Копье Судьбы. Книга Первая. глава 17

ШИРОКОЙ КВЕРХУ!


После совещания голоса присяжных разделяются поровну. 
- Я первым был за то, чтобы мочить Скворца, - высказывается Качан. – Но,
послушав адвоката, мое мнение переменилось. Скворец защищал телку от рогатых, он честный бродяга. Предъява насчет малолеток не проканала. Газеткой этой можно подтереться. Тут не обошлось без ментовских прокладок. Я чую мусорские прогоны через три стены. Поэтому нельзя спрашивать с него как с гада. Надо спросить по-братски.   


- Кто еще хочет держать слово?
От имени второй части присяжных выступает Меняла.
- Мы считаем, что Скворец виновен. Мы поддерживаем обвинение.
Начинается спор и ругань.
- Ша! – прерывает прения пахан. – Все высказались. Трое за, трое против. Ничья.


Пахан откидывается к стене, закрывает глаза и скрещивает татуированные руки на груди. Закрытые его глаза так глубоко утоплены в глазницах, что выглядит он слепым.
Но недолго сидит судья в «Совещательной комнате».
Желваки заходили по заиндевелым щекам, когда пахан отверз очи и прохрипел, глядя из-под нависших надбровий темно и страшно.


- Слушай меня внимательно, Скворец! Ты пытался проканать тут за психованного, думал развести нас на голимый бред, думал, мы примем тебя за шизанутого. Это твой первый косяк. – Судья вынимает щепоть чая и «солит» заваркой широко открытый рот. Пожевав, продолжает. - Да, верных доказов насчет малолеток и беременных у нас пока нет. Но судя по той мясне, что ты устроил в горах и потом, в поезде, ты способен замочить хоть бабу, хоть мальца. Это второй косяк.


Теперь главное. Вы что, босота, забыли, как Скворец назвался мужиком, когда заехал в хату? А он мокрушник серийный, спецом попутал масти, ввел всех нас в блуд. Это его третий косяк! – Оттопыренным углом рта пахан втягивает воздух - слышен  бормочущий звук слюны - и, как судейским молотком, бухает кулаком по столу. - За это я постановляю замастовать его в петухи!


Гробовое молчание накрывает прокуренный склеп.
Зеки переглядываются одними глазами, будто всех настигло косоглазие.
Внезапно из-под нар раздается.
- Похоть скотская! Ана-а-А-А-афема!!!
Хата вздрагивает.
- Да заткнись ты, сволочь!
- Убейте чухана кто-нибудь!
- Ша! Тишина в зале суда…


- Соломон, - гнусно лыбится пахан, вставая и расстегивая штаны, - если ты думал преамбулами оттянуть конец своего корефана, то ты ошибся. Сейчас я казню его в туза и обреку на пернатое существование. Рубленый и Зира, держите Скворцу руки. Ты, Кухарь, (Гусь кидает шнырю ком снятых брюк, шнырь относит их в паханский угол) сделай Скворцу «копченое солнышко».


«Петухи» на зоне перед приходом любовников тщательно моются и вставляют себе в анальное отверстие смоченную в подсолнечном масле ватку. На тюремном жаргоне такое «очко» называется «копченое солнышко».


Рубленый и Зира берут за руки онемевшего от такого поворота событий Скворцова и переламливают его в пояснице. Кухарь стаскивает с него штаны с репелами (трусами) и вставляет в «туза» ватку, смоченную в масле. Пахан огибает стол, задирает сведенные за спиной кисти терпилы (дыболомно трещат плечевые суставы), коленом ударяет в копчик.
-    Широкой кверху! (Раком стал – жарг.)


Скворец бьется грудью об угол стола и  почти теряет сознание от боли,
Слышится встревоженный голос Качана.
- Ты ему, кажется, фанеру сломал (грудную клетку). Эй, Скворец, слышишь меня? 


Гусь начинает прилюдно «гонять лысого».
«Шары» - его гордость, он лично нарезал их из пластмассовой ручки зубной щетки, обтесал до яйцеобразной формы, зачистил нулевкой и долго носил во рту, полируя до блеска языком. Опытный зечара с погонялом «Фельдшер» заточенной отверткой пробил отверстия в коже члена, засунул туда «импланты» и плотно забинтовал. В кустарных условиях проведения «пластической операции» член нагноился, Гуся спасли лепилы, а от нагноений остались рубцы, придавшие еще большую внушительность его мужскому достоинству.


Сжимая у корня вздыбленный член, пахан привстает на цыпочки и прижимается к теплым, дрожащим ляжкам приговоренного…