Цена свободы Часть 4

ЧАСТЬ V. ПРИНЦИП СВОБОДЫ

Утро началось с Элен, у нее было особенно вдохновленное настроение, наконец-то деревенский кузнец сделал ей собственный меч, на радостях она даже оделась красивее, чем обычно: алый цвет платья гармонировал с бурыми локонами, а старый широкий ремень, единственная неизменившаяся часть наряда, еще раз напоминал о ее стройности, ровно так же, как неглубокий круглый вырез на груди говорил о красоте шеи.

Сначала послышались легкие шаги, потом раздался стук, дверь, по обыкновению, зашаталась вместе с косяком и прилегающими к нему стенами.

— Дейлер! Дейлер, ты что, спишь?

Пробуждаясь, Дейлер трижды проклял все, что можно было проклясть за эти десять секунд. Он очень надеялся выспаться на год вперед, но вместо этого почти вслепую ковыляет к двери. Увидев одетую словно на свидание Элен, он немного взбодрился, помог тонкий сладковатый аромат пиона, вплетенного в ее волосы.

— Элен?

— У тебя такой вид, словно меня здесь не должно быть.

— Не должно. Твоей ноге нужен покой, помнишь?

— Хочешь сказать, я зря так рано встала?

— Угу, — бесстыдно ответил Дейлер, вчера ему стоило напомнить ей о больной ноге, прежде чем они попрощались.

— И зря тащилась сюда через пол-леса?

Он кивнул.

— Не пойдет, кузнец наконец сделал мне меч, и я хочу его испытать, все с моей ногой в порядке. Сильвиан не будет ждать, сам говорил.

— Терпение в фехтовании так же важно, как и защита, сегодня без тренировок.

Элен не растеряла энтузиазма, скорее наоборот, по ее виду можно было сказать, что от отказа она только выиграла.

— Домой я не пойду, раз не хочешь тренироваться, развлекай меня!

— Что?!

— Может, погуляем, ты знаешь какие-нибудь места с хорошим видом? Или пошли поохотимся вместе, поскольку я ранена, будешь мне помогать.

— Хм… — Дейлер ушел в себя. — Хорошо, идем, — он быстро закинул клинки на спину.

— Куда?

— Тебе понравится, идем.

— Ладно. Подожди.

Он вел ее через весь лес с благородно-рыцарским настроением, просто окружив Элен вниманием по мере своих сил и манер, постоянно подавал руку, если вдруг ей требовалось спуститься с поваленного бревна, пенька или еще какой неровности на земле, когда же высота, по мнению Дейлера, была слишком велика, подхватывал ее за талию и ставил на землю, а через ручьи и вовсе нес на руках и постоянно поглядывал на нее, а она на него. О чем-то говорили, но вот о чем? Он вроде бы шутил, она вроде бы смеялась, украшая чащу своим чистым, добрым, по-детски доверчивым смехом. Наверное, процесс любования друг другом был настолько занимателен, что оба теряли ход мысли и меняли тему, потом все повторялось, пока они не вышли на поляну, по обе стороны окруженную лесом, полностью покрытую розами всех цветов, даже самых необычных. Прекрасными цветы делала дикость и свобода, ни в каком саду они не будут расти так, как здесь. Каждый из цветов сам выбирал для себя место, на кусте или на земле, каким большим и насколько ярким он будет, без ограничений, некоторые росли группами, два больших и несколько маленьких, как семьи, другие отдельно, но словно тянулись друг к другу, подобно влюбленным, третьи в одиночку, но были красивее других, доказывая остальным, что они не хуже, а может и лучше. Казалось, цветы живые, общаются между собой, приветствуют Дейлера и Элен, качая бутонами и лепестками с росой.

— Поляна диких роз! — удивилась Элен. — Я думала, их нет в Кайвенгерне.

— Нашел ее, когда осматривал лес. Как тебе?

— Я… Удивительно.

— Идем. — Он повел ее за собой прямо в кусты.

Розы не цеплялись за одежду, на них не было шипов, тут им не нужно защищаться — они свободны. Элен разглядывала каждый куст, здесь были и двух, и трехцветные розы в самых различных сочетаниях, дикие и ароматные, каждая пахла как духи знатной дамы, причем запах был уникальным, никогда не повторялся. Цветы доказывали, как удивительна их мать — природа.

