Про медуз

Последнее, что я помню, когда подняла взгляд от книги, так это почему-то движущаяся на нас легковушка. А мы точно ехали по своей полосе.

Через мгновение все остановилось, превратилось в кадр из немого кино. Лицо водителя уткнулось в белоснежную подушку. Он словно не хотел видеть окружающий мир, утонув в забытьи. Я вспомнила, что была не одна на заднем сиденье. Обернувшись, я не увидела лица спутника: на нем была красная маска безразличия. Он полулежал на сиденье с неестественной формой головы.

Я уже хотела было выйти из машины, но что-то остановило меня, что-то физическое мешало сделать движение ногой. Взгляд вниз. В ноге, чуть ниже колена, сидит ручник. «Но ведь не больно, только что-то теплое стекает в кроссовок», - подумала я, пытаясь увиденное соотнести с ощущениями. – «Нет, ничего. Жаль, дыра в штанах на самом видно месте будет. Некрасиво, любимые все-таки».

Наконец я вылезла из автомобиля. Шум жизни постепенно начал проникать в сознание. Водитель с разбитой губой кому-то судорожно начал звонить. Касание его пальцев по экрану отзывались в голове гулким эхом, словно больше ничего в мире не существовало. Затем начал доноситься шум автострады: кто-то проносился мимо, кто-то тормозил, этот звук особенный: скрипящий, дающий надежду на благополучный исход и иногда обманывающий.

- У вас есть страховка? – спросил водитель на ломаном русском, отрывая мобильник от уха. Его голос изменился. Если в начале пути он был сдержанным, сухим, низким, то сейчас в нем улавливались высокие нотки истеричной женщины.

- Да, все с собой. – мой голос был не лучше: как старая бабка, курящая шестьдесят семь лет. Да и губы – что с ними? Почему не слушаются? Как интересно я со стороны смотрюсь.

Через мгновение мир обрушился на меня. Справа доносился гул авто, проносящихся по скоростной магистрали, впереди кто-то разговаривал, разглядывая меня и то, что осталось от машины. Слева водитель громко разговаривал с кем-то по телефону, видимо, с шефом. Лес за ним манил легким шелестом листвы и стрекотанием насекомых. Пахло гарью, пылью и раскаленным асфальтом. Был еще едва уловимый запах сладостей: выпечки или печенья – не могла разобрать. Сладкий, теплый, домашний. «Это еще не хватало, на сладкое потянуло». Ко мне стала подходить пара женщин, на ходу доставая какие-то платки из сумочек.

И тут через весь этом гул до меня дошел чуть уловимый стон. Он исходил с заднего сиденья автомобиля. Я, оббежав груду металла, открыла заднюю дверцу. Он смотрел на меня из-под своей маски все теми же голубыми глазами, не осознавая, что его голова раздвоилась в буквальном смысле. Или не хотел осознавать, он всегда сдерживал эмоции. Как была срезана часть черепа остается загадкой для меня до сих пор. «Мне плохо. Что случилось?», - спросил он тихо и попытался встать, чтобы выйти из машины. «Не двигайся, сейчас приедет скорая», - только и смогла ответить я. Он пытался дотронуться до своей головы, но я смогла удержать его руки. Сейчас в нем почти не было сил.

Ища глазами что-нибудь, что можно подложить под голову, я вновь обогнула когда-то красивого немца. Сейчас же он выглядел как наполовину уничтоженный терминатор: все лицо, или капот, стал похож на скомканным листом, с облупившейся краской, с потухшими фарами-глазами, что уже никогда не увидят то, ради чего жили – дороги. Наверно, это лучше, чем гнить на свалке или потихоньку ржаветь, доставляя своему хозяину все больше хлопот.

