Плясунья или первая зарплата

 Какой мальчишка в детстсве не мечтал получить первую зарплату за свой труд. Мечтал об этом и я. Но в семь лет о своём заработке я мог только мечтать. Мечта моя сбылась, когда я об этом даже и не думал.

В летний период весь сохозный скот с зимнего постоя в деревне, выгоняли на летние пастбища. Замечу, что в пятидесятых годах наш молочный совхоз (молсовхоз) имел своё почтовое название и письма с адресом: области, района и молсовхоза 212 всегда безошибочно находили своего адресата.

Скотобазы летом пустели, а весь крупно - рогатый скот угоняли на летние пастбища,
где коровы всё лето гулял на вольных "хлебах", в логах. Места  для пастбищ выбирали таким образом, чтобы скот не выходил на поля  и не вытаптывал посевы. На вершине холма строилась небольшая избушка, или привозился вагончик для доярок и скотников, где они жили всё лето. Во время летних школьных каникул детям представлялась возможность разделить судьбу своих родителей здесь же, в этом временном "общежитии" для взрослых.

Вблизи летнего временного жилья персонала гурта,  из жердей монтировался загон для ночного пребывания скота.  В этом загоне осуществлялась утренняя и вечерняя дойки. Доильных аппаратов в то время ещё не было, и коров доярки доили вручную. Тринадцать, пятнадцать коров требовалось  подоить в течение полутора, двух часов, чтобы до обеда успеть отвезти молоко на молокозавод в посёлок для переработки.

Каким образом дояркам удавалось отыскать своих, похожих друг на друга  коров в общем стаде, для меня всегда оставалось загадкой. Иногда доярки помечали своих коров, завязывая на рогах цветные тряпочи или бантики. А порой чернилами делали мазки на хвостах или боках. Так, что недоенных коров в стаде, после общей дойки, не оставалось.

Коровы паслись на холмах, поросших мелкой травой; в местах стоянок гурта всегда был небольшой запруд, где коровы могли утолить жажду. Не очень глубокий, с топким илистым  дном, он был для коров и поилкой, и спасением от слепней в жаркую погоду, когда они были особенно ативными.

Для нас, подростков, это было самое радостное время года. Мы сбегали с холмов вниз к ручью, вытекающему из запруды, бежали дальше к кочкам. А потом на влажной почве, среди кочек, рвали дикий лук бутун. Высотой около тридцати сантиметров, не очень горький, радовал нас своей свежестью. Иногда мы уходили далеко от гурта по ручью, и в низинах, на солончаковых почвах, выкапывали корни солодки. Потом жевали их приторно сладкю массу, как конфеты. Покупка конфет для нас была событием, поскольку в деревню нам удавалось вырваться не чаще раза в месяц.

Лошадей почти не было при гуртах и молоко до совхоза приходилось везти на быках. Два быка, в общем ярме,  медленно брели, подминая дорожную пыль. Заставить их иди быстрее удавалось только скотнику, который прутом стегал их по выступающим бокам. И пока быки возили молоко, тягловой силой при гурте оставалась старая корова "Плясунья". Молока она давно не давала, но её на мясо не сдавали в заготскот, потому, что её впрягали в телегу и она впрягалась в телегу вместо быка.

Как и все коровы, она требовала ухода. Её нжно было выгнать на пастбище, во время пригнать, а при необходимости быстро отыскать. Эти обязанности я выполнял добровольно, потму, что было много свободного времени. Однажды я решил прокатиться на ней верхом;- быки это терпели. -А почему бы мне не прокатиться на корове? И я решился. Подогнав её к загону, по жердям взобрася  на "Плясунью",и  довольный ехал на её спине. Всё вначале было хорошо, я сидел на её спине а она медленно шла по загону.

 Но я не учёл одного, что она не лошадь и не бык, и с сидящим на спине наездником, ей  совсем не нравилось двигаться по территории.  Обладая определённым коровьим умом, она решила избавиться от назойливого наездника. Сделала она это просто. Прошла под балкй выступающей с верхней части сруба избушки. Балка выступала на высоте чуть более полутора метров,почти на пол метра. Но этого оказалось достаточно,чтобы я был сброшен этой балкой на землю. Я не сразу понял, что произошло. Лишь сидя на попе, на земле, чувствуя боль от падения, я сообразил, что произошло. В сердцах стегнул "Плясунью" по боку хворостиной, но ударить второй раз на решился. Сам виноват.

Охота  покатаься на коровьей спине, у меня с тех пор пропала. Лето подходило к концу. С гурта молоко стали возить на лошадях, но "Плясунья, как тягловая сила, оставалась с нами до осени. Осенью с другими коровами, от которых молока было очень мало, старыми,- её увезли на мясокомбинат.

 Летний сезон заканчивался, начались занятия в школе. Я уже стал забывать о летнем  отдыхе, как неожиданно был приглашён в контору за зарплатой. Вначале я недоумевал, о какой зарплате может идти речь. Но расписавшись в ведомости, я понял, что это мой заработок за работу по уходу за "Плясуньей". Поэтому, эти полученные три рубля, я всегда помню, как мою первую зарплату.

В последующие годы повзрослев, в летние каникулы  мне не однажды приходилось работать на сельхоз работах: на сенокосе, заготовке силоса. Пришлось работать на сеялках во время посевных работ, на копнителях при уборке урожая. С ростом грузового автотранспорта, нас тринадцатилетних подростков стали принимать в качестве грузчиков на автомашины, которые привозили различные грузы в посёлок. Заработки наши стали подспорьем семейного бюджета. За меня зарплату получала моя мать, и я  часто не знал, сколько я заработал, да мне это было и не нужно. Я приобретал рабочие профессии.