Повесть об отце Гл. 5 Жених и невеста

               
   Жизнь текла своим чередом.  Фёдор с Натальей жили дружно, младшие сыновья подрастали. Жили бедно, но в доме всегда был порядок, всегда было что поесть и что на себя надеть. Единственное огорчало Наталью: не давал ей Господь детей. И с первым мужем никак не получалось, и сейчас. А так хотелось понежить, потетешкать свою родную кровиночку. Да и Фёдор мечтал дочку завести, а то в доме одни парни.
   Всем сердцем привязалась Наталья к сиротам. Особенно по душе ей был старший Корнил, который на глазах превращался в статного юношу. Роста, правда, был невысокого, зато стройный, крепко сбитый, а серые глаза не одной девке в селе покоя не давали.  И послушный, не то что соседский Панька. Тот и ребятишек обижал, и по чужим огородам лазить был мастак, и свою мать не слушался.
      
   Рос Корнил, подрастала и его зазнобушка – Елизавета. Недавно ей семнадцать исполнилось. Парни засматриваться стали, на вечёрках всяк норовит за плечи обнять да за ленточку дёрнуть. Смотрит Корнил, а при людях подойти стесняется, а так бы и обнял голубушку да к груди своей прижал. Чуяло его сердце, что и она бы взаимностью ответила, но признаться в своих чувствах не решался.
   Заметила Наталья, что пасынок смурной ходит, и решилась на откровенный разговор. Как-то зимним вечером, когда Санко с Пашкой ещё не вернулись домой, она присела за стол, подвернула фитилёк лампы, чтобы лучше разглядеть собеседника.
        – Никак, по Лизавете Степановне сохнешь, сынок, – буднично спросила она.
   
   Корнил даже вздрогнул от этого слова. Никто, кроме матери, его так не называл. Что-то тёплое подкатило к горлу, и он закашлялся. Как всё рассказать? Как признаться, что давно любит эту девушку. А Наталье и рассказывать-то ничего не надо. Сердцем и душою поняла: помочь надо сыну.
         – Любит тебя она, любит. Вон при встрече и глаза потупит, и румянцем зальётся. И голосок-то дрожать стал, не то что раньше. Давно поняла, в чём причина, сынок, да только раньше времени разговор затевать не хотела.
         – Нет, что ты, тёть Наташ, нет, мы с Лизой друзья с детства. На улице играли, за реку ходили с горы кататься. Ну, защищал её иногда… – робко начал оправдываться Корнил, а у самого и руки задрожали, и голос стал неузнаваемым.
         – Ой, смотрите-ка на него. Тоже мне, засмущался, как красна девица. Не иначе, как через годик и сватов к соседям засылать придётся. Тебе уж сколько годков-то миновало? Женихаться самая пора, – она ласково погладила парня по голове.
      
    Корнил покраснел: какие сваты? Дядьку Степана он побаивался. Суровый был старик. Серьёзный. Ни шуток, ни баловства не признавал. Всё только по делу. А как если не отдаст свою единственную дочь бедняку. Они-то справно живут. И дом большой, и хозяйство немалое.
    Вот тётка Анисья – другое дело. Всегда остановит, поинтересуется: что да как. Мать вспомнит. Хорошо они жили по-соседски. Дружно.
    Друзья его уже давно хороводились с девками. Рассказывали, с какой стороны к ним подойти, как обнять да поцеловать. А ему все эти разговоры не по душе были. Однолюб он. Лизанька – и всё.
      
    Иногда он завидовал Гриньке Векшину. Тот привёз невесту из Малинихи. Вроде и побывать там успел всего пару раз и на тебе – просватал девку. Да не какую-нибудь, а дочь лавочника. Сам-то Гринька был не богатого сословия. Правда, семья не бедствовала, но и зажиточной не числилась. А приглянулся Гринька Катьке Мухиной и всё, пропал парень. Очнуться не успел, как влюбила его в себя девка. А там уж пока суть да дело, быстро сговорились, и до свадьбы дошло. 
    Катерина пришлась по нраву Гриньким родным. Не смотри, что дочь лавочника, простая была, не зазнаистая. Работящая, покладистая, чем и удивила новых родственников. Гринька был постарше года на два, так что у Корнила всё было ещё впереди.
      К всеобщему удивлению друзей сыграл свадьбу и Ванчик Непогодин. Как полюбил Дуняшку Ермилову, так и добился её расположения. Только жить молодые перешли к родителям молодой жены, что не очень принято в селе. По молодости Ванчику было не понять, с чего это его примаком да пыртосом стали называть, а потом внимания не стал обращать: язык без костей – пущай мелет.  Большеглазая, худенькая Дуняшка за последнее время вошла в тело, подросла, постройнела, лишь взгляд остался прежним: посмотришь на неё – утонешь к голубизне омута. 
      