- Вот, возьмите, - сказал водитель, протягивая плед. – Скорая уже едет.
Пока складывала плед, женщины подошли вплотную, нагнулись и явно стали покушаться на мою ногу. «Какого им надо», - задавалась я вопросом в процессе борьбы с большим покрывалом, что выудил из своего багажника водитель. Женщины, не сказавшие не слова, протянули руки к моей левой ноге и стали ее бинтовать. Я вспомнила что так неприятно хлюпало в кроссовке. Ручник оставил свой след: кровь нашла выход и стремилась покинуть меня как нерадивую хозяйку своего тела. Ведь я допустила сделать несанкционированную дыру в нем. Кровь была явно обижена. «Это запах не печенек, это кровь», - усмехнулась я. – «Дожила, не могу отличить мух от…».

Его стон вернул меня в реальность. Кроссовок отошел на второй план. Он теперь не мог даже подняться, только все пытался ощупать голову. Я осторожно подняла его голову и подложила плед. «Не трогай голову, не надо», - мягко сказала я ему. Что меня удивило, так это отсутствие слез и каких-либо эмоций. Я себя видела со стороны: как зомби я передвигалась вокруг машины, как кукла смотрела на окружающих, как робот отвечала водителю. Я была не здесь, я была уже дома, хотя нам еще лететь 4 часа до него. Но мозг каким-то образом пропустил перелет и уже был дома, среди тишины и спокойствия.

Не знаю, сколько на самом деле ехала скорая. Лишь позже я узнала, что долго, так как были пробки на выезде из города. Возможно, это и стало причиной такого конца. Или же то, что сначала врачи осмотрели виновника, а лишь потом его. И в операционную он попал позже.

Что-то вкололи. Наспех заштопали. Беседа с представителем страховой. Мозг лишь спустя годы начал все вспоминать в малейших деталях. Видимо, чтобы это никогда не забылось. Видимо, чтобы всегда помнить кто мы на самом деле для этого мира. Видимо, чтобы иногда мучаться бессонницей от просмотра киноленты своей жизни. Видимо, чтобы что-то переосмыслить и понять.

- Знаешь, что щупальца медузы могут достигать тридцати семи метров? Так что местные кусочки желе, по сравнению с ними, лишь игрушка, - Сергей пытался развеселить меня. Он сидел рядом, демонстрируя чудеса начитанности и жизненного опыта. Это удача, что рядом был русскоговорящий местный, у которого большое сердце.

- Нет, не знала. Наверно, жалят сильно. И еще могут утянуть на дно, - что-то сказав невпопад, я вновь мысленно перенеслась в операционную, перед дверьми которой мы сидели уже около 4-х часов.

- Еще у них нет глаз и нужны они в морях и океанах для того, чтобы…. – Сергей прервался, увидев идущего на них врача. Я, занятая осмотром себя на предмет ущерба от ручника, не сразу поняла, что мой спутник замолк. Сиденье колыхнулось, он встал. Вновь запахло кровью – это я сняла кроссовок и осмысливала отстирается ли он. Подняв глава, я медленно встала, как была – в одном кроссовке. Сергей подошел к врачу. Руки врача были заложены назад, он качался с носка на пятки, что-то быстро говоря моему собеседнику. Темнота окон словно приглушала все чувства, остались только здравые рассуждения. «Как дальше жить – подумаю завтра», - решила я, следя за мужчинами. – «Сейчас же надо понять, как отстирать кроссовок, чтобы он перестал пахнуть. И для чего все-таки нужны медузы».

Спустя минуту Сергей подошел ко мне.

- Я могу его увидеть? Прямо сейчас? – тихо спросила я.

- Да, только на минуту. В операционную нельзя.

- Спасибо, - выдавила я из себя, сдерживая откуда-то накатившие слезы. Вот что-то, а слезы по мужчине я никогда не могла себе позволить ввиду того, что никто не достоин их.

В операционной было четверо пациентов и два врача. Они молча указали на него. Он спал, мерно колыхалась его грудь в такт движения линий на мониторе. Было холодно, а он лежал под одной простыней. «Тебе холодно?», - спросила я, наклонившись к его уху.

До сих пор мозг помнит эти слова. Он иногда даже смакует их, жонглирует, вызывая нелепую улыбку. После этих слов все вопросы отпали. Стало спокойно: он здесь, все будет хорошо. Хотя нет, один вопрос все же остался: зачем нужны медузы.
«Холодно, блин».