Копье Судьбы. Книга Первая. глава 9

ЛАГЕРЬ ГПФ (абверовская контрразведка)
Крым, Тавель. 1942 г.

С высоты парадного портрета на задубевшую от мороза голову комиссара партизанского отряда Николая Тимофеевича Лобова, надменно подбоченившись, смотрел – косая черная челка, задранный нос, квадрат черных усов, - фюрер немецкого народа Адольф Гитлер.


Покрытая свалявшейся заиндевелой шевелюрой, бородатая голова оттаивала на мельхиоровом подносе. Поднос стоял на столе начальника немецкого лагеря по подготовке диверсантов в Тавеле (село Краснолесье).
Корветтен-капитан Рикгоф, прозванный курсантами на русский манер «Рыковым», через переводчика вел допрос рыжебородого, обмороженного, источающего смрад перебежчика.


- Имя.
- Комиссар Лобов.
- Да не его, твое, дурак!
- Гуськов Григорий.
- Почему перешел на сторону Великой Германии?
- Вот он расстрелять грозился… - грязная рука указала на комиссарскую голову. – И еще особист, капитан Чистяков. Я вам и его голову принесу, матерью клянусь, герр начальник.
- За что он хотел тебя расстрелять? – спросил Рикгоф.


Пленный виновато утер нос кулаком.
- Скушал я товарища одного… мертвого.
- Так ты каннибал? – Холеное лицо немца брезгливо искривилось.
Пленный не понял слова «каннибал», переводчик уточнил.
- Ты людоед?
Гуськов оправдательно забормотал.
- Сил не было терпеть, герр начальник…погибаем мы от голода, да он уже запеченный был, этот, которого мы подъели, ваши его и сожгли, из огнеметов…


- Отвечать на вопрос! Ты кушаешь людей?
- Яволь! – испуганно вытянулся Гуськов.
- И ты думаешь, мы принимаем к себе кан-ни-ба-лов? (Глазки на чумазом лице
перебежчика панически забегали). Ты угадал, – деревянно хохотнул Рикгоф. – Мы берем к себе каннибалов! Вот, Жирар, - обратился он к вошедшему в кабинет высокому офицеру с извилистым лиловым шрамом на правой щеке, – этот унтерменш спрашивает, не нужны ли нам в отряде людоеды, а-ха-ха...


Поморщившись от смрада, источаемого славянским недочеловеком, Жирар де Сукантон прошел к столу, где отрубленной головой богатыря на распутье возлежал страшный охотничий трофей.
Рикгоф представил.
- Treffen seine Exzellenz Kommissar Lobov (Познакомься, его превосходительство комиссар Лобов).


Так рассматривают охотники голову матерого кабана.
- Это точно комиссар Лобов? – перевел переводчик.
Гуськов ступил вперед, часто крестясь и кланяясь.
- Он это, герр начальник, матерью клянусь…
С мерзлых его сапог натекли лужицы. Переводчик пролаял.
- Стоять на месте! Отвечать на вопросы! Говорить правду!


Гуськов испуганно попятился, втянув голову в плечи.
Начальник разведшколы брезгливо оглядел будущий экспонат для задуманной им «Славянской кунсткамеры». Так и будет написано над витриной - «Партизан-людоед».
- Знаешь ли ты, Григорий Гуськов, что за голову «комиссар Лобофф» тебе
полагается две тысячи дойчмарок? Ты хочешь получить две тысячи дойчмарок?
- Конечно, хочу! Кто ж не хочет. А это сколько в рублях?
- Какой сейчас курс, Клаус?
- Две тысячи дойчмарок равно двадцать тысяч советских рублей, - сказал
переводчик.


Видя, что партизан ошарашен суммой, Рикгоф «добил» его новым вопросом.
- А 50 тысяч дойчмарок ты хотел бы получить? Ты можешь получить не только деньги, но и вид на жительство в Германии, купить себе ферму в Альпах, зажить припеваючи.


Гуськов даже рот приоткрыл от перспективы, но, поразмыслив, сожалеюще цокнул зубом.
- Не, герр начальник, там не осталось стоящих голов. Есть еще капитан Чистяков, только он и на тыщу марок не потянет, мусорный человек.
- Нам не нужны более головы ваших вшивых командиров, их время кончилось, они обречены. Что ты слышал о нападении на конвой немецкого полковника на шоссе Бахчисарай-Симферополь 3 марта?


- Третьего? На конвой?… - забормотал Гуськов, и, видимо, счел за лучшее
чистосердечно сознаться. - Да я в нем сам участвовал, герр начальник. По приказу комиссара Лобова. Только я никого не убивал!
- Кто стрелял в герра оберста?! – гневно прокричал Сукантон, нависая над пленным. - Кто отрубил ему руку? Ты?


Гуськов съежился.
- Никак нет, Васька Жуков. Он руку отрезал, чтоб оберста от чемодана отцепить…
- Где чемодан герра оберста?! Где этот Жуков?!
- Бросили мы чемодан, тяжелый он был… не я, Васька Жуков бросил, где – я не
видел. Я отход прикрывал… Он пришел в лагерь уже без чемодана.
- Ты знаешь, где он его бросил?
- На «петле», говорил.
- Какой петле?


