Дорога домой

ДОРОГА  ДОМОЙ.

Предисловие.

Иногда мне кажется, что вся наша жизнь очень похожа на жизнь простого зелёного листа. Весной,  когда мы полны новых ожиданий и  волнений, он радует нас  своими первыми побегами. Листочки - они ещё совсем маленькие, а мы, как дети  испытываем полный восторг от зазеленевших деревьев. Получаем  удовольствие от солнечного тепла и света. Мы так полны  томительного ожидания чуда природы под названием - жизнь. Но уходит лето, приходит осень , наступает день, а то и час , и всё встаёт на круги своя. Один лист срывается буквально безжалостно и беспощадно ветром, другой лист, танцуя в красивом танце, ложится под ноги нам самим. Не успеем мы налюбоваться его красотой, отражённого в нём, солнечного цвета, как завтра пройдёт дождь, а затем и первый снег, который унёсёт из-под наших ног всё естество золотистой осени. И кажется нам в этом мире всё не вечно, но мы  точно знаем: завтра придёт весна, полная новых счастливых перемен. Человек он  всегда знает, всегда верит и надеется – завтра будет лучше, чем было вчера. Жизнь - она продолжается.
Я смотрю на  старые фотографии, вижу паренька лет четырнадцати. Это мой папа. Он родился в деревне  Бурачиха, Гаврилов - Посадского района, как и я тоже. Отец прилёг на коротко подстриженную траву у палисадника и задорно улыбается. Или вот он сидит верхом на лошади, держит её за узду. Во дворе лежат крестообразно, сложенные доски. Чувствуется во всём хозяйская деловитость. Здесь ему  около двадцати лет. А здесь я  лет четырёх. Сижу на пшенице,  у деревянного амбара и перебираю её в руках.  На фотоснимке мама. Она стоит у двери, ведущей в хлев, в светлом и не глаженном, суконном пиджаке, из-под которого виднеется расклешённая юбка,  простые чулки и туфли лодочкой. На голову надет не платок, а модный шарф в полоску. Да и надет он, правда,  не  так, как носят в деревне, а скорее  как у горожанки. В её глазах сквозит некая отрешённость. Мама всегда считала себя городской, хоть и выросла просто в посёлке городского типа. Когда мне исполнилось пять лет, мама  уговорила папу уехать из деревни в город Иваново. Но, несмотря, ни на что,  если и не каждый год, я  всё-таки ездила к бабушке в гости. Особенно  запомнилось  мне лето, когда исполнилось семь лет. Это были семидесятые годы. Я соскучилась по бабе Оле и уже жила в предвкушении нашей встречи. Она работала дояркой в колхозе, а работа отнимала у неё  всё свободное время.
 Из Иваново до районного города Гаврилов - посада мы с отцом приехали на поезде. На станции автобуса до села Бережок не оказалось, что случалось не раз. Автобус часто ремонтировался или отправлялся куда - либо не по рейсу. Но нас  это не огорчило. Подумаешь,  всего – то 18 километров до села и ещё 2 километра до деревни. Несмотря на вторую половину дня, надеялись на встречную попутку. Нам повезло. Не успели мы пройти и километра, как нас догнала машина  с фургоном "Хлеб". Папа проголосовал, и она остановилась в двух шагах от нас. Из кабины выглянула голова в большой серой кепке, с красным лицом и большим носом, и кивнула: "Дескать, садитесь". Нас не надо было долго уговаривать. Не прошло и минуты, как мы сидели в кабине. Мотор заревел и авто понёсло нас по дороге, оставляя за собой большие клубы пыли. Пока транспортное средство осваивало виражи пути, после очередного ухаба между родителем и шофером завязался разговор:
- Из города домой, что - ли? – по-свойски спросил водила.
Папа явно смутился, но, немного замявшись, ответил ему:
- Да, вроде того. К матери - дочку везу.
- А-а -а, - глубокомысленно вздохнул водитель, - Выходит ...ГОРОДСКИЕ!
Наступило небольшое и неловкое молчание.
