Точки над i

В Гнезде.

      Ангел разъезжает по Гнездовищу и кудахчет как испуганная курица. Обращается ко мне и не ко мне одновременно, но знает, что я его слышу. Запоминаю всё высказываемое.

      — Я понимаю, сойти с ума. Я понимаю, раздвоение личности. Но тут! Тут! Тут совсем другое! И это на трезвую голову! — Ангел переводит дух. — Совсем страх потеряла девка. О чём она только думает?! А ещё «Мама Зо» из себя! У меня, такими темпами, нервный тик на обоих глазах появится, и тушь потечёт, как у Габи!

      — Я же говорил, что у неё это, — неуверенно бубнит Бабочка.

      — Да, говорил! Но что ж теперь, совсем распоясаться тогда? Так дерзко отвечать Папе! Не боится же! А ведь ей могут так крылышки подрезать — в птицу киви превратится безвозвратно. Чур, я беру самоотвод! — Болтливый состайник закатывает глаза и долго не возвращает их обратно. Как зависший компьютер.

      — Тогда я тоже беру самоотвод. Потому что, — Бабочка запинается, косится в мою сторону, — потому что мне знакомо её состояние. Ей бы «цветочек» или «изюминку» принять — стало бы легче. А ещё… но это реально наказуемо…

      — Ты на свои дозы «успокоительного» уже все чайные ложки в Гнездовище перевёл! — сварливо выговаривает Ангел. — Ты в курсе, что они у нас теперь строго по выдаче? Ты чуть не помер тогда, в Самую Длинную Ночь! И всё из-за того, что нелёгкая понесла тебя «успокаиваться» в тот злосчастный туалет! Я запрещаю тебе, понял?! Не смей даже!

      — Истеричка! — огрызается Бабочка.

      — А ты — грубиян и хам! — не остаётся в долгу Ангел, и в его голосе слышится звон настоящей обиды. Я могу угадать, как он вскинул нос и, активно крутя оси колёс, поехал куда-то в самые заросли. На какое-то время воцарилась тишина. До появления Пузыря в Гнезде.

      — Девочки, да вы никак поссорились?

      — А Маму Зо за Папу отругали, — с детской непосредственностью наябедничал Слон.

      — Поселили собаку в птичник, — подаёт голос доселе невидимый Дронт. — Знай рычит и лает. Ей уже без разницы, на кого. Р Первого заткнула и почувствовала себя всемогущей убей-бабой.

      — Может хватит уже обсуждать её? — ревниво предлагает Дронту женский голос очередной его подруги. Обидчик умолкает. Отвлёкся на поцелуи, скорее всего.

      Пузырь прикатывает к нашей с ним двухъярусной кровати.

      — Вот падальщик-то! — выплёвывает птицелог и, заметив моё напряжение, отмахивается: — Забудь.

      — Не могу, — отвечаю. — Не могу, Пузырь. Дронт прав. Я и сама чувствую, что по-прежнему лаю. Наверное, выжить хочу. Любыми доступными способами.

      — Любовь нас всех спасёт! Или прикончит, — объявляет Ангел, появляясь в зоне моей видимости. Не менее обиженный, чем две минуты назад.

      — Ну прости, — с другой стороны Гнезда к нему навстречу выруливает Бабочка.

      — Не подлизывайся, противный.

      Как когда-то давно, в какой-то прошлой жизни, Бабочка нежно закидывает лапку Ангелу на плечо, и тот в ответ корчит недовольную гримаску. Вместе с тем, прилетевшей лапки с плеча не убирает.

      Пузырь неопределённо крякает.

      — Вот и славненько! Споём? — предлагает он, с предвкушением хлопая в ладоши.

      — А споём! — соглашается Ангел и запевает первым.

This is what I brought you this you can keep,
This is what I brought you may forget me.
I promise to depart just promise one thing,
Kiss my eyes and lay me to sleep…

      Пузырь отщёлкивает пальцами ритм. Бабочка смотрит на своего поющего дружка с гордостью. К общему кругу собравшихся присоединяются Конь и Красавица. Последний молчит, судорожно вцепившись в кровать, чтобы не упасть, а первый главный птицелог притоптывает в такт, звеня знакомыми мне шпорами. Подумав об этом, я непроизвольно трогаю языком свою царапину, а после подпеваю вместе со всеми.