- Ну, там… ежели из Краснолесья по ущелью идти, то выйдешь аккурат к реке
Мавле. И по балочке если, до «Оленьих троп», там развилка на две дороги, одна идет себе дальше по правому берегу, а вторая делает петлю и они как бы снова соединяются. Вот, в этой «петле» он его, говорит, в снег и закопал.


Немцы возбужденно переговаривались, их не отвращал более запах горелой урны, исходящий от перебежчика.   
- Ты, Григорий, ты! – близко подошел Рикгоф. - Сможешь найти чемодан герра оберста?  Если принесешь его целым, со всем содержимым, получишь 50 тысяч дойчмарок!


В этот момент глаза немца и русского встретились. В светлых зрачках партизана словно бы йод заклубился, превратил человеческие глаза в темно-янтарные очи дикого зверя. От этого зрелища по спине корветтен-капитана пробежала изморозь, а в теплый кабинет подула горная метель. Внешне напуганный и заискивающий, этот Григорий в глубине своей славянской натуры был так же дремуч и космат, как голова русского комиссара на столе, так же дик и свиреп, как эти заросшие лесами непроходимые горы. Не имеющий представления о понятиях чести и человечности, людоед-перебежчик являл собой воплощение первобытного Хаоса, который больше всего угнетал на бескрайних российских просторах аккуратных немецких бюргеров, ценящих прежде всего Ordnung (закон и порядок).


Глаза перебежчика сомкнулись и открылись прежними, заискивающе-покорными. Грязная, в цыпках, рука его совершила крестное знаменье.
- Найду я ваш чемодан, герр начальник, о чем речь! Я горы, как свой карман знаю. Мне б поспать чуток, да подхарчиться, а то с ног валюсь от усталости да  бескормицы…
- Ступай, – кивнул Рикгоф, передернув плечами, - тебе выдадут все необходимое.
 
             БОЙ С ЛЕСНИКОМ. Крым. Голый шпиль. Наши дни

С вершин обугленных сосен Горелого лога, мрачная и зловещая, энергетическая  сущность, имеющая вид дымной траурной ленты, на огромной скорости втянулась в полую рукоять копья и через нее проникла в душу Скворцова.


В ту же секунду Сергей ощутил приступ волчьего голода и первобытную ненависть, замешанную на хитрости и коварстве. По какому-то наитию он поймал орешину, которая недавно хлестнула его по плечу, обломал растущий сбоку сук и насадил на него рукоять древнего наконечника. Теперь копье острием смотрело в сторону погони. Затем Сергей подтянул за лапу труп овчарки, расположив его под копьем, и оттянул гибкую орешину за ствол векового кедра.
- Отойди!


Даша посторонилась. Сергей отпустил - ветвь хлестнула, копье рассекло воздух и задрожало, покачиваясь над трупом собаки.
- Все поняла?  - спросил он, внюхиваясь в сторону приближающегося егеря, кисло пахнущего застарелым потом, табаком, дымом костра, порохом стреляных гильз, салом, хлебом, луком, куриным пометом… - Сюда идет… один… до него сорок метров… Ты станешь за ствол и будешь держать ветку. Когда я скомандую, ты ее отпустишь. Поняла? Попробуй!


Даша пробралась через валежник за кедровый ствол, взялась обеими руками за отогнутую орешину, - «тетива» потащила так сильно, что ей пришлось упереться в землю пятками. Взведенный «арбалет» дрожал. Скворцов в сомнении покачал головой - тряска могла выдать засаду. Впрочем, времени на другие придумки не было – погоня приближалась, треск сучьев под подошвами егеря отдавался в обострившемся слухе.
- Отпустишь ветку, только когда я крикну «давай!». Поняла? Иначе копье угодит мне в спину. Только когда крикну «давай!», слышишь?


Даша смотрела во все глаза на нового - решительного и властного – Скворцова.
- Сереж, я все поняла. Я все сделаю, не бойся…
Но не прошло и двух минут, как тонкие пальчики ее вспотели, тугая орешина по миллиметру выползала, Даша вцепилась в древесину зубами, - изо рта, горькая от кожуры, потекла слюна, изогнутая спина превратилась в огромный спусковой крючок арбалета.


Егерь Скороходченко выбрался из кустов и при виде чумазого бомжа вскинул к плечу двустволку.
- А ну стоять! Руки!
Щелкнули курки. Сергей помог себе левой рукой приподнять прокушенную руку. Егерь шагнул к овчарке.
- Шалава, Шалавочка… Ты что с собакой сделал, разбойник? А ну назад! Отойди! Повернись! На колени! Кому сказал!


Сергей повернулся. Как только под лопатку ему уперся ствол ружья, он локтем резко подбил оружие кверху и, падая, крикнул.
- Давай!
Ф-фыр! - хлестнула ветвь.
!!!Кага-харч!!! – дуплетом отхаркалась двустволка.