Достаточной температуры, чтобы растопить лёд? Отвела потерянный утомленный взгляд вбок от ярко-желтой геометрической молнии, назойливо маячившей на твердой голубой обложке. Капризное пианино отбивало мрачный психоделический вальс, не оставляя ни малейшего шанса на побег от призрачной меланхолии. На побег от себя. Тяжело вздохнув, повернула голову вправо и аккуратненько вывела указательным пальцем звездочку на запотевшем стекле иллюминатора. Раскрыв книгу на месте фиолетовой закладки-стикера, бегло прочла абзац по диагонали: “В начале XX в. Карл Юнг выдвинул идею синхронистичности как модели магии и суеверий, окружающих странную согласованность событий. Он видел совпадения не как непредсказуемые яркие явления, которые могли быть как-то связаны. Напротив, он рассматривал их как совокупности событий, которые существенно связаны по смыслу, но не имеют причинно-следственных связей друг с другом”, — остальное решила дочитать уже дома. Бредятина! Периодически просыпалась и смотрела на густющие облака. Рядом сидела влюбленная парочка: мужчине было глубоко за сорок, а женщине не дала бы больше тридцати двух. Две противоположности — эдакий гармоничный инь-ян. Аскетичная голубоглазая блондиночка и коренастый кареглазый брюнет. Говорили между собой на беглом английском, но без классического британского прононса. На протяжении всех четырёх часов мило держались за руки, намертво сцепившись пальцами в замочек. Приоткрыв глаза в очередной раз, поймала себя на совершенно дурацкой мысли: “наверное, у них уже затекли суставы”, — улыбнулась и провалилась назад в фазу быстрого сна. За двадцать минут до посадки по-традиции заложило уши. Кляцкая зубами, словно пиранья, энергично рассасывала кислую барбариску. Хлопала глазами, судорожно напрягала челюсти, тяжело дышала и морщилась от изнывающей боли.
– Are you okay?
– Yeah, thank you.

///

В аэропорту перепутала автобус и проехала парочку остановок до глухой окраины. Вышла, оглянулась: четыре полосы шоссе, слева здоровый универмаг. Интернета и зоны на телефоне не оказалось. Зашла в универмаг, купила бутылку белого вина и шоколадные конфеты. Повезло. На парковке поймала зеленоглазое такси и добралась до назначенной цели “дом, милый дом”. Мужик за баранкой упорно кокетничал всю дорогу. В такси я всегда садилась на заднее — он, бедный, чуть шею не свернул. Кепочка на мужичке была хорошая, клетчатая, черно-белая, точно шахматная доска. Прокурено в салоне — дышать невозможно! Не жаловалась, повезло, что вообще согласился подобрать. Рассчиталась.
— Вы к нам надолго? Может мы кофе успеем выпить?
Лица его без очков я разглядеть не смогла толком, но непроизвольно улыбнулась во весь рот. Зубы оголила. Клацнула. На дворе стоял дубак под -20.
— Сердцем я не здесь!
— Жаль.
— Да что Вы, не надо жалеть.— Открыла рюкзак, достала пряничного человека и протянула водителю.— Он с вами кофе выпьет вместо меня. С Рождеством!
Мужичок по-доброму рассмеялся, пожелал мне удачи; вздохнула с облегчением, что кругами подле леса не повез, вылезла из салона. Ключей у меня не оказалось. В день переезда в Лондон маман сказала: “Оставь ключи. Наверно, они тебе больше не понадобятся”. Постучавшись сквозь ржавые решетки в окошко на первом этаже, принялась ждать. Мама приоткрыла окно и продиктовала код от домофона.
— Я бы вышла, но не могу. Халат.
Запах в подъезде не изменился — букет из отсыревшей древесины, сандаловых палочек, крысиной мочи и никотина. Все старенькие советские железобетонные коробки воняли одинаково мерзко. Мама приоткрыла металлические двери квартиры и играючи спросила: “Какие люди в Голливуде?”