This is what I thought,
I thought you need me,
This is what I thought so think me nапve,
I promise you a heart you'd promise to keep,
Kiss my eyes and lay me to sleep…

      Характерное постукивание трости, сопровождающее поступь Вожака, было услышано не сразу.

      — А вот и Папа пришёл! — обрадовался Слонёнок.

      — Веселитесь, детки? Прекрасно, — Стервятник аплодирует нам, заканчивающим петь и, дождавшись последнего «kiss my eyes», договаривает. — Объявляю сегодняшний вечер вечером хорошего настроения. Давайте не будем друг с другом ссориться, выяснять отношения и держать друг на друга затаённые обиды. Вижу, здесь не все собрались…

      — Простите, — прерывая речь Стервятника, в круг собравшихся спешит Дронт. Обдаёт нас всех насыщенной волной никотина. Заправляет рубаху в штаны. Не удивлюсь, если у себя на койке этот очкарик со своей подругой не только целовался.

      Судорога нестерпимого раздражения пробегает по лицу Вожака. Злобно, совершенно по-кошачьи, сверкнув глазами в сторону Дронта, Папа Птиц делает паузу. Но уже через две-три секунды миролюбиво продолжает договаривать свою речь:

      — Передайте мои слова всем остальным. Нужно жить в добре и мире, детки. А у нас с этим в последнее время проблематично.

      Вожак награждает стаю острозубой улыбкой безумца и уходит к своей стремянке. Слон хлопает ему в ладоши, птицы подхватывают аплодисменты малыша. В следующий момент свершается нечто.

      Хрип. Стон. Трепыхание жертвы, схваченной за горло.

      — Мы живём в мире и добре, ясно? — рычит Стервятник в красное перепуганное лицо Дронта. — Ещё раз скажешь хоть слово о Шестой и о том, кто здесь по-собачьи себя ведёт, превратишься в падаль. Я понятно объясняю?

      — Д-да, да, Папа…

      — Хороший мальчик.

      Стервятник отпускает горло Дронта так резко, что тот падает на пол, едва не посшибав с полок несколько горшков с растениями. Корчась на полу, падальщик пытается отдышаться и прокашляться.
Никто из птиц не спешит ему помогать.
Слон ковыряет в носу, наблюдая за состайником с пугающей отстранённостью.

      «Это всё из-за меня, — страдаю я. — Теперь Дронт ещё больше будет меня ненавидеть».

      — Ну? Что замерли-то? Валите все отсюда! — напоминает Пузырь, отгоняя стаю от своей койки и, вспомнив про объявление Папы Птиц, тотчас добавляет: — Пожалуйста. Будьте так добры.

      Конь весело всхрапывает. Птицелоги дают друг друг пять.

      — В мире и добре, — растерянно повторяет Ангел и смаргивает с глаз очередную несуществующую слезу. — Великие слова! О, Бабочка!

      Колясник кладёт голову на плечо своего дружка.

      — Поехали отсюда, — буркает Бабочка. Он заметно повеселел от улаженного конфликта. Двое уезжают колесо к колесу, просто чудом не цепляясь спицами.

      Наконец нормализовав дыхание, Дронт поднимается с пола и поправляет свои очки. Посмотрел на меня. Опустил взгляд.

      — Извини. Был не прав, — холодно отчеканивает он. Я от удивления едва не сваливаюсь со своего второго этажа.

      — Извинения принимаются, — тем же тоном отвечаю я и отвлекаюсь на свой лилейник, чтоб не смотреть уходящему в спину. Разумеется, Дронт не собирается менять своего мнения обо мне, но вслух свои мысли выговаривать больше не будет. Хоть этим утешить себя…

      «Обстановочка в Гнезде такая… специфическая», — в очередной раз вспоминаю я слова Валета. И в очередной раз соглашаюсь. Есть на свете вещи, к которым очень трудно привыкнуть.