Элен развела руки, закрыла глаза, бархатные разноцветные лепестки щекотали кончики пальцев, по коже побежали мурашки.

— Как же здесь хорошо, — она медленно закружилась, оглядывая поляну.

— Это еще не все, пошли, — Дейлер взял ее за руку и направился в центр поляны.

— Неужели есть что-то красивее этого?

— Есть. Вот смотри.

Перед Элен рос темно-зеленый куст, украшенный золотыми розами, они действительно блестели на солнце, как драгоценный металл.

— Золотые…

— Да, — он легонько сорвал одну. — Это тебе.

— Дейлер, она замечательная, а как пахнет, как блестит, спасибо!

Они застыли, их посетило влечение, тяга друг к другу, неудержимая, дикая, как розы вокруг.

«Ну теперь не отвертишься», — подумала Элен, обнимая его. Он обхватил ее за талию, прижал к себе. Ее глаза цвета свежей листвы притягивали, с трепетом ждали действий. Дейлер поправил бурые локоны Элен, еще мгновение посмотрел ей в глаза. Она готовилась, мания сменилась возбуждением, движимые единым чувством, их губы соединились, глаза закрылись, было необычно и приятно, наступил покой.

— Элен, я… — смущенно выдавил Дейлер, когда их губы все-таки разомкнулись.

— Я тоже…

Испытывая общую на двоих эмоцию, они поняли друг друга, губы снова соединились, надолго — удовольствие обязательно нужно растягивать, потому что оно имеет свойство ежесекундно и безвозвратно заканчиваться.



Лес на горизонте, по вине кроваво-красного заката, постепенно превращался в темный силуэт, светлячки уже начали стрекотать, повеяло ночной прохладой.

Три всадника на конях молча наблюдали, как засыпает природа.

— Ярмик, — обратился один к высокому в центре, — поехали уже на заставу, Сильвиан…

— Погоди, солнце сядет, — Ярмик всматривался в даль.

— Эх, — вздохнул третий всадник, — там вон, в деревеньке, девки небось красивые есть.

— А то, сам видел, есть там одна, дочка старосты, кажись, Элен зовут, красивая, стройная, глаза зеленые, и груди есть, мне бы ее сейчас, — замечтался первый, — ух я бы с ней…

— Ярмик, ты куда собрался?

— В деревню.

— А Сильвиан?

— Успеем, сначала нужно вспомнить, как кровь пускать. Поехали со мной, подпугнем деревенских, что-нибудь подожжем.

— Остальные что, ждать будут?

— Да. Как, говоришь, ту девку зовут, Элен?

— Вроде.

— Имею ее первый, — Ярмик ударил коня в бока.

Его спутники переглянулись и пустились за ним. Многие из банды Сильвиана уважали Ярмика, а если не уважали, то боялись, даже называли Зверем, и он полностью оправдывал это звание. Любой спор с ним сводился к смерти, как правило, долгой и мучительной, быстрой она была, только если у него плохое настроение.



Ярко-оранжевый огонь осветил ночь. Сухие доски дома затрещали, исчезая в пламени. Деревенский портной Бальд со своей женой мигом выскочили из охваченного жаром и дымом здания, перед их носом пронесся человек на коне, он, посвистывая, стучал по голове дубинкой соседям, вышедшим тушить пожар. Ярмик и второй разбойник подстрекали того, что на коне, и хохотали.

— Эй, люди, берегитесь! — кричал Ярмик. — Ха-ха-ха!

— Топчи их к херам, че как баба! — добавлял второй.

— Сволочи! Вы чего устроили! — подбежал к ним Бальд.

— Мы развлекаемся, — ответил второй разбойник, — и я непрочь развлечься с ней.

— Охренел?! — Бальд загородил жену.

— А что такого, я просто отымею ее в том вон углу, хочешь — давай со мной, мы с ней будем только рады, да, голубушка? — он ущипнул за грудь жену Бальда.

Портной замахнулся кулаком, но удара не последовало, Ярмик успел сунуть саблю ему в живот, жена закричала, упала к мужу в истерике.

— Иди, Миркин, и ни в чем себе не отказывай.

Женщина завизжала, попыталась выбиться из хватки разбойника.