Мама отступила, пропустив меня на порог.
— Привет.— Сказала я, заходя внутрь. Три оборота ключами вправо, разулась на коврике.
— Давай, живо снимай сумку,— мама выхватила из рук рюкзак “Найк”. — А что это у тебя за сумка такая? Здоровая! Тяжеленная.
Мама несколько раз оценочно приподняла рюкзак за ручку, занесла в мою спальную комнату и поставила на ламинированный светлый пол.
— На пол ставить нехорошо! Денег не будет! Но дальше не понесу, ты уж как-нибудь сама. Что у тебя там, покажешь? Подарков наверное накупила нам с папой?
Сняв и повесив пальто на крючок в прихожей с ярко-зелеными обоями, зашла в ванную комнату. Свет не включила. Мама все сыпала и сыпала вопросами. Я не успевала отвечать.
— Слышишь? Я шучу! Ботинки тоже новые? Не замерзла, модница?
— Да, да, да. Не замерзла! Не переживай.
Открыв кран, опустила продрогшие ладони под воду комнатной температуры. Полторы минуты мыла руки, затем легким нажатием пальца открыла шкафчик с зеркальным покрытием перед носом, достала первый попавшийся крем и нанесла на порозовевшие ладони. Смотреть на собственное отражение дольше трёх секунд не хотелось, чтобы не схватить инфаркт. Во-первых, от лосьона Clinique кожа стала красной и облезла. Во-вторых, передержала краску с перекисью, из-за чего у меня клочьями отваливались волосы. Челку пришлось остричь по иной причине — неудачно прикурила от комфорки. Поразительная женщина аля цирковой комик. По спецэффектам общая картинка напоминала стригущий лишай. Припухшие веки, синяки под глазами, здоровые зрачки, широкие скулы и впалые щеки. Страшное зрелище. Elle etait p;le – et pourtant rose. К счастью, в темноте.
— Я ничего специально не готовила такого,— звонким голоском известила меня маман.— На Рождество накроем стол. Тебе подогреть суп?
Судя по гудящим звукам микроволновой печи, суп грелся уже минуты полторы.
— Да, спасибо.
Зашла в крохотную кухню со (все еще) ярко-зелеными обоями и села рядышком с батареей.
— Ты не надела тапки.
Маман поставила пиалу с супом прямо передо мной и направилась бодрыми шагами в прихожую. Я поджала ноги под себя, чтобы поскорее согреться.
— Не надо, пожалуйста.
Поздно.
Маман вернулась назад и шлепнула передо мной тапками в черно-красную клетку. Не нравилось мне носить дурацкие тапки дома, на все про все существовали вязаные шерстяные носки.
— С тобой нянчиться надо.— Маман нахмурилась и улыбнулась.— В кого же ты у меня такая рассеянная?
— Не надо со мной нянчиться.— Буркнула, сверкая ложкой.
— Ну что, рассказывай, как твои дела? Попыталась ответить: выдавила полслова “норм-а”, неловко шлепнула себя по носу ложкой и расплескала бульон по столешнице. Подскочила с места, но мама сказала: “Сиди, я сама все вытру. Поешь нормально, не торопись! Ты, наверное, суп сто лет не ела, аж руки дрожат. Исхудала. Кожа да кости!”
— Два дня назад варила.
Готовила практически каждый день — кормила одного грустного мальчика, а он все никак не взрослел. Обидно было другое: запах табака раздражал меня меньше, нежели вонь от жареного лука или запеченной курицы.
— Мамин всегда будет вкуснее!
Не спорила. Мама вытерла стол тряпкой — куском старой белой футболки, наполнила и поставила кипятиться электрический чайник, выхватила опустевшую пиалу и принялась полоскать в раковине.
— Дай мне за тобой поухаживать.— Жалобно сказала маман, почти слезно.— А то ты снова уедешь. Вдруг я тебя больше никогда не увижу!