***



Ночью. В Гнезде.

      После трёх часов ночи неожиданно сработал будильник. Я дёрнулась в кровати от удивления: какой шутник поставил завод, не знаю, но разбудить меня у него получилось. «Пюрекс» оказался хрипло рычащим часовым механизмом, зато трясущимся, за счёт своих размеров, так рьяно, что я сама завибрировала вместе с ним.

      Стук по кровати снизу.

      — Эй, ты там не охренела? Дай поспать, — грубо, спросонья, буркнул Пузырь и тяжело перевернулся на другой бок.

      — Извини, — прошептала в ответ.

      Попробовала снова уснуть. Не получилось.

      Странное беспокойство вновь зародилось у меня в душе: с чего бы это вдруг «Пюрекс» проснулся, если я его не заводила? В Доме ничего не происходит случайно. Может, мне стоит подготовиться к каким-то новым событиям и неприятностям?

      Листья лилейника над головой в темноте выглядят как лапы нападающих чертей. Комар запищал над ухом. Этого мне только не хватало!

      Где-то в дебрях утробно захрапел Дракон.

      Будильник, к моему неприятному удивлению, сработал повторно. И как только он повторно угрожающе затрясся, я резко нажала на кнопку «стоп» у него на крышке. Поняла, что окончательно проснулась. Рыча и продолжая подрагивать, «Пюрекс» заткнулся.

      — Хорошо, встаю, — зевая, проворчала я и полезла с кровати вниз. Захватила фонарик с собой, чтобы не поздороваться с буйной растительностью Гнезда. Всё-таки я по-прежнему плохо ориентируюсь в темноте и могу произвести очень много лишнего шума.

      В луче фонаря промелькнуло лицо Вожака. Безупречное. Соответствующее образу. Я вздрогнула, будто увидела очередное приведение. Перекрестилась.

      — Привидится же такое, — прошептала самой себе. И уже пошла было дальше, как голос со стороны «видения» заставил застыть на месте.

      — С добрым утром.

      — Спасибо, — сдавленно отвечаю я, изо всех сил вцепившись в фонарик. «Значит, не привидение, — проносится у меня в голове. — Он вообще спит когда-нибудь?»

      Фонарь вновь сам собой включается у меня в руке. Двухголовое, четырёхглазое Чудовище является на мой взор уже в третий раз. Впечатляющее замораживающее зрелище.

      Совладев с речью, после первой волны ужаса, начинаю тарахтеть оправдания:

      — Я не ходила в Лес, правда. У меня почему-то сработал будильник… Можно я сейчас только попью воды и снова лягу?

      — Не ляжешь, — отрезает Стервятник. По тону его голоса быстро догадываюсь: Вожак чем-то сильно напряжён. Возможно, вчерашняя стычка в Кофейнике выбила его из колеи или же произошло что-то ещё более неприятное. Впрочем, Папа Птиц, в последнее время, вообще один сплошной нерв. Так что удивляться нечему.

      Тень из-за его плеча посмотрел мне прямо в глаза и криво усмехнулся. Точь-в-точь как его телесный брат. Пока я убеждала себя, что мне всё это не снится, призрак помахал рукой и исчез.
Нервный смешок вырвался из груди.

      — Я сожалею, что мне приходится лишать тебя законных часов отдыха, но наш разговор не потерпит отлагательств. Нам это очень важно.

      В голосе Птицы на ряду с напряжением угадывается тревога. Я бы сказала даже, паника. Хромая, Стервятник уходит в сторону камбуза. Мне не остаётся ничего другого, как следовать за Вожаком. Лихорадочно гадаю о теме грядущего разговора, перебираю свои грехи и прегрешения, обдумывая, чем мне это чревато.

      Знакомый стол. Знакомая табуретка. Знакомые чашки с таинственным пойлом. В моей пиале оказывается вода. Пью жадно, будто оказалась в пустыне под палящим солнцем.