   ***   
   Анисья тоже давно заметила, что дочь стала какой-то задумчивой, молчаливой. Раньше, бывало, щебечет с утра, не унять. То про подруг рассказывает, то секретом девичьим поделится, то песни напевает. А тут вдруг затихла.
   Как-то раз, убравшись во дворе и у печи, Анисья подсела к Лизе, которая у распахнутого окна вышивала полотенце. На полотне один за другим расцветали яркие полевые цветы. «Мастерица-то какая, молодец…» – порадовалась мать.
        – Дорогая моя доченька, единственная наша кровиночка, – погладив Лизу по щеке, завела разговор Анисья. – Давно хочу поговорить с тобой душевно, совет материнский дать.
        – Да, маменька, – не поднимая головы, чуть слышно ответила та.
        – Чувствует моё сердце, заневестилась ты, дело к сватовству идёт. Да и Корнил что-то слишком стеснительным стал. Раньше, бывало, поздоровается, остановится, а сейчас норовит незаметно мимо пройти, робеет что-то. Ты-то сама как, любишь его?
      
    Могла бы и не спрашивать. И так видно. Лицо дочери заалело, глаза потупила, а сама вышивки из рук не выпускает.
         – Люблю, маменька, люблю. Никого мне, кроме Корнила, не надо. Добрый он, ласковый, слова грубого не скажет, ни словом, ни взглядом не обидит. Не то что Гринька Векшин или Филька Дёмин. Только боится он. Говорит, согласны ли будут родители. Ну, вы с папенькой.
       
    Анисья вздохнула: хорош Корнил. Скромный, работящий, сноровный. Правда, семья бедновата, не чета им. Хотя в селе много таких. Не все живут в справных домах, как они, не все такое хозяйство имеют. Но зато добрые люди, отзывчивые. И со Степанидой отношения были хорошие, и Наталья по нраву пришлась. А сколько в селе бедноты, которая последнюю копейку в кабак несёт. Степан таких людей называет: «неработь». Чуть копейка какая заведётся – спешат пропить её, промотать.  А потом – шум да драка.
    Ёлышевы бедноваты, но работящие. В доме порядок всегда, все сыты, обстираны. Что при Степаниде было, что сейчас – при Наталье.  Ну, эта хозяйка ловка, быстра на ногу. Всё у неё в руках горит. Скотина обихожена, в хлевах порядок. Изба, правда, маловата – Фёдору ещё от родителей досталась. Давно ремонт требуется, да где деньги взять. Так – латают понемногу.
          – Не беспокойся, милая. Думаю, отец даст согласие, не откажет Корнилу. Давно заметила: не равнодушен он к парню.  Своего сына Бог не дал, Корнил пусть сыном будет.
    Отложив рукоделие, Лиза внимательно слушала матушку, от волнения теребя и разглаживая складки домашнего платья.
   
   ***
       – Чего шепчетесь, неужто тайна какая в доме завелась? – в избу с шумом вошёл хозяин. – Давайте, докладайте мне, как на духУ, что и как. Может, чем и подсоблю.
   Лизанька, робко глянув на мать, склонила голову.
       – Ну чего ты, детонька моя, чего? – Анисья прижала девушку к своей груди. – Не будем тянуть. Сегодня и поговорим с отцом.
   После ужина мать затеяла разговор. Зная крутой характер мужа, начала издалека.
         – Растёт наша касатушка, Степан, пора и о приданом задуматься.  Неровён час, сваты пожалуют. Надо быть готовыми. Я уж в сундук-то кое-чего наложила, – Анисья тараторила, не поднимая глаз на мужа.
        – Ты чего это, старая, тень на плетень наводишь. Завела своё: сваты… неровён час… готовыми быть. – Степан достал трубку. – Будто я не знаю, что жених-то под боком живёт. Какие сваты? С Фёдором да Натальей столкуемся по-свойски. Чай, не первый год друг друга знаем.
   
   Так и не набив трубку табаком, он продолжал держать её в руках. Видно было, что старик волнуется. А как иначе, дочка-то единственная, желанная.
   У Анисьи дыхание перехватило.
         – Лизанька, доченька, отец-то наш согласие даёт.
   А Лиза будто за дверью подслушивала. Тут же вышла. Потупив глаза, подошла к родителям.
        – Спасибо, папенька.
        – Не торопись благодарить. На Корнила согласие даю, да только сватов он ещё не присылал. Не передумает, а? Не найдёт себе другую зазнобушку? На селе-то девок хоть пруд пруди.
    
   От отцовских слов Лиза смутилась. Девок-то на самом деле много. И красивых, и статных, не в пример ей. Есть и рукодельницы получше.  На посиделках да на вечёрках многие себя показывают. Нет, Корнил её любит. Он не раз говорил об этом. Девушка обняла отца.
         – Не найдёт. Я знаю.
      От радости она долго не могла уснуть, представляя, как завтра передаст любимому разговор с родителями.


  Продолжение: http://www.proza.ru/2020/03/14/1826