- Сейчас все стараются в город уехать, - молвил, наконец, он после, - Город-то  - он, что? Я так понимаю -  там тебе всё, пожалуйста, всё как на блюдечке, с голубой каёмочкой, все тебе удобства! Правильно я говорю? - и, не дожидаясь ответа,  спросил, - А как звать-то тебя?
- Геннадий!
- А-а, а меня Павел! Зови проще: Пашка! Будем знакомы.
- Всё ты правильно говоришь,- как бы оправдываясь, отвечал отец, - Тут не поспоришь. Город с деревней не ровняй. В деревне воздух - один кислород. Дышишь им после города, не надышишься. А в городе - что? Одна загазованность и пыль в два слоя на деревьях.
- Что правда, то правда, - согласился Павел и, после некоторого молчания,  вздохнув, добавил,- Вот живём мы здесь, вроде и зарабатываем неплохо, а в магазинах не найти товара первой необходимости, свежий хлеб и тот не всегда бывает. Я сам развожу хлеб по колхозам "Мир" и "Маяк". А дороги, у нас какие? Сам чай видишь. Ухаб на ухабе. Езды от райцентра до села Мирславль всего три часа. А я, бывает, выезжаю в шесть утра, а машину в гараж в восемь часов вечера ставлю. А у Новосёлок, прямо у правления, недавно выбили такую ямищу - самосвал и тот еле, еле проехал. Встал аж, на дыбы и то с разбегу. А про мой хлебный фургон, да ещё гружённый хлебом, и говорить нечего. Одно недоразумение. Дважды вытаскивали, то трактором, то автомашиной. Сам председатель видел всю эту картину, а я возьми и скажи ему - да засыпьте вы эту ямищу. Ведь и нужно - то всего две машины шлака, хоть щебня привезите. И, что ты думаешь, он мне сказал?
- Почём мне знать?
- Это работа бесполезная. Дескать, всё равно через день, через два дорогу всё равно разобьют. Да и вообще - это дело не моё и пускай этим занимается начальник ДРСУ. А я за последние два месяца  так "добил" свой газон, что думал ставить её на ремонт. До обеда сегодня ремонтировал, думал не поеду. Бывает, и месяц простоишь. Запчастей - то не хватает. Вот так - то.
Папа с ним согласился, и некоторое время  ехали, молча, пока не подъехали к знаменитой яме. Родитель от удивления присвистнул, мягко говоря, а Пашка, двинув фуражку рукой с затылка на нос, отвечал: –  Я ж говорил? Он остановил газончик, предварительно попросив нас временно выйти из кабины его авто на дорогу. Да мы и сами были рады выйти так из чувства самосохранения. Газик рванул с места, но одолеть подъём не смог, скатился вниз ямы. Отец  подошёл к удручённому шоферу,  посочувствовал его горю, взял меня за руку и вместе пошли дальше пешком. Шли по дороге не спеша, налегке, вещей с собой много не брали, только кое - что на смену белья. Но я стала уставать. Меня уже не радовало ни пение птиц, вещавшее нам о близком приходе вечера, ни клонившееся к закату багровое солнце и ни нахлынувшая на землю летняя прохлада после жаркого дня, и постоянно спрашивала:  - Папа,  а нам ещё долго идти? А скоро мы придём? А Бабушка нас  ждёт?  На что он отвечал: -  Скоро, скоро! Потерпи немного! Ждёт, ждёт баба Оля нас. Я вздыхала, и мне начинало казаться, что дорога никогда не кончится, как неожиданно моё внимание привлёк человек, ехавший на велосипеде со стороны из села Ярышево, к нам наперерез. Когда он сравнялся с нами - слез с велосипеда, поздоровался за руку с  родным мне человеком, как  давно знающий его:
- Здорово Геннаха! Давно, давно тебя не видать было. Ну, рассказывай, как жизнь в городе? Да и вообще. Или не узнал?
Передо мной стоял черноволосый, с небольшой проседью в волосах, немолодой мужчина. Больше всего мне запомнились его густые чёрные брови и немного курносый нос, в поведении уверенность и самодостаточность.