— Тихо! — Миркин успокоил ее, разбив губу кулаком. — Спасибо, Ярмик! — он схватил ее за волосы и потащил в темноту.

— Надо и мне чем-нибудь заняться, — проговорил Ярмик себе под нос.

Он подошел к ближайшему дому, выбил дверь.

— Ой, здрасьте…

Из дома послышался визг, детский плач, мужской стон, со звоном сабли все утихло, Ярмик вышел очень довольный. Ночка явно удалась.



— Что там творится? — матушка выглянула в окно.

— Создатель… — присоединился к ней отец. — Это же люди Сильвиана, паскудники!

— Элен, ты куда? Элен?!

Но ее и нового меча уже не было в доме, она выбежала на улицу, огонь перекинулся на соседние дома, дым от пожаров создавал серую пелену, тянущуюся по всей деревне, ночной воздух пропитался гарью. На Элен несся конь, всадник замахнулся дубинкой, она увернулась, точно как учил Дейлер.

— Эй, девочка, занята?! — крикнул ей Ярмик, вскрывая горло Яне, шестнадцатилетней дочери кузнеца. — Я тебя уже обыскался, красавица. — Он окинул ее полным голода и похоти взглядом, как бы оценивая. — И прям стройная зеленоглазая, золото, а не девушка, даже трогать жалко. — Он зашагал к ней. — Может, сама мне отдашься? А я тебя, скажем, не убью.

— Не подходи ко мне, — Элен обнажила меч, направила острие в сторону Ярмика, приняла боевую стойку — все, как учил Дейлер.

— У-у-у, бойкая, видать, люблю таких. — Разбойник улыбнулся, ночь скрывала его лицо, но желтые зубы не заметил бы только слепой. — Ну давай потанцуем.

Ярмик не хотел ее задеть, только напугать, он завертелся и замахал саблей по воздуху рядом с ней, демонстрируя свои виртуозные навыки. Элен, крепко сжав потную ладонь на рукояти меча, боязливо пятилась назад.

— Ха-ха-ха! — смеялся он над тем, как она неуверенно путается в собственных ногах.

Элен снова вспомнила уроки Дейлера, набралась решительности и сама скользнула под саблю, приняв удар на гарду меча, она быстро шагнула вперед, развернула запястье, махнула. Лезвие рассекло лицо Ярмика от бороды до лба по диагонали.

— Паскуда! — он закрылся рукой и отскочил.

Она ударила вновь.

Ярмик защитился почти вслепую, кровь мешала смотреть, он потерял равновесие и упал.

— Сука!

Элен занесла над ним меч. Стук копыт у нее за спиной, удар, боль в висках, секундное падение, звон в ушах, мрак в глазах, путаница в мыслях и резко тишина.



Солнце уже встало. Элен заворочалась, ее спина, от копчика до седьмого позвонка, проехалась по маленькому и очень острому камушку. Тугая веревка тянулась от седла, обматывала ноги в два слоя, еще один моток выполнял роль кандалов на руках. Лошадь и всадника, волочившего ее по земле, сопровождали еще двое коней и двое всадников.

— Эй, Ярмик, она, кажись, очухалась, вон зашевелилась, — сказал всадник справа.

— Отлично.

Конь, тащивший Элен, остановился, наездник спешился, подошел к ней. Наконец-то можно было разглядеть его лицо, темно-коричневые глаза выглядели неживыми, бездушными, словно змеиные, он широко улыбался, только вот улыбка напоминала оскал, лицо пересекал свежий шрам, кровь только начала засыхать, из волос на голове была только длинная темно-каштановая прядь на один бок и усы.

— Проснись, — он дал Элен пощечину с очень хорошего размаха, шлепок был громкий. Удар прижег, Элен стиснула зубы, стерпела.

— Ярмик, ты чего? — дернулся третий всадник.

— Ой, да, точно, — закривлялся Ярмик. — Прошу прощения, моя госпожа, родители совсем не научили меня обращаться с женщинами, стыд и позор мне.

Вся троица залилась смехом. Ярмик отошел от Элен на два шага и резко, с наскока пнул ее ногой в бок стальным концом сапога.

— Паскуда! Всю рожу мне испоганила!