— Размечталась. Вина?
Я ловко просунула ноги в тапки, направилась в комнату за бутылкой и конфетами. Конфеты выбирала по принципу — чем дороже, тем, видимо, качественнее. Алкоголь символично разделила на две категории: можно пить и одеколон. Существовала также третья негласная категория — домашний цех «родовое проклятие». Исключением из правил являлись сливочные ликеры, которые локала по весне, разбавляя молоком 1:5. Ликеры были дешевле сиропов. Вино с названием “Diablo” мне посоветовала подружка журналист Поля. Мы выросли в одном городе, но познакомились заграницей.
— Сейчас два часа дня, наверное, для вина еще рано. Хотя я не против!
Я достала бокалы из бара в гостиной, вернулась к столу и разлила вино.
— Я покрасилась в новый цвет. Как тебе?
— Тебе идёт.
— Лучше, чем предыдущий?
— Наверное.
— Поразительно! Ты совсем невнимательная. Ну, как у тебя дела?
— Нормально. Жива.— Наконец ответила я.
Что нового? Все новое. И ничего. Удивительно.
Гремучая палитра из оттенков любви, боли, надежды, страха и ревности вырисовывала константно сюрреалистический натюрморт с моей отрубленной головой.
— Ты выглядишь немного устало и подавлено, только не обижайся.— Сказала маман.— У тебя точно все хорошо?
— Не надо обо мне так беспокоится. Все в порядке.
— Но я не могу иначе, я твоя мама! Я всегда буду о тебе беспокоиться! Ты у меня единственная доченька!
Больше одного бокала не зашло —  язык не развязался. Мама рассказала о своей новой рабочей фирме, куда она устроилась бухгалтером через бывшую одноклассницу. Рассказала о том, как папа перенес операцию по удалению части кишечника.
— У меня с памятью стало в разы лучше,— задумчиво сказала мама,— а то после общего наркоза я долго была никакущая. А ты как, пьешь таблетки?
— Да.— Кивнула.
— Я записала тебя к психиатру, ты помнишь? В четверг! Стоматолог в среду.
Снова кивнула.
— Поговори с доктором насчет лекарств, чтобы ты могла покупать таблетки в Лондоне по рецепту.
— Это не так просто, как кажется. То есть, мне подходит всего один антидепрессант. Я проверила британскую фармакологическую базу — его там не производят.
— А что делать, если вдруг кончатся?
— Не знаю.
— В твоей комнате теперь спит отец,— напомнила мама.— Но, наверное, тебе будет неудобно ночевать в гостинной или вместе со мной… Он, конечно, расстроится немного. Ему так понравилось у тебя!
— Я могу ночевать в гостинной, ничего страшного.
— Нет, не надо. Я принесу постельное белье!
Забрав бокал, снова зашла к себе, заметила, что все плакаты и бумажные журавлики были сняты со стен и потолков. Пахло в желтой спальне, как некогда пахло в квартире покойной бабушки Ангелины — старостью. Амбре из различных фрагментов DNK. Огромный книжный стеллаж пополнился свеженькими пластиковыми иконами. На письменном угловом столе лежала подпаленная сломанная церковная свеча, использованный хлопковый платок, таблетки и очки с плюсовыми диоптриями. На подоконнике горел желтыми лампочками пластмассовый попсовый канделябр. Аквариум пропал — выбросили. Я встала немой статуей, внутри внезапно екнуло — к глазам подступила влага. Не разбирая вещи, вытащила из рюкзака кошелек и направилась назад в коридор. Стала обуваться. Мама вышла со свежим постельным бельем из своей спальни и сильно удивилась.
—Ты куда?— Спросила.— Уже?
—В магазин.
Не подумайте, что я была совсем хладнокровной сволочью. Просто стало не по себе, когда вдруг не смогла опознать место, в котором выросла. А ещё, для справки, я ненавидела жёлтый цвет.