- Илья Михайлович! - сердечно заговорил отец, здороваясь с ним тоже за руку, - Ну как же, узнал! Как не узнать своего бригадира? Как жизнь в городе? Ну,  что я могу сказать? Жить в городе не худо. Да чего там, лучше расскажите,  как дела в деревне, на селе? Чего у вас нового? Рассказывайте всё, без утайки.
- Эх, не спрашивай, - досадливо отвечал он, - Ладно пойдём, по дороге расскажу. Тише идёшь, быстрее придёшь за разговором. Тут уже недалеко осталось идти.
Илья Михайлович повёз велосипед рядом с собой и рассказывал:
- Да всё, как всегда, а то ты не знаешь. Мне ли тебе об этом говорить. Уже июль на носу, а у нашего председателя вот такой список нужных запасных частей к кормозаготовительным машинам, - объяснял бригадир, показывая на руках большой список, - А без  этих машин ни косить, ни убирать трав нельзя. Ещё месяц назад в сводку для статистики записали 100% готовности техники, а когда дело дошло до работы, на луга механизаторы смогли вывести всего одну косилку. И  вроде бы можно было бы вести закладку силоса для перевозки зелёной массы. Так нет ни одной тракторной тележки. Все стоят без подшипников. Правда две есть, но на них  молоко возим.
- Да, дела!! А правда ли, что я слышал, что в Бережок завезли какой-то новый агрегат для приготовления травяной муки для коров?
- Есть такой. Только он второй год не работает. Не исправлена дробилка. Стоит себе под открытым небом, только чехлом накрываем от дождей. Вот меня одно удивляет - спокойствие самого председателя за состояние техники в колхозе и то же самое специалистов райсельхозтехники. Задери их собака.  Я  тебе  одно скажу - никому ничего не надо. Главное зарплату не забывают, получать себе в карман - и взятки  с них гладки. Вот,  к примеру: возьми наш картофелетёрочный завод. Сколько мзги или, вернее отходов,  просто так даром пропадает? Колхозники её хорошо разбирают для своего скота. Вот её бы с соломой, да в эти самые брикеты нового агрегата - замечательная была бы подкормка для коров! А у нас что выходит? Запасы отходов остаются с прошлых лет, а за сезон вырытые ямы часто переполняются, и течёт мзга через край. Видал,  поди! Ещё в прошлом году наши руководители собирались соорудить новое хранилище. Так всё и осталось недоделанным. Все попытки ввести отходы в рацион закончилась. Поговорили и на этом успокоились, да и специалисты управления  смирились с этим. Возможности есть,  а практических дел нет. Отчего это всё происходит? От того,  что нет у земли настоящего хозяина! Вот так и живём, Геннаха!
Папе нечего было ответить бригадиру. Некоторое время мы шли молча. Каждый думал о чём-то своём,  словно перевёртывая страницы давно прочитанной книги. Илья Михайлович глубоко вздохнул, родитель мой, немного нахмурился, а я наконец вспомнила, как мне надоело идти, показывая своё нетерпение и усталость, но дядя Илья подбодрил меня:
- Ну что ты, дочка! Ты только глядь, там впереди - пекарня из-за кустов  выглядывает. Крышу видишь? А вот там фермы виднеются. Ну-ка присмотрись. Правда? Вот то-то.
И действительно, всматриваясь в бескрайние просторы полей,  я увидела вдалеке несколько длинных коровников, прилегавших к ним, пристроенных зданий, молокозавод, и крышу пекарни тоже. Этот факт  меня приободрил, и  я тут же зашагала веселее. Жизнь в Бережке буквально бурлила, несмотря на близкий вечер, когда  мы пришли в село: кто-то спешил домой, кто-то здоровался и проходил мимо, мычала у ворот корова, которую не успели загнать в хлев, сидели на лавочке бабушки, обсуждавшие строго конфиденциальную тему, лаяли собаки, завидев нас. С Ильёй Михайловичем мы дошли до перекрёстка -  середины села. Здесь в центре села находилось почтовое отделение, рядом клуб, остановка автобуса, столовая, огромный пруд с вросшими по его берегам ивами и кустарником, неподалёку картофелетёрочный завод, три магазина, библиотека, бывший красный уголок, памятник погибшим воинам в ВОВ (где ранее стояла Церковь), здание управления колхоза, куда отправился бригадир. А по направлению пути в деревню Ярдениха находились средняя школа и больница. Вдоволь налюбовавшись убранством домов, резными окнами и палисадниками, никуда не сворачивая, мы вышли на окраину села, до деревни Бурачиха оставалось дойти ровно 2 километра.
Что больше всего меня поразило или вернее,  скажем, удивило? Поля. Огромные поля, которым нет конца и края. И  спрашивала у отца, а он мне отвечал - А где кончаются поля? - У леса - А где лес? - Далеко, очень далеко - А это, что за трава? – Овёс - А для чего он нужен? - Корм для скота - А это, что? – Пшеница - Сколько её много! - Это будущий хлеб, а хлеб всему голова.
- Неужели это всё люди посеяли? - опять спрашивала я, а  он смеялся и отвечал:
- Ну, конечно
А я подумала про себя:
- Это  ж надо, столько земли перелопатить!!!
Красный глаз багрового солнца уже выглядывал на нас из-за стайки облаков величавым взглядом, озаряя нам долгий путь в деревню, когда мы встали на её пороге. Неожиданно  папа остановился и, удерживая меня рукой, как-то торжественно сказал:
- Ты только постой немного. Вдохни. Чувствуешь, какой здесь воздух - особенный, не такой, как везде, такой  только  в родной деревне. Дышишь и не надышишься. Один кислород.
Я остановилась, вдыхая её запах, в котором мне чудилось цветение различных трав, скошенного сена и буйство зелени. Деревня приняла нас, как бы особенно не торопясь, на ощупь, сначала приглядываясь, и как бы спрашивая  - А  кто это? – Свои - Неужели Геннаха? - Какой? - Ольгин сын -  Мамка дома? – Да, дома, где ж ей быть? Так незаметно, мы, проходя дом за домом, увидели и дом  бабушки. Стоило нам свернуть на тропинку, ведущую к избе, как прямо от дверей,  навстречу, с радостным и заливистым лаем, махая хвостом в знак приветствия, выскочила небольшая, рыжая собачка Муха. На крыльцо вышла бабушка Оля. Радости не было предела. В моём воспоминании навсегда   остались те радостные поцелуи и объятия. На другое утро, пока я ещё спала, отец уехал. Ему надо было на работу. Зато я  находилась  там, где мне больше всего хотелось быть долгое  время. Где окунаешься в море зелени, из-за которой не видно домов,  и куда не пойдёшь только голубое, голубое, с солнечным ликом небо  свисает над тобой.
Этим летом я  частенько приходила к летнему загону, куда пригоняли коров на дойку в обеденное время (коров летом доили 3 раза и  вручную) и пила кружку парного молока. Доярки, работавшие вместе с бабушкой, говорили ей -  Видишь, Оля, как девчушка-то у тебя тут оправилась? Смотри, и плечи загорели, и румянец на щеках появился. А приехала такая бледненькая. Она с ними соглашалась. Напившись молока, я часто, от нечего делать, ходила вокруг задела и имела обыкновение наблюдать за коровами. Одни из них просто стояли и пережёвывали жвачку, другие лизали соляные камни, имевшиеся в загоне, а  другие просто отдыхали лёжа, подогнув под себя копыта. Меня иногда пускали в сам задел вместе с бабой Олей, где я ходила  с маленьким ведёрком и сдаивала коров после неё до той поры,  пока одна  молоденькая тёлка не боднула меня в спину. После этого случая меня больше не допускали в  загон. И, тем не менее, я часто подходила к месту дойки, а уходя, спускалась по тропинке, проходила мимо школы, в которой каждый год учились дети до 4 класса, шла  по небольшому  мостику с перилами  через речку  Желтуха,  и разглядывала на ней водяных паучков. Они приводили меня в изумление - как они бегают по речке и не тонут, цепляясь за гладь воды? Кидала в них то, травинки, то какие-то щепки, но они не обращали  на меня ровным счётом никакого внимания, продолжая плести свою паутину жизни. Далее, где речка заканчивала своё течение, у самого устья, находился другой, более широкий мост для прогона стада  к заделу. Рядом с мостом был образован небольшой пруд. Подходить к нему, мне было категорически запрещено так, как не умела ещё плавать. Зато рядом с  прудком, по другую сторону моста, напротив магазина находилась  заводь. В ней водилось много мальков, тех самых, которые потом становились лягушатами. Я забиралась в эту самую, нагретую солнцем  воду по щиколотку ног и помогала мальчишкам искать маленьких живцов, на них они ловили в пруду и более крупную рыбу. В нашу маленькую реку Желтуху заплывали сом или щука, чтобы подкормиться мальками, а их в  нашем  заливе  было в большом избытке. По дороге вечером,  после восьми часов не было никакой  возможности  просто пройти пешком.  Внушительное количество жаб и лягушек вылезали из речушки и  грелись на пыльной и прогретой за жаркий день дороге. Одна такая  попытка, прогуляться вечером по дороге, закончилась полной  моей капитуляцией.  Но  особым объектом моих наблюдений в деревне был бабушкин петух и его куры. Я залезала в  палисадник, заросший разными деревьями и акацией, и терпеливо, как кот, наблюдала за их повадками. Петух и куры устраивали там послеобеденные посиделки. Они необычайно смешили,  рассматривая мою личность то одним, то вторым глазом, ворочая головой, а  они, в свою очередь, глядя на меня, таращились и изумлялись не хуже моего. Когда им надоедало, разглядывать меня,  и, видя, что я не причиняю им никакого вреда, присаживались на землю и невозмутимо, старались своими лапами, закинуть на себя, как можно больше комков земли и пыли. Петух поражал своей нарочитой важностью, но обязанности он свои исполнял добросовестно. Клевал курицу, призывая её тем самым к порядку, чтоб много не кудахтала, звал к себе остальных, если что - то находил вкусненькое для них, как он считал, важно кивая головой. А они бежали к нему сломя голову, вытянув вперёд шеи, только лапы их за ними не поспевали, а переваливались, ворочая своё туловище на ходу с боку на бок. Но больше всего я любила собирать яйца в куриных гнёздах. Найдёшь, бывало, яйцо, а оно ещё совсем тёпленькое, прямо из-под курицы, и несёшь его в сени, в кадушку. Дружила и с деревенскими ребятами: вместе совершали набеги на гороховые и кукурузные поля, собирали жёлуди, хоронили ужа в подвале, разрушенного дома и даже лазили по чужим огородам. И хотя  у меня забираться в соседние сады не было острой необходимости, так за компанию, и "засветилась " сразу. Не умела убегать быстро. Зато деревенских мальчишек и девчат, как ветром сдуло. Хороший я получила от бабушки "нагоняй". И главное, я никогда не помнила, чтобы баба Оля сидела без дела, просто так. У неё не было ни минуты свободного времени, вся в работе. Держала своё хозяйство - кроме кур, имелись у  неё утки, гуси, овцы и корова. Заготавливала много сена для себя и на продажу. Если она не на ферме, то косит траву, или на огороде, или кормит свою живность.
Последний раз я была в деревне в 1983 году, и оконечный, раз  видела бабушку. Когда её не стало, отец продал дом.
Прошло 30 лет, и мне случайно посчастливилось узнать - моя троюродная сестра живёт в селе Бережок, и она приглашает меня приехать в гости. Стояли первые дни октября. Солнце уже успело озолотить кроны деревьев своим чарующим блеском. Несмотря на сухую и безветренную погоду, сам  день  немного хмурился, заволакивая небо серыми облаками. Точно так же, как и много лет назад, я высадилась из пригородного поезда, села на автобус, который следовал от  города Гаврилов-посада до  села Бережок. Заранее предвкушала, проехаться с ветерком, но не тут-то было. Стоило этому транспорту выехать за пределы города, как он стал ехать настолько медленно, что если бы вы шли пешком, то наверняка опередили бы это средство передвижения. Дорога напоминала, скорее всего, стиральную доску, а пассажиров лихорадило в сиденьях мелкой трясучкой на каждой кочке. Я вышла из автобуса в селе Бережок в третьем часу дня. Мои спутницы, две женщины пенсионного возраста, заинтересовались мною, спрашивая:  - А вы к кому? Чего - то мы вас не признали? - К Неволиным, - отвечала, - Я, Спиридоновой, бабы Оли внучка. Не помните такую? -  А они отвечали: - Нет, не помним. В нашем селе одни пенсионеры остались, да дачники по лету. Расставшись  с ними, не сразу пошла к сроднице, а решила  идти до  родной деревни. Захотелось увидеть бабушкин дом, где я родилась. Зайти в него, узнать, спросить, а если нет дома, зайти в любой другой и там переспросить и может быть  кто-нибудь меня и узнает. Никогда, быть может, я не торопилась так, преодолевая эти 2 километра, причём на каблуках. Сердечко моё зашкаливало от предвкушения увидеть хотя бы один дом, который  первым встретится  в родном для меня месте. Я не шла, а просто бежала. Меня не смутили непаханые и заросшие поля, валявшиеся в канавах отходы человеческой деятельности, напоминавшие, что видимо жизнь ещё где - то теплится в некогда перенаселённых селениях и огромные, с человеческий рост, растущие по краям дороги борщевики, похожие на сказочные колоннады, тронного зала. Скорее, всё  это вызвало у меня некоторую досаду. Вот прошла первый перелесок, за которым  должно показаться моё селение. Но там  ничего не увидела, кроме густой поросли деревьев. Нисколько не отчаиваясь, стала двигаться дальше, в  глубину поселения. Пусть здесь нет, но где-то должны  же, быть  дома! И вот остановилась, где предположительно по моему разумению должен стоять  дом бабушки.  Но и здесь я ничего не нашла, кроме зарослей, похожих на сплошную зелёную стену, пройти чрез которую мне не представлялось возможным. Вглядываясь вдаль, оборачиваясь по сторонам, я не увидела  ни одной избы, какого-либо другого строения и поняла: деревни, её просто нет. Трудно представить моё разочарование. Неожиданно погода испортилась. Подул сильный ветер, а деревья стали гнуться под его тяжестью.  Меня охватило какое-то щемящее чувство панического страха. Сначала я просто пошла быстро, обратно из деревни, а потом уже и побежала прямо по лужам, которые до этого момента  старалась обходить. Чем больше я бежала, тем меньше у меня оставалось сомнений.  Это спящий дух умершей деревни гонит меня вон, с земли моих предков или вернее выгоняет, как неблагодарного потомка.
Мысленно возвращаясь к событиям того дня, которые полностью перевернули моё мировоззрение, то я всё время  спрашиваю себя: " А что это было?", "Что случилось с моей деревней?", "Кто в этом виноват?". Узнала  о печальных событиях, происшедших в селе Бережок, за  30 лет. Закрыли больницу,  распродали оборудование молочного и картофелетёрочного заводов, столовой и почтового отделения нет, хлеб привозят,  школу с восьмилетним  образованием скоро закроют - некого учить. И хотя, я не сама уехала из деревни, меня увезли родители. Да, чувствовала и свою вину. Да, с нами иногда  происходят события, причину которых  мы подчас не можем объяснить себе сами. Да, деревню сожгли не фашисты, мы сожгли её сами. На этой земле жили мои родители, прадеды и их пращуры. Да, они хотели земли себе  побольше,  а теперь она никому не нужна. Здесь не сеют рожь или пшеницу, не сажают горох или кукурузу, не перевыполняют план по поставкам для государства. И что было бы лучше - если б деревня оставалась патриархальной или всё-таки колхозной? По этому вопросу существует много споров. А результат отношения людей к земле - налицо.
ЭПИЛОГ
Прошло 2 года. Захотелось вновь  приехать в родное село.  Меня  ожидала очень приятная новость. Я увидела вспаханные и засеянные поля, начиная с совхоза "Гаврилов - посад", села Новосёлки и даже в  селе Бережок посеяли овёс. Позднее через газеты узнала о выделенной государственной дотации на развитие сельского хозяйства в Ивановской области, чему немало порадовалась. Вот только у моей деревни остались невспаханные поля, которые зарастают лесом. Осталась одна дорога.