Элен не сдержала слез, сжалась и заскулила. Ярмик залез на коня.

— Поехали, остальные ждут. — Он прибавил ходу, волоча за собой Элен по камням и пыли. Она дергалась, пыталась как-то освободиться, в ответ Ярмик только прибавлял скорость, иногда переходя на галоп, отчего удары спиной и головой о бугры, ямы и прочие неровности дороги становились неожиданней, больней и резче. Каждый ее крик, писк, стон вызывал у Ярмика секундное наслаждение и широкую лукавую улыбку.



Местом проживания всех разбойников из банды Черных кинжалов являлась старая застава, то есть кучка деревянных домиков, окруженных трехметровым, местами прогнившим тыном, воротами и двумя караульными на въезде, которые должны были стоять, но не стояли.

— Ярмик! — рявкнул Сильвиан, едва троица проехала через ворота. — Какого хрена ты творишь?!

Ярмик притворился, что не заметил, спокойно слез с коня, сунулся в седельную сумку, достал отсеченную руку с одним только средним пальцем на ладони и швырнул ее под ноги Сильвиану и его сопровождающему, Лерцу.

— Что это?! Где ты был все ночь? Объяснись!

Ярмик изволил подойти к ним, сделал невинное лицо, без особых раздумий и трепетаний пустил Сильвиану нож под ребро и отпустил ручку. Лерц схватился за меч, Сильвиан упал, о том, как ему больно, узнала вся застава, его стон попал в ухо каждому из присутствующих разбойников.

— Мне уже надоело здесь чахнуть! — Ярмик точно хотел, чтобы его голос слышали все разбойники на заставе. — Не знаю, как вы, а я соскучился по былому веселью! Мы сидим тут, страдаем херней и слушаем какого-то сукина сына! Вдобавок с какого-то хера отдаем большую часть добычи ему! –он ударил Сильвиана каблуком между ног. — Гляньте, кому мы подчиняемся! Бесхребетному слабаку, который смеет выставлять нам запреты, какие-то условия, нам, Черным кинжалам, мать вашу! Вы забыли, кто мы такие?! Так я вам напомню: мы грабим кого хотим, убиваем кого хотим, трахаем кого хотим и никому не подчиняемся, мы свободная стая! Пора бы вспомнить! Неужели не заскучали по пьянству, грабежам и гуляньям?! Совсем как бабы стали!

Толпа качала головой.

— Ярмик, совсем с ума сошел! — в речь вмещался Лерц. — Чего ты добиваешься?!

— Свободы, Лерц, а свобода смердит кровью, давай лучше спросим у остальных. Кто со мной согласен, пусть достанет клинок! — Ярмик подал пример, достал саблю, так же поступила большая часть народа. — А что мы сделаем с остальными?

Лерц достал меч. Остальные несогласные, коих пришелся, может, десяток, приготовились бежать, самые смелые готовились драться.

— Да перебить их!

— Зарезать!

— Четвертовать!

— Живьем кожу стянуть!

— И на кол!

— Поджечь!

— А может, запытаешь их, Ярмик?

— Точно, и мы поржем!

— Не понимаю, чего вы стоите, приступайте! — крикнул Ярмик.

Толпа зашумела, сталь зазвенела, блестя на солнце. У несогласных не было шанса, их рубили по три топора или по два меча сразу, каждый из толпы пытался ухватить себе по кусочку от жертв.

Лерц напрыгнул на Ярмика, ценой промаха стала отсеченная голова, как арбуз, покатившаяся в сторону связанной, заляпанной в дорожной пыли Элен.

— Как тебе зрелище? — обратился Ярмик к Элен, отшвырнув голову Лерца ногой.

— Ты ублюдок!

Разбойник усмехнулся, даже тихо захихикал, разрезал веревку на ногах Элен.

— Я сын изнасилованной шлюхи, родился в тюрьме, рос в тюрьме, работал палачом, «ублюдок» для меня комплимент.

Он взял ее за ноги и поволок в один из домов, не обращая внимания на бой, исход которого и так ясен.

Дом больше напоминал пыточную, мрачно, воняло гнилью, в доски пола въелась кровь, на столе и подвесных полках лежали разные инструменты непонятных форм, разложенные с аккуратностью и любовью.

В одиночку Ярмику было неудобно. Элен изворачивалась, вырывалась, как только могла, всеми возможными методами, билась руками и ногами, пыталась укусить его за руки. Будучи палачом, Ярмик умел успокаивать таких жертв, для этого есть особый метод — удар кулаком, Элен утихомирилась после двух тяжелых и крайне болезненных, от бессилия она заплакала. Ярмик привязал ее к деревянной колонне, так, чтобы веревка до боли стискивала запястья и ноги, заставляя их неметь.

— Сволочь! — крикнула Элен во все горло. — Отпусти!

— Ты же дочка деревенского старосты?

— Тебе-то что?!

— Я хочу за тебя выкуп, как думаешь, сколько за тебя даст отец?

— У нас ничего нет, вы все забрали!

— Мы проверим, — он отошел к столу с инструментами, — главное — правильно намекнуть. Когда я был палачом, мне на стол попалась девушка-бард, красивая, молодая, как ты, королю не понравилась ее песня, и я вырезал ей язык.

Ярмик вернулся к колонне с ножом и щипцами, приложил холодное лезвие к щеке Элен, она отвернулась.

— Не отворачивайся, — он вернул ее лицо в прежнее положение и поцеловал.

Элен пыталась отдернуться, нарушить контакт, но Ярмик намертво вцепился в нее пальцами, подавляя любое сопротивление.

— Кусок дерьма! — выкрикнула Элен, когда разбойник прекратил присасываться и прикусывать ее нижнюю губу.

— Значит, это твои последние слова, как банально.

Он дал ей пощечину, ударил затылком об колонну, потянул за волосы. Элен открыла рот, чтобы издать звуки боли и страданий, Ярмик воспользовался возможностью, сунул туда зазубренные щипцы, зубцы мягко вошли в плоть языка. Он вытянул язык наружу и отрезал все, что выглянуло, ножом. Элен зарычала, начала мотать головой, разбрызгивая кровь в разные стороны, немного попало на Ярмика. Элен чувствовала, как противная жидкость, отдающая металлом, стекает по стенкам глотки, подавилась, потом ее вырвало кровью и вчерашним ужином, она продолжила метаться, боль не уходила. Элен не стерпела и отключилась, голова опустилась сама собой, из открытого рта пошли вязкие слюни вперемешку с кровью.

— Слабовато, — усмехнулся Ярмик и сунул ее язык в мешочек. — Ну, сладких снов, девочка.

Он пошел посмотреть на результат боя, что только что стих за дверью.



Страх и уважение — единственное, что способно подчинить людей, Ярмик прекрасно осведомлен об этом. Он заслужил уважение, а тех, кто не уважал, заставил бояться. На любой пьянке или грабеже мнение Ярмика было, может, не решающим, но всегда авторитетным. Поэтому ему удалось совершить этот бунт без малейшей подготовки. Разбойники — это то же стадо, а у каждого стада есть вожак, сильнейшая особь, сумевшая доказать свою силу, и Ярмик доказал, вернее, внушил, когда отрезал по фалангу пальцы молодой девушке по имени Агнестка на глазах у всей деревни, наслаждаясь истеричными мольбами ее отца. После пальцев девушка лишилась глаз и наконец умерла, потому что Ярмик ей позволил. Он жил мучениями других, еще когда он был палачом, сослуживцы прозвали его Зверем, в отличие от других кличек, это не насмешка, скорее предупреждение. Рожденный в тюрьме, Ярмик понял одну вещь: мораль ограничивает человека — нужно ценить свободу, подаренную ее отсутствием. Теперь же он поделился этой истиной со всей бандой, разбойники ощутили эту свободу, прочувствовали до самых костей, прониклись ее кровавой философией. Подобно цирку, который приехал в Кайвенгерн с кровавыми гастролями, разбойники жгли, убивали, насиловали и делали все остальное, что делают разбойники, когда хотят повеселиться. Сильвиан не давал им такой воли, заставлял их выполнять приказы, пытался сделать из них солдат с дисциплиной и наказаниями за ее нарушение, позабыв, что прежде всего они стая хищных зверей, он приручил их, но не кормил, любой зверь обозлился бы на такого хозяина. С каждым днем их своеобразный голод крепчал, и теперь они сполна его утоляют.