      — Зо, — Стервятник не медлит с главным вопросом. Нервничает. Говорит так, будто тщательно отрепетировал свою реплику. Долго думал над ней и наконец смог сформулировать в основную, понятную для моего восприятия, мысль. — Что значит слово «нас»? Фраза: «Если тебе так тошно от нас, то можешь уйти». Ты процитировала то, что прозвучало в твоей голове. Случайностей быть не может.

      Вожак смотрит на меня в упор, и в свете фонарика его взгляд вновь становится сверхъестественным и жутким. Меня в который раз посетило чувство дежа вю.

      Так уже было когда-то. Стервятник уже испытывал подобное напряжение, волновался и ждал, глядя на собеседника жёлтыми сатанинскими глазами. Сейчас он получит горькую правду, и всё происходящее напомнит мне своеобразную «казнь».

      — Как давно ты стала слышать этот голос у себя в голове?

      — Почти сразу после того, как птицы побили меня, — горько усмехаюсь, трогая пальцем рассеченные губы. — Карательный мешок, как оказалось, не только уродует, но и открывает «каналы связи» с кем-то на другой стороне…

      — С кем-то? — с ударением переспрашивает Стервятник. — Тебе ли не знать, с кем…

      Я выпрямляю спину, предчувствуя одну из сложнейших минут в своей жизни. Папа Птиц не сводит с меня напряжённого взгляда, и мне страшно видеть за этим взглядом… желание разрыдаться.

      — Ты знаешь, кто он, — едва слышно то ли спрашивает, то ли утверждает Стервятник. — Так скажи мне!

      Птица прикрывает глаза. Точно сложил голову на плаху и ждёт замаха топором.

      — Он назвал себя «Тенью», — быстро проговариваю я.

      Меня знобит и колотит. Мне представляется, будто это я только что опустила иллюзорный топор на птичью шею.

      Стервятник ссутуливается. Упирает в ладонь острый подбородок. Смотрит в сторону, куда-то в пустоту.

      — Прости, — шепчу я, едва совладев со своей дрожью. — Я не хотела сделать больно…

      Больно. Очень больно. Воздух вибрирует вокруг от этой боли. От подкатывающих к горлу слёз ощущается острая нехватка воздуха.

      Спустя некоторое время Стервятник делает очень глубокий вздох и с усилием отвечает:

      — Значит, мои подозрения подтвердились.

      Пытается улыбнуться, но без особого успеха. Глаза блестят влажным блеском. Сам он кажется каким-то скомканным и почерневшим.

      — Что же ты, братец, — медленно проговаривает он в сторону, — мог бы и помочь девушке с математикой.

      Слёзы капают в чашку.

      — Прости, пожалуйста, — всхлипываю я.

      Папа Птиц получил ответ на свой вопрос, и сейчас ему как никогда остро хочется побыть одному. Я физически ощущаю это. Но он сдерживается.

      — Зато теперь я знаю, какими загробными делами он занят, если ему всё время некогда поговорить со мной, — делает вывод Вожак. От деланного оптимизма в его голосе становится жутко. Бедное раненное чудовище, получившее очередной болезненный удар.

      Я не знаю, почему он не просит меня уйти, почему я сама не ухожу.

      — Ты — уникальный человек, — произносит Птица чуть позже, теребит подвеску-косточку с моего запястья. — Может эта чудодейственная вещица тоже как-то связана?..

      — Да.

      — Как?

      Молчу.

      — Как? — сурово повторяет Стервятник. Уловив предупреждение, спешно смахиваю слёзы с ресниц и сама же ловлю взгляд Вожака.

      Ты сам требуешь ответа!

      — «Чёрт возьми, я ещё никому никогда не делал подарков от давно уже сгнивших в могиле покойников!» Это цитата.

      Цепочка до крови врезается мне в запястье, и я невольно вскрикиваю.

      — Почему я узнаю об этом только сейчас? — в голосе Птицы слышится угрожающее рычание. Откуда-то берутся силы не спасовать и ответить не менее злобно.

      — Потому что о таких вещах помалкивают. Ради собственной безопасности.

      Тараним друг друга взглядами и тяжело дышим. Оба. Синхронный вдох. Синхронный выдох.

      — Позволь, я сниму амулет. У меня немеет рука.

      Когтистые пальцы резко разжимают захват, и косточка вываливается из ладони. Шипя от боли, я снимаю подарочек от Рыжего и растираю потерявшее чувствительность запястье. Птица, не отрываясь, смотрит за моими действиями, а в следующий момент прячет лоб в сложенные на столе локти и… плачет. Плачет отчаянно и горько, трясясь не хуже «Пюрекса». А я опять не знаю, как нужно правильно реагировать на всё это.

      Настала моя очередь хозяйничать на птичьей кухне. Нет, я не собираюсь травить Вожака одной из его настоек; всё, что я могу предложить — тот же крепкий чай. Только бы не сидеть без дела, только бы не ждать, переживая чужое горе.

      — Табаки подарил мне слоган «Чудо произойдёт». Может быть, всё-таки стоит поверить?

      — За это время уже столько произошло «чудес», что я сам с трудом верю во всё происходящее. — Птица невесело вздыхает. — Сплошная тавтология. Что это?

      — Чай.

      — Чай для Монстра Дома. Он обижает тебя своей бестактностью, своими амбициями и самомнением. Неблагодарная тварь не заслужила такой заботы.

      — Я не должна забывать об игре на публику. Настоящие монстры не испытывают боли. Не умеют плакать. И уж тем более они никогда не споют на весь Дом чью-то там любимую песню.

      — Рано или поздно, что-то происходит на земле…

      — Вот-вот.

      После долгой паузы Стервятник продолжает диалог:

      — Две-три перекладины — это слишком низкая высота для тебя, Зо. Ты поломаешь свои крылья.

      — Это к слову о «соловье»?

— Да.

      Птица делает глоток предложенного чая и с трудом проглатывает.

      — Что-то не так? — робко уточняю я. Вожак переводит на меня несчастный взгляд.

      — Восхитительная гадость, — с трудом проговаривает он.

      — Всего три ложки сахара! Правда, я сама не пробовала, но… Ой…

      В последний момент я догадываюсь о своём проколе и, краснея, бормочу «упс».

      — Это не сахар. Это соль.

      — О боже…

      Сказать, что мне захотелось провалиться под землю — не сказать ничего. Напоить Папу Птиц солёным чаем — последнее, что я могла от себя ожидать.

      В полумраке слышен шелест конфетной обёртки.

      — Угощайся, — на свет фонарика из тьмы прилетает вскрытая коробка со сладостями.

      — Спасибо.

      Впервые за долгое время Стервятник усмехается. Его острозубая улыбка уже не кажется такой вопиюще безобразной.

      — Я прожил ещё один день. Даже удивительно.

      — Солёный чай невероятно бодрит, да?

      — Ещё как.

      Птица вновь усмехается и делает ещё один трудный глоток…

      — Прости, я не медиум, чтоб выходить с… почившим на прямую связь. Тень никогда не вступает в диалог со мной. Так, скинет в сознание фразу-мысль и замолчит.

      — Что же это за фразы-мысли?

      — В основном, призывы не бояться.

      Стервятник замирает и закрывает глаза. Вцепился в чашку до побелевших костяшек пальцев. Жуткий и несчастный одновременно. Всё ещё на что-то надеется…

      — Ты как-то обмолвилась, что он иногда болтлив.

      — Смотря, что ты сам понимаешь под «болтливостью». Когда в сознание летит одна и та же фраза: «Хватит спать. Хватит спать. Хватит спать» — я это называю именно так. Можно тебя попросить?

      Вожак переводит на меня стылый взгляд, от которого в очередной раз становится несколько не по себе. Но влажные веки  и дорожки слёз на щеках смягчают неприятный эффект. Я ловлю себя на мысли, что мне позволили увидеть то, что не видел ещё никто. И хотя Птица расплакался при мне уже во второй раз, теперь он не спешит как можно быстрее войти обратно в образ, чтоб сохранить свой статус «великого и ужасного».

      — Да? — хрипло напоминает он.

      — Прекрати давиться солёным чаем. Это вредно для желудка.

      — Плевать. По-моему, мой желудок способен переварить даже бактерии сибирской язвы, и ничего ему не будет.

      — Всё равно — прекрати.

      Стервятник отставляет чашку в сторону и сцепляет пальцы перед собой. То ли защищается. То ли сосредотачивается. Прозвучавшее болевое всё ещё не отпустило.

      Тень исчез. Его как будто никогда и не было.

      — Почему ты имеешь такое влияние на меня? — после затянувшегося молчания спрашивает Папа Птиц. — Я по-прежнему задаюсь вопросом: кто же ты? Вскрывшиеся факты лишь добавили новых загадок. Я обращаю внимание на то, как ведёт себя стая по отношению к тебе. Зо, ты живёшь в комнате с дюжиной парней. С дюжиной! Это небезопасно. Средь такого разнообразия маразмов и психических отклонений мой приказ не трогать тебя — просто пустой звук. Каким чудом падальщики не растерзали тебя, я не знаю. Мы впервые сталкиваемся с таким… подчинением. Или как сказать? С абсолютным принятием человека в коллектив. Нам это удивительно, поверь.

      — С твоей манерой хватать юродивых за глотку каждый станет тихим и покладистым.

      — Это метод воспитания.

      — Жуткий метод.

      — Я лишь оправдываю выданную кличку.

Наши взгляды встречаются. В сознание неожиданно приходит сравнение со сказкой «Красавица и Чудовище». С одной только оговорочкой: красавица какая-то неадекватная и не шибко красивая, а Чудовище не самое чудовищное.

      — Что ж, если это «метод воспитания», то… мне это тоже грозит? В какой-либо определённый момент, разозлившись, ты также схватишь меня за горло и будешь с удовлетворением наблюдать, как я задыхаюсь?

      — Нет. Этого не будет никогда.

      — Никогда не говори «никогда».

      — Я не так воспитан, Зо. Это выше моего достоинства — поднять руку на женщину. Даже если и в поучительных целях. К тому же… вынужден признать… ты и сама — тоже весьма зубастая птичка.

      Птица вытирает влажные от слёз щёки, тем самым размазывая потёкшую краску, и усмехается, заметив, как я начала трогать языком собственные зубы, проверяя свою зубастость.

      Где-то в душе вожак всё ещё плачет, всё ещё баюкает не отпускающую боль, но внешне уже взял себя в руки.

      — Спасибо, — произносит Стервятник чуть позже. — Я заметил, в общении с тобой Время обретает хоть какой-то смысл.

      Взгляд скользит по кровянистым царапинам на запястье — следам от перетянутой цепочки амулета.

      — Заводчики хищных птиц обычно надевают перчатку.

      — Я не заводчик.

      — Разве? В любом случае, стервятник признал в тебе друга, решив доверчиво присесть на незащищённую руку.

      Дальше следует очередное многозначительное молчание с созерцанием моих же царапин. Я напрягаюсь, тщетно стараясь уловить двойной смысл пространных речей Вожака.

      — Мне, пожалуй, пора идти, — сдаюсь я, совершенно сбитая с толку.

      Но тут происходит нечто и вовсе из ряда вон. Глядя на меня в упор своими огромными прозрачными глазами, до жути похожий на грозного желтоглазого инопланетянина, Папа Птиц тихо произносит, почти шепчет:

      — Только не сейчас. Пожалуйста, побудь со мной. Поговори со мной. Я так устал соответствовать чужим канонам. Устал притворяться…

      — Но Макс…

      — Мёртв и уже не воскреснет. Я знаю.

      Стервятник закрывает глаза, сопротивляясь порыву зарыдать вновь. Я перевожу дух. Делаю вторую попытку, чтоб развеять мнение о своей «исключительности».

      — А как же Р Первый?

      Горькая усмешка Вожака:

      — Неужели ты тоже в это веришь?

      — Нет.

      — Зо, — Стервятник теребит в руках обёртку от конфеты. — Скажу честно, вопреки расхожему мнению, я ненавижу кабинет Ральфа. Поэтому стараюсь всячески его избегать. По ряду личных обстоятельств.

      — Но сам Чёрный Ральф… он же так тебе помог!

      — С каждой последующей неудачей я начинаю сомневаться в его помощи. Может быть, помогать мне и вовсе не стоило. Остановить — да, но не помогать. Это было бы гораздо милосердней.

      Я опять сжимаю волшебную косточку в руке. Покрытый чёрный лаком коготь закрывает мне рот. Скользит по поперечной царапине губ.

      — Может быть, чаю? На этот раз я приготовлю сам.

      — Да, пожалуйста, — и неуверенно улыбаюсь. — Три ложки сахара. Чтобы слиплось.

      Птица вновь усмехается в полумраке и по-кошачьи щурит свои потусторонние глаза. Тяжело опираясь на трость, встаёт из-за стола. Забирает с собой чашку с солёным питьём.

      — Восхитительная гадость, — доносится откуда-то из темноты. Вслед за тяжёлым вздохом угадывается несколько новых трудных глотков…

______________________________


ROV Стервятника

      Шестая, определённо, внесла свои коррективы в её поведение. Рычать и скалиться, подметать пол хвостом и звонко лаять - естественно для неё. Но падальщики уже начали отучать её от пёсьих повадок. Проблема, считай, решена; тем и стоит утешаться. Свой главный горький урок от агрессивных птиц она уже получила: бойся своих страхов, они реальны.
"Мне ли этого не знать" - повторю для себя.
      Перед Максом оправдываюсь, наверно.
Для других же уже успел озвучить, что, мол-де, трудно быть всегда хорошим человеком. Все соглашаются и даже не спорят.

      Резкая, грубая, обидчивая и прямолинейная как шлагбаум! Просто недоразумение какое-то, а не птичка. Но Слон любит её. А Слону  я верю как самому себе. Малыш способен чувствовать людей получше любого из нас. Следовательно, сначала нужно выявить скрытый потенциал, а потом уже судить, что же из всего из этого выйдет. Или уже вышло.

      Что касается девушек вообще, то среди представительниц прекрасного пола, заселяющих Гнездо, я у доброй половины даже не помню кличек. Красивые и безликие одновременно. С ядовитыми стрелами амбиций под кукольными личиками. Знать бы ещё кто из них кто! Одним словом: планктон. Фанатки, которых приходится терпеть. Развлекать, как требует того Дом.
Сомнительная отрада для птичьего самолюбия.

      Кличку же этой девочки я не забуду никогда в жизни, поскольку возникла реальная  опасность рухнуть со своей стремянки...
"Мама Зо", в один прекрасный день, просто снесёт мой царственный насест и даже не заметит случившегося; её больше озаботит не пришибло ли кого из колясников, чем то, что я вообще-то падаю и вот-вот проломлю себе череп.
      Глупые мысли. Глупые предположения. Но я почему-то не могу перестать думать об этом.

Трусливая и, одновременно, дерзкая. Ни капли притворства! Её умишко не блещет высоким уровнем IQ, а память весьма избирательна. Поэтому, актрисой ей быть не дано. Она просто не умеет так красиво и убедительно лгать. И это очень птичья черта, я сразу себе отметил.
Однако же стремление помочь, морально поддержать да и просто посочувствовать - это бесценно.
Так же бесценно как и её главная особенность - прибавлять сил посредством странного амулета, якобы  подаренного ей Тенью. Я бы не поверил - не испытай я действия на себе.
      Пожалуй, стоит пожалеть Чёрного: всё это время Шестая обладала таким уникальным человеком и ни разу не удосужилась оценить его по достоинству, вникнуть в самую его суть, разглядеть под внешней... мммм... невзрачностью.
Но, с другой стороны, что было бы если бы суть была вскрыта? Псы растерзали бы её. В итоге, ничего удивительного нет. Инстинкт самосохранения увёл Зо в "спящий режим".
      Каким образом Третья смогла этот спящий режим нарушить - я не знаю. В то же время факт остаётся фактом.

... И чем дальше, чем всё чудесатее и чудесатее. Мне становится страшно. Неужели старая Птица впадает в зависимость?
      Стоило не малых усилий и нервов сохранить дистанцию относительно Р Первого, чтоб не допустить потребительского спроса над собой. Здесь же, всё в точности да наоборот. Пользуюсь я. Подсаживаюсь как на очередной наркотик.
Боже, непростительно само сравнение!
      Возникшего чувства собственности с души уже не изжить.

Например, Кролик сам виноват. Я не обязан перед ним извиняться за его же феноменальную тупость. Слишком расслабился, забыл кто я такой. Нашёл себе "свойского парня" перед кем можно брехать на бывших состайниц, глупец!
Пришлось напомнить о себе и указать зарвавшемуся псу на его место. Никто. Не смеет. При мне. Оскорблять моих птичек. И уж тем более - принижать мой статус!
Собакоголовый быстро понял. Даже не облаял в ответ. Забоялся. И это хорошо. Пускай боится.
      Тень иронично усмехнулся и покачал головой. Пока крысы шептались за спиной, жалея Кролика из-за "новенькой с кустом", братец начал подозревать меня в ревности. Мне, в свою очередь, странно - почему не ревнует он сам?
      Тень принял Зо, явил перед ней свой облик, напугал до полусмерти, но заставил остаться рядом.
Единственное,что могу сказать: это было жёстко. Но стервятники вообще - не ласковые птицы.

Абсолютные неоспоримые факты - на лицо!
Это то, что заставляет меня меняться. То, что делает меня другим.

Этот "другой я" гораздо лучше своей предыдущей версии. Искренней, мягче, добрее. Вопреки всему, он не разучился шутить и смеяться. Он хочет быть Рексом, а не Монстром Дома...
От этого уже не отказаться.
      Никто, кроме Макса, не поверит в подобные "тихие радости зла": самому искать повод, чтобы просто побыть собой - заваривая чай или стряпая что-то кулинарное, заранее предвкушая реакцию напуганной. Возможно, я не должен так поступать. Возможно, я не прав.

      Логичней было бы заявиться в кабинет к своему предыдущему добродетелю и хозяйничать как раз ДЛЯ НЕГО. С ним же, в конце концов, можно не стесняясь курить, выпивать, обсуждать более глобальные и серьёзные вещи. Чем не удовольствие?
      Но в кабинете Ральфа я, опять же, буду тем самым Монстром.
      Потому что именно Р Первый и его кабинет поспособствовали рождению чудовища на свет.
      И я об этом никогда не забываю.
      И мне этого не нужно.
      Я всё ещё помню как выглядит моё истинное лицо.

Возвращаемся к уже сказанному.
      "А ты изменился. Кто бы мог подумать! всё из-за появления какой-то новой девки в Гнезде!" - запомнил слово в слово. Звучит как обвинение и этим меня удивляет. Братец складывает руки на груди и выжидающе смотрит в упор.
Нет, а чего я ждал, спрашивается? Восторгов от воспитателя? Неистовой радости с хлопком по плечу - "Рекс, ты молодец"?

      Перестал быть удобным, только и всего.

      В любом случае, каждое моё изменение действительно напрямую зависит от подселившейся. Она никогда не назовёт меня "Папой", если только за спиной. Назвать её "Мамой" в ответ - выше моего достоинства.
Я бы очень хотел, чтоб Шакал из Четвёртой перекрестил её.
      Я вообще много чего хочу. Но не получу уже никогда.

      Таким образом, делаю вывод: храни, что имеешь, Большая Птица. Чтоб после, потерявши, не плакать. Умей быть благодарным.
      Что произошло - то произошло. Видимо, так решил сам Серый Дом.
      Мне же - нужно научиться верить и доверять.

Кто-то входит в круг избранных, ближайших, а кто-то не входит.
Но теперь есть и та, кто в этот круг влезла, не дожидаясь приглашения.
Самое смешное в этом то, что она сама не ведает, что творит!

Можно выщипать себе все перья со злости - это уже ничего не изменит. Остаётся лишь развести руками...

Учусь радоваться.
... И подумываю сходить к стоматологу, чтоб добавить обаяния в крокодилью улыбку.