Гулаг. Васильевка

Якутия. Васильевка. ГУЛАГ.

Примечание: в тексте использованы исторические материалы из интернета. Они заключены в квадратные скобки.

     Писать о таких местах особо ответственно и волнительно.

Ответственно - нельзя ни на йоту солгать…

Волнительно - представить масштаб горя просто невозможно, здесь земля стонала. Теперь тихо - только ветра воют зимой…

     Я попробую! Ведь своими ногами прошла часть территории, которую можно пройти зимой… Трогала камни и трепетала душой …

     В те годы, по роду своей деятельности, мне приходилось часто ездить в города Алдан и Якутск. И мимо этого места никак не проедешь - другого пути нет. Федеральная трасса АЯМ, теперь «Лена», а ещё М-56 Алдан - Нерюнгри. Дорога одна – меняются названия.
И лагерь ОДИН… лагерь ГУЛАГа - ИЛТ-11 «Васильевка». Название его уже не поменяется никогда.

[В Алданском районе лагерь «Васильевка» был одним из самых крупных. Назван так по реке, которая протекает недалеко от этого места. Пять тысяч человек, осужденных на 25 лет по уголовным и политическим статьям. Они работали  здесь на добыче монацита (минерала, содержащего уран-235) и заготовке леса. Отличительной чертой лагеря была жесткая, даже для лагерей ГУЛАГа, дисциплина: за попытку к бегству заключенных приговаривали к высшей мере наказания – расстрелу. Заключенные жили в полной изоляции от внешнего мира, так как были лишены даже права на переписку...]
     Недаром местные называли «Васильевку» концлагерем.

     Когда–то здесь стоял дорожный знак – остановка запрещена…
[… в конце сороковых на этом месте был выстроен посёлок, мрачный. Каменные для узников и приличные деревянные дома для вольнонаёмных работников лагеря. Участок дороги рядом с ним усиленно охранялся, здесь запрещали снижать скорость, останавливаться и брать попутчиков. Никто толком не знал, что это за селение. Жители его никуда не выезжали, не получали газет, не участвовали ни в какой общественной жизни района…]

     Знак исчез в двухтысячных…

     В один из морозных дней две тысячи пятого года мы ехали в очередную командировку на строительство объекта в Алдане. День был замечательный. Синее-синее небо. Яркое солнце.

     Мы решили остановиться. Мы - это я и Сергей Иванович, водитель. Сколько ездим мимо, только от крестов вздрагиваем… Пора совершить попытку пройти за ограду забора.

     Прошли… Мимо пролетела птичка. Маленькая пичужка. Откуда? В городе зимой таких птиц не сыщешь… Послышался шорох - нам стало не по себе. Говорили в народе про это место, что души заключенных здесь не спят ни ночью, ни днём. Сергей Иванович идёт впереди, прокладывает путь. Проваливается в снег. Оглядывается. Может, не пойдём дальше? Мы одни на дороге, мало ли что, никто не поможет. Идём, не останавливаемся. Удивительно - разговариваем без слов. Оказывается, и так можно! Достаточно глядеть друг другу в глаза и кивать головой в знак одобрения или отказа. Опять птичка: чирик, чирик-чирик… Видим - не воробей, не знаем, что за птица, кружит возле нас, будто зовёт куда-то… отлетит - и опять чирик… Сергей Иванович машет мне рукой. Я иду след в след. Подошли к остаткам барака из камня… а там телогрейка старая, дырявая, вата - не вата, серое что-то комками из неё торчит; чайник белого металла, помятый, ржавый, с дырой, без ручки; такая же ржавая ложка, с отверстием посередине; в углу - настил из черной гнилой доски… будто здесь кто-то недавно был… и ВСЁ! Птичка покружила ещё - и улетела! И шорох… Мурашки пробежали по спине.
     Оглянулись вокруг. Никаких следов, кроме наших. Сколько видно глазу - белая гладь. Вдали заснеженные каменные остовы - там шахты, в которых добывали урановую руду. Лёгкий ветерок сметает снег …
     На ум пришла мелодия Лунной сонаты Бетховена - грустная, светлая музыка. Перед отъездом в командировку слушала её дома. И сейчас пишу эти строчки - и слушаю… специально включила, вспоминая Васильевку. Может, соната не к месту? Не всё скажешь словами, а музыка проникает в душу и помогает острее вспомнить боль, которую мы тогда ощутили.
     Стоя у останков (останков!) бараков, я представляла, как голодные, изможденные люди добывали камни. Крошили кайлом, несли на себе тридцатикилограммовые булыжники, из которых строили бараки - каменные жилища, которые не согреешь никакими буржуйками. Голыми руками - и в снег, и в дождь, и в метели… Летом - комары со слоновьими хоботками, и жадная до крови мошка - лезут в рот, нос, уши. Грызут и терзают и без того искусанные вшами тела… Заключенных подгоняли надсмотрщики с кнутами и собаками. Люди чертыхались, падали, роняли камни. Снова поднимали и тащили, тащили, тащили... Худые, сгорбленные фигуры с тусклыми глазами, в которых только боль. Боль физическая, боль душевная. За что? И нет отсюда выхода… Взлететь бы – да как, если крылья не дадены? Уползти, перепрыгнуть – так ведь не змеи и не зверюшки, и тех не пожалеют, пристрелят… Взгляд упирается в тайгу… Там кладбище… И это - единственный выход! Кому-то уже повезло… Среди кустов и деревьев торчат сотни трухлявых крестов над небольшими холмиками, поросшими травой. На крестах - никаких надписей. Только кое-где сохранились таблички с одним именем «А-11» …

     Возможно, птица привела нас сюда, чтобы мы увидели эти останки - и содрогнулись от содеянного … Тяжело смотреть и понимать: вроде нет твоей вины и не родился ты ещё тогда, но будто виноват в чём-то!
 
     Кругом снег. Сколько еще скрыто под ним?

И знаковые кресты поставили на местах захоронений, почти у самой дороги.

     Мы стояли и молча смотрели друг на друга. И так же молча возвращались. Снег скрипит под ногами. Теперь впереди я. Сергей Иванович понимает: неуютно мне идти, когда за спиной пустота, и он, как щитом, защищает меня собою от неё... И опять шорох… Мурашки по спине. Меня передёрнуло…

     На другой стороне дороги - двухэтажное здание. Это бывшая электростанция. Здесь же находились и помещения для административного персонала - работников НКВД. За зданием располагался целый посёлок, где жил обслуживающий персонал. Его давно нет - сровняли всё с землёй, чтобы следов не осталось. А останки бараков и здания электростанции стоят.

     И пусть стоят, должны стоять, как память о тех страшных временах!

[Я камень вот с той горы,
А я камень вот с той речки,
Меня тащил Андрей,
А меня Виталий...
В нас впитались пот и слезы,
Страдания, плач и горечь...
Тоска по родине
И бессилие перед палачами…]

     Эти строчки написаны одним из тех, кто был здесь. Вглядитесь в фотографии – разве на камнях нет имён?

     За оградой шорохи стихли…

     Когда мы сели в машину, чтобы ехать дальше, Сергей Иванович признался:
     - Пока шёл обратно, будто взгляды в спину чувствовал. Жутковато…
   
     И спросил меня:
     - Вы этого боялись?

     Я ответила:
     - Да.

 […Точно известно только то, что в 1954 году лагерь официально закрыли, а примерно в 57-м году отсюда уехали последние поселенцы…]