Капут

Любовь до гроба — это стандарт, но часто ли мы сами задумываемся о том, сколько реальных скелетов умещается в одном семейном склепе?
Ирена споткнулась о камень и, падая на голые колени, выронила из рук глиняный горшочек с бархатными белыми фиалками. Приземлившись на истоптанную тропинку, ведущую к зелёному сараю, молодая женщина двадцати двух лет подняла мокрые глаза, осмотрела осколки и торчащие корешки; по звуку, и без того, было ясно, что горшок треснул.  Ирена ощутила невыносимо жгучую тоску от раскрывшейся перед ней крупным планом картины — беспомощное растение вывалилось бутонами вниз, чернозем осыпался по диаметру, а розовое блюдце из-под чайного сервиза, подаренного тетушкой Шурой на свадьбу, треснуло пополам. Ирена думать забыла о физической боли, от которой привычно ловила дурнящую пелену перед зелеными глазами и практически падала в обмороки.
—Черт!— Вскрикнула она.— Проклятый камень!
В сарае не было встроено окон, но Валерий расслышал негодующие ругательства жены — дверь оставалась приоткрытой на длинном металлическом крючке, чтобы помещение проветривалось. На дворе стояло лето — середина июня 1992-го года.
Мужчина торопливо вырвался наружу, чтобы посмотреть, что произошло.
—Ты чего развалилась раком?— На лице Валерия выражалась кривенькая ухмылка, что подтверждалось насмешливой интонацией голоса. Лица Ирена не разглядела по двум причинам: не любила поднимать голову снизу-вверх, а ещё было чертовски темно. Вокруг ни оказалось ни единого источника света, помимо настольной лампы внутри сарая. Зачем Ирена пересаживала цветы до поздней ночи, она сама не отдавала отчёт — хотелось отвлечься от накопившихся переживаний и спокойно попеть на природе, что-нибудь обнадеживающее на мотив  советских пионерских гимнов, дабы унять тоску от неизменного замешательства. Она иногда задумывалась: «Господи, где я? Что я вообще тут делаю?», — но Вселенная игнорировала вопросы, брошенные на произвол судьбы. Ирена опомнилась и почувствовала себя неловко.
—Упала я...— В нос пробормотала она, будто сама не верила в случившееся.— Нет, чтоб помочь подняться.
—Да ладно тебе, никто ж не нападает сзади!— Радостно отозвался муж и подорвался от смеха, довольствуясь своей остроумностью. 
—Боже! Что же ты за человек такой!
Валерий лениво преодолел пару метров и потянул жену на себя за локоть вверх. Ирена снова с печалью глянула на цветок, который попутно был неудачно придавлен мужским ботинком. Она пустила слезу, наполовину отбросив идею о поиске новой тары для пересадки фиалки. Сморщила нос. Легонько отпихнула Валерия в сторону — от него зверски разило дешевым пивом; подошла к месту ЧП, присела на корточки и тяжело вздохнула. «Жить будет»,— подумала она. Муж взглянул на нее недовольно.
—Ты чего?
—Ничего.
—Ладно, раз уж никого не режут, то я назад в кровать.
Вместо кровати у супругов был диван, так что Валерий слегка приукрасил подвенечную обстановку, дабы хоть как-то разбавить признаками романтики. Валерий закинул голову назад: мир двинулся кругом, словно он только что слез с карусели. Ноги слегка подкосило, поэтому он шагнул вбок, расставил ноги по ширине плеч, трезвея, ткнул пальцем в небо.
—Смотри, там, кажется, созвездие Кассиопеи.
—Ладно, иди уже назад в кровать.
Ирена понимала, что муж пьян и пытается казаться трезвее, доставая из цилиндра фокусника новые финтифлюшки. Она корила себя за неуклюжесть. Надо же каждый день ходить и не заметить торчащий из земли камень. Ирена подобрала половинку блюдца и отковыряла обидчика. «Аривидерчи»,— она хихикнула и заправила выбившуюся прядь волос за ухо с золотой сережкой гвоздиком. Ирена не позволяла себе носить крупные висячие серьги из-за мелких черт лица. От тяжести громоздкой бижутерии раскалывалась голова, как и от вида дешёвого металла, разрастающегося коррозией внутри мочки черными следами. Мама Ангелина привила ей любовь к золоту и цыганской эзотерике. Вся восточная Европа в двадцатом веке перекочевывала с места на место, разве что, без табора и плясок у костра. Капут был везде, куда бы не вели волчьи